— Не понял? — Не ваш типаж. Хотя это не мое дело, — серьезно смотрит на меня. — Это я пытаюсь напроситься на увольнение возмутительными разговорами. Получилось? — Нет, — разворачиваюсь и шагаю прочь. — Займись машинами, выясни сколько встанет ремонт и я выставлю счет отцу Дианы. — Ладно, — разочарованно отвечает Алексей. — И хлам этот убери, — указываю взглядом на байк под брезентом. — С инвалидным креслом? — Она и его видела? — оглядываюсь. Кивает. Закрываю глаза. Хотел же и его выкинуть, но почему-то не решался. Оно в свое время стало частью меня, и я... Нет, не сказать, что я проникся теплыми чувствами и привязанностью, но этот период жизни так просто не выкинуть. — И от него избавься, — наконец, говорю я. — А как насчет ритуального сожжения? — предлагает Алексе, и лицо его все такое же невозмутимое. — Там мало, что сгорит, но это поможет попрощаться. — Просто увези куда-нибудь и все. — И трость? Трость она, кажется, не видела. — И трость, — медленно проговариваю я. — Ничего не забыли? — Если я ничего не путаю, то трость — дорогая, — Алексей, похоже, опять напрашивается на увольнение. — На заказ же делали. — Продай, — цежу сквозь зубы, — и купи дочке туфли. Все? — Тогда лучше отцу отдам... он оценит. Потом мне по наследству перейдет. Будет семейной реликвией. У меня сейчас пар из ушей и ноздрей пойдет. И злюсь я на Алексея, потому что мне приходится обсуждать то, что превратило меня на несколько лет в слабое, депрессивное и никчемное ничтожество, которое боялось, что до конца своей жизни останется таким. — Адам, это ведь все в прошлом, — Алексей щурится. — И вы с этим справились. Вы смогли. И еще, — переходит на поучительный тон, — поэтому лучше больше не гонять. Второй раз не соберут. — Вот сейчас я почти готов тебя уволить. — Тогда я могу продолжить, что вы точно меня уволили? — Можешь, — тихо отвечаю и выхожу, — но в одиночестве. Перед дверями в гостиную делаю минутную передышку. Сейчас в моем доме находится одна очень любопытная особа, которая обязательно начнет выводить меня на “серьезные разговоры”, которых я не хочу и которые меня опять толкнут к гневу и агрессии. Они были моими “друзьями” все это время и не хотят покидать меня. И сейчас я хочу взять Милу за шкирку, выволочь из дома и отправить к маме, чтобы не видеть ее и не слышать очередные претензии, какой я нехороший человек. И я могу быть таким, и у меня все есть для того, чтобы стать настоящим мерзавцем, который винит ее за долгие годы боли, беспомощности и одиночества. — Мам! Хватит! — раздается хохот Вани, который вырывает меня из черных мыслей. — Мам! В кармане вибрирует телефон. Выуживаю его и пялюсь на экран, на котором высвечивается “мама”. Выжидаю несколько секунд, принимаю звонок и слышу возмущенный голос мамы: — Ты когда собирался сказать нам о мальчишке?! Глава 30. Папа врет Ваня хохочет под моими щекотками. Я замираю и теряю контроль над своим дурачеством, когда в гостиную входит, как обычно, недовольный Адам, и Ваня, поглощенный смехом и визгами вырывается и дает мне пяткой в левый глаз. От неожиданного удара я отшатываюсь, откидываюсь на спинку и прижимаю ладонь к лицу. — Мама! — Мила? Немного голова кружится, и под ладонью растекается тупая боль. — Мама, мамочка, — Ваня лезет ко мне испуганным котенком, пытается убрать, мою руку, — мама... — всхлипывает, — мама, прости... — Все в порядке, — приобнимаю его свободной рукой. — Мама... — со слезами утыкается мне в подмышку, — я не хотел... — Я знаю... На лице Адама полная растерянность. Прячет телефон в карман брюк, и молча скрывается в столовой. Да, самое время пообедать, козлина равнодушная. — Мам, прости... Прости... — заглядывает в лицо. — Болит? Дай подую. Будет синяк. Боль нарастает, пульсирует и по щеке под ладонью скатывается слеза. — Мам... — Все хорошо, зайчик. Возвращается Адам и протягивает пакет со льдом. — Папа, я не хотел, — жалобно оправдывается Ваня. — Я знаю. Выхватываю пакет со льдом, и Адам сердито констатирует факт: — Будет синяк. — Да ты что? — прикладываю пакет со льдом к глазу и стискиваю зубы. — Мам...