— Ладно, — Адам постукивает пальцами по подлокотнику и щурится. — Не был я в космосе. Ваня косит на него настороженный взгляд. Ох, не нравится мне это напряжение в воздухе. — И я не космонавт, — продолжает Адам. Я должна вмешаться, наплести нового вранья, чтобы уберечь... себя, но глоткусхватил болезненный спазм. — И я не знал, что у меня есть ты, Ваня, — Адам мягко улыбается. Я на дне ямы, и меня забрасывают влажной землей. — Как это? — шепчет Ваня и хмурится. — Спроси у мамы, как так получилось. Все хитросплетения наших с Адамом отношений для Вани сведутся в одну точку, в которой мама скрыла его рождение. Он не поймет ничего кроме того, что мама —лживая дрянь, и она лишила его отца. — Я не сказала твоему папе о том, что у него родился ты, — закрываю глаза, когда Ваня переводит на меня недоуменный взгляд. — Почему? — шепчет он. — Папа сильно обидел маму, — сглатываю ком слез и откладываю пакет со льдом. — И мама сбежала, и не хотела, чтобы он был рядом. А потом родился ты. Я не стану говорить четырехлетке о том, что я была для Адама мимолетным увлечением и что он был женат. Это сложно понять в таком возрасте, и грузить его детский мозг чужими тетями — нет смысла. — Как обидел? — голос у Вани тихий и настороженный. Переводит взгляд на Адама. — Что ты сделал, папа? — Не сказал правду. — Какую? — Что я ее люблю, — спокойно отвечает Адам. Ваня недоверчиво смотрит на него, а затем на меня. Хмурится сильнее. Мой авторитет матери снижается и снижается. Нет, он стремительно скатывается в бездну. — Скажи сейчас, — Ваня скрещивает руки на груди. — Нет, — сипло и сдавленно шепчу я. — Так нельзя... Сына... — Скажи! — на грани истерики взвизгивает Ваня. — Сейчас! Он хочет счастливой семьи с мамой и папой, и его нельзя в этом винить. Я была такой же. И мне было до лампочки в детстве до взрослых проблем и их тупых ошибок. Мир Вани только озарился солнечными лучами, а теперь подступает темная туча, из которой посыпется град. — Я люблю тебя, — Адам улыбается и не сводит с моего лица прямого взгляда. —И ты будешь со мной. Ваня не слышит в его голосе равнодушия, а во второй фразе — угрозы. Ему важен посыл. Папа хочет быть рядом, а какой ценой для мамы — неважно, потому что он под властью детского эгоизма. Его мечта “мама-папа-я” сильнее всего на свете. — А маме не надо сказать, что она меня любит? — спрашивает Адам у насупленного Вани. — Нет. — Почему? — Адам удивленно вскидывает бровь. — Потому что она обиделась. Девочки долго обижаются. Я знаю, что Ваня ждет от меня взаимного признания, но он принимает мое право на обиду. И спасибо за это моей маме. Это она позволяла Ване всласть обижаться на меня и на нее, каждый раз проговаривая “будем мириться, когда устанем обижаться”. — Резонно, — Адам медленно кивает. — Пусть немного и несправедливо. Ваня отодвигается от меня и отворачивается. Кажется, на меня обиделись, и не только на меня, раз на “отца-молодца” тоже не смотрят. — Вы соврали. — Прости, Вань, — касаюсь его плечика, — милый. — А ракета? — он надувает щеки. — Не настоящая, — Адам массирует переносицу. — Но вот пони очень даже настоящий. — Какой пони? — недоуменно спрашиваю я. Я всего ожидала, но не того, что Адам заговорит о пони. Что происходит? Он бредет? — В мини-конюшне. — Ты о чем? — О маленькой коротконогой лошади для ковбоя, — Адам проводит двумя пальцами по правой брови. — По паспорту она — Конфетка, — смотрит на меня исподлобья, — мило, правда? — Ты купил пони? — в тихом изумлении уточняю я. — И мини-конюшню построил, — невозмутимо отвечает Адам. — Хорошо, не я, а пять крепких мужиков, но я немного поучаствовал. Забил пару гвоздей для приличия и загнал занозу в палец. Ваня сидит с открытым ртом, позабыв о серьезном разговоре о ненастоящем космонавте и о том, что папа обидел маму. Да и его обида уже растаяла. Щурюсь на Адама и медленно выдыхаю, когда лицо схватывает вспышка боли. Он был готов к тому, что будет поднят вопрос о нашей лжи, и пони — это отвлекающий маневр, который затмит ракету и его прилёт из космоса. — Пони? — шепчет Ваня. — Да, но я не вижу на твоей голове ковбойской шляпы, — Адам переводит на него наигранно строгий взгляд. — Где ты ее потерял? Ваня медленно сползает с дивана, пятится и с восторгом кидается к дверям, не в силах сдержать ликующего визга. — Сукин ты сын, — шепчу я. — Что это в твоем голосе? — подается в мою сторону и ухмыляется. —Восхищение от обиженной упрямой девочки, которая тоже мечтала о пони? — Да ты сам обиженный мальчик, — цежу я сквозь зубы.