– Дело в том, что генетические потомки кладоксилопсидов существуют и поныне. Это современные папоротники и хвощи. Методом «молекулярных часов»[71] мы определили, что гены в этом вирусе намного старше, чем что-либо, обнаруженное у современных живых видов. – Итак, этот вирус прослеживается до древних деревьев, – задумчиво пробормотал Нолан. – Или, может, до грибов, связанных с этими деревьями. – Похоже на то, – сказал Нгой. – Но мне хотелось бы составить филогенетическое древо[72] и провести байесовский анализ[73], чтобы окончательно в этом убедиться. Шарлотта перебила его – у нее возник более насущный вопрос, когда она посмотрела через палату на ряд коек с пациентами. – Все это замечательно, но я всегда думала, что вирусы растений не могут передаваться животным, не говоря уже о людях. – Это не обязательно так, – вмешался Фрэнк. – Мы знаем три семейства вирусов – Bunyaviridae, Reoviridae, Rhabdoviridae, – которые заражают и людей, и животных, и растения. Даже вирус крапчатости перца способен вызывать лихорадку и зуд у людей. Тем не менее такие случаи редки. Большинству растительных вирусов не хватает биохимического ключа для репликации в клетках млекопитающих. Но когда дело доходит до изобретательности вирусов в плане эволюции и выживания, то тут им нет равных. При этой мысли у Шарлотты засосало под ложечкой, но Фрэнк еще не закончил. – Если группа доктора Нгоя права в своем предположении, то у нас более серьезная проблема. – Какая именно? – спросил стоящий поблизости Джеймсон нервно дрожащим голосом. – Что вы имеете в виду? – Я провел бо`льшую часть своей карьеры, изучая зоонозные заболевания – те, что распространяются от животных к людям. Это и без того достаточно плохо, когда вирус передается от одного природного хозяина к другому. От млекопитающего к млекопитающему. От пернатых к человеку. Грубо говоря, когда он перескакивает с одной ветви эволюционного древа на другую. Но сейчас мы говорим о вирусе, передающемся нам от растений. Это уже совсем другая история. Это прыжок с одного ствола эволюционного древа на другой. Фрэнк оглядел группу, позволяя сказанному улечься в головах, после чего продолжил: – Это может означать катастрофу, не похожую ни на какую другую. Неудивительно, что этот вирус вроде как способен заразить такое множество разных видов. Насекомых, вроде муравьев. Млекопитающих – таких, как бабуины. – Он махнул в сторону уставленной койками палаты. – И нас, конечно же. Шарлотта сглотнула, кровь застыла у нее в жилах. – Так вы думаете, что он может заразить практически любое живое существо? Фрэнк пожал плечами. – Похоже, это уже происходит. Впервые за все время неумолимый Нолан де Костер явно остолбенел и занервничал. Он неотрывно уставился на экран компьютера. Похоже, даже ему самому его собственные планы использовать эту пандемию, чтобы прибрать к рукам Конго, теперь представлялись не просто бессердечными и рискованными, но и совершенно катастрофическими. Шарлотта не могла позволить этому новому знанию обессилить ее, загнать в черную дыру отчаяния. Она нашла взглядом Дисанку, которая баюкала своего сына. Ей требовалась информация, которую можно было бы использовать в чисто практических целях. – Доктор Нгой, вы потратили столько времени, выясняя, откуда взялся этот вирус, – произнесла она, подпустив яда в голос, – но как он на самом деле действует? Насколько он болезнетворен? Сейчас это гораздо важней, чем то, откуда он взялся. Нгой скривился, как будто ему нанесли смертельное оскорбление. Он отвернулся, словно не услышав ее вопроса. Вмешался Фрэнк: – У меня возникли кое-какие мысли по этому поводу, стоило мне увидеть этого ублюдка на экране моего ноутбука. – Это вы о чем? – встрепенулся Нолан, явно готовый ухватиться за что угодно. Фрэнк протиснулся мимо Нгоя, чтобы подобраться поближе к монитору компьютера. Увеличил изображение и указал на темное шестиугольное пятно, отделившееся от плотного скопления прочих. – Этот вирус и без того огромен. Но обратите внимание на то, как широко раскинулись белковые шипы, вырастающие из его оболочки. Он резко развернулся лицом к остальным. – На своих сканах я заметил, что цитоплазма инфицированных клеток буквально усеяна отломанными шипами. Большинство из них были согнуты и скручены примерно одним и тем же манером. Что весьма подозрительно. Джеймсон прищурился. – Почему подозрительно? К чему это вы клоните? Шарлотта внезапно все поняла, и по спине у нее пробежал холодок. – Вы думаете, что эти сброшенные шипы могут действовать как прионы? – Не исключено. Но мне нужно провести дополнительные исследования. – А что такое прионы? – спросил Нолан, оглядывая группу. Фрэнк объяснил: – Прионы – это белки с аномальной третичной структурой, особый класс инфекционных патогенов, не содержащих нуклеиновые кислоты. Сами по себе они неживые, но обладают способностью размножаться и передавать свои пороки развития нормальным белкам, вызывая различные заболевания, в основном неврологические. – Он многозначительно посмотрел в сторону пациентов, большинство из которых застыли в полном ступоре. – Наиболее распространенной у людей является болезнь Крейтцфельдта – Якоба – серьезное нейродегенеративное расстройство. Есть схожая болезнь под названием куру, обнаруженная в Новой Гвинее, где до сих пор в ходу потребление мозгового вещества в ходе ритуального каннибализма. И еще реже встречается так называемая фатальная семейная бессонница – губительная патология, которая не позволяет заболевшему спать. Но в данном случае первое, что приходит мне в голову, это энцефалопатия крупного рогатого скота. – Коровье бешенство? – уточнила Шарлотта. – Именно. Прионная болезнь крупного рогатого скота. У людей симптомы проявляются в виде депрессии, потери координации, головных болей, затрудненного глотания. Услышав этот последний симптом, Шарлотта обменялась взглядами с Джеймсоном. Она припомнила, как Дисанка подавилась тушеным мясом, ее отсутствие реакции на шпатель. – Все это похоже и на ранние симптомы данной неизвестной болезни. – Возможно, – согласился Фрэнк. – Но не забывайте, что у крупного рогатого скота первыми симптомами являются повышенная возбудимость, агрессия, даже ярость. – Отсюда и «бешенство», – заметил Нолан. Фрэнк кивнул. – Два разных проявления одного и того же прионного заболевания у двух разных видов. Ступор у нас, агрессия у животных. Шарлотта все поняла. Она вновь услышала вой бабуинов. Представила себе жестокое нападение на лагерь, опустошительные потоки странствующих муравьев. Джеймсон ущипнул себя за переносицу. – Но в этом нет никакого смысла… Эти дегенеративные заболевания проявляются очень медленно. Их развитие занимает месяцы, если не годы. – Верно, – признал Фрэнк. – Развитие болезни занимает так много времени, потому что сами по себе прионы размножаются не очень быстро. Но в данном случае им это и не требуется. Если я прав, всю тяжелую работу за них выполняет вирус, который по сравнению с прионами размножается в куда более высоком темпе. Он сам выращивает эти белковые шипы, с невероятной быстротой засевая ими организм. Мы говорим о прионной болезни с мощным ускорителем. Несколько долгих секунд никто не произносил ни слова. – Есть ли какой-нибудь метод лечение подобных заболеваний? – наконец спросил Нолан. Фрэнк ответил мрачной правдой: – В настоящее время такие болезни неизлечимы. Мы говорим о цепочках белков, а не о живом организме, который можно убить с помощью противомикробного препарата. Вы, конечно, можете лечить симптомы, замедлять ход болезни, но все они в конечном итоге приводят к летальному исходу. Шарлотта отказывалась принять это. – Тем не менее, если вы правы, то мы говорим о вирусном носителе, который и распространяет эти прионы. Если мы сможем найти достаточно сильное противовирусное средство, возможно, болезнь удастся остановить. – Остается лишь надеяться на это. Но даже если мы в этом преуспеем, это все равно не поможет тем, кто уже заражен. Прионы уже сделали свое дело. Шарлотта поняла, что он прав, с уколом вины посмотрев на Дисанку. «Я пообещала ей, что обязательно помогу ее ребенку». – И не забывайте, – добавил Фрэнк, – мы говорим о вирусе, который теоретически может заразить буквально все на своем пути. Он может оказаться где угодно и в ком угодно. Несмотря на все свои усилия, Шарлотта почувствовала, что поддается отчаянию. – Похоже, этот вирус настраивает против нас весь остальной мир живой природы… Стремится превратить его в нашего безжалостного врага, в то же самое время загоняя нас в ступор и лишая возможности сопротивляться. – И это может оказаться лишь самой верхушкой айсберга, – пробормотал Фрэнк. Нолан резко повернулся к нему. – Как это так? Фрэнк покачал головой. – Все эти гипотезы касаются только белковых шипов на поверхности вируса. Но мы даже не начали рассматривать генетический «двигатель» у него внутри. Эти две тысячи с чем-то генов. В то время как многие из них остаются неизвестными, теперь мы все-таки знаем, что значительная часть из них относится к чему-то гораздо более древнему, чем всё, что встречается в современной жизни. – Но что еще могут делать эти гены? – спросил Джеймсон. Фрэнк открыл было рот, будто собираясь дать объяснения, но тут же плотно сжал губы, явно что-то скрывая. Впрочем, Шарлотта не была уверена, что хочет это знать. Коренастый помощник Фрэнка подтолкнул вирусолога локтем. – Учитывая то, что тут творится, Фрэнк… Если вы что-то знаете, то, может, вам лучше поделиться своими соображениями. По-моему, у нас больше нет времени на секреты.