— Но я не хочу его возвращать... — Эстель принялась рыдать еще жалобнее, и ее платок полностью пропитался слезами, — я больше никогда не приму его. Даже если он будет молить меня на коленях! — Что ты такое говоришь? — Матильда дала ей свой платок, и уставилась на нее, будто впервые видела. — Это такое унижение, Матильда! — прошептала она сквозь слезы, — я умоляла его остаться. Я сказала, что не могу жить без него. А он прочитал мне нотации и ушел. Просто развернулся и ушел! — Да он же влюблен в тебя, как щенок! — Он так и сказал. Но не захотел остаться со мной. И я никогда больше не хочу ничего о нем слышать! Эстель вскочила и бросилась в другую комнату. Вскоре Матильда услышала, как она безудержно рыдает, и пожала плечами. Она не ожидала, что Эдуар де Бризе окажется таким упертым дураком. Гордость! Кому нужна эта гордость, если красивая женщина зовет тебя в постель, готова одарить самыми лучшими одеждами, самыми прекрасными украшениями, выезжанными конями, сделать практически хозяином огромного замка.... И вместо того, чтобы пасть к ее ногам, этот сумасшедший развернулся и ушел. Обидел ее Эстель. Такого Матильда простить не могла. Сердце ее наполнялось ненавистью. Глупость должна быть наказана. Сейчас она не знала, что сделает, но обязательно что-нибудь придумает при следующей встрече. Вернувшись в замок, Эстель надолго закрылась от всего мира в своих покоях. Она не выходила на вечерние беседы, не принимала участия в делах, и Матильде пришлось взять на себя все ее обязанности. Она следила за посевами, управляла замком и старалась заменить мать маленькому Виктору, к которому Эстель иногда приходила, но посидев пару минут, начинала плакать и убегала. Так в заботах прошло лето, и, когда жара стала идти на убыль, Эстель наконец-то немного пришла в себя. Она стала выезжать кататься на коне с сыном, она вечерами приходила в гостиную. И, хоть она в основном молчала, сидя за столиком бледная и тихая, глаза ее иногда зажигались интересом. Матильда радовалась и этому. Хрупкая и ранимая, ее девочка не была сломлена. Матильда с улыбкой смотрела на нее. Скоро она забудет Эдуара де Бризе, возродится из пепла, и через год-другой сможет полюбить снова. Конечно, не так глубоко. Но полюбить. Эстель казалось, что она заледенела внутри. Все ее чувства, еще весной бившие через край, теперь собрались в тонкий стержень льда, сидевший глубоко в груди. Иногда она чувствовала его, когда вспоминала их последний разговор. Гордость ее была задета, и сердце сжималось от боли. Не проходило и дня, чтобы она не думала о нем. Не прошло и часа, чтобы она не вспоминала его глаза и улыбку. И его жестокий отказ. Вполне сознавая, что была неправа, Эстель считала, что загладила свою вину, отправившись следом за ним и умоляя о прощении. Выезжая из замка, она никак не могла предположить, что он посмотрит на нее холодным взглядом, развернется и уйдет. В конце концов она действовала так от отчаяния, и он должен был понимать это! Эстель металась по своим комнатам, не зная, чем себя занять. Все валилось из рук, голова отказывалась работать, а мысли все время возвращались к Эдуару. — Я больше никогда не полюблю, — сказала она Матильде, когда, ближе к концу лета, та смогла вытащить ее покататься на лошадях. Они ехали лесной дорогой, а следом шумной толпой тянулись ее придворные, радовавшиеся тому, что госпожа наконец-то исцелилась от тоски. — Ты молода и красива, Эстель. Ты еще сможешь полюбить. — Но я больше не хочу... так... Я буду избегать мужчин. Матильда пожала плечами. — Не получится избегать всех и всегда. Возможно, один из них все-таки понравится тебе. Эстель немного улыбнулась. — Вряд ли. Я не хочу даже думать о такой возможности. … Виконт де Шатильон спешился во дворе замка Шательро ближе к вечеру. После трепки, которую ему устроил по жалобе Эстель собственный отец, он немного подрастерял свою уверенность, но образ Эстель не выходил у него из головы. Целыми днями он думал о ней, и никакая женщина не могла заменить ее в постели. Ему казалось, что он сходит с ума, но вскоре отказался от утех с горничными, чувствуя к ним отвращение. Образ графини, чистый и светлый, стоял перед его внутренним взором, мешая дышать. Он слышал, что она пыталась вернуть Эдуара де Бризе, который оставил ее, и что тот ей отказал. Он слышал, что с тех пор Эстель не выходит из своих покоев, но прошло уже достаточно времени, чтобы она успела исцелиться. Сам Симон ждать больше не мог. Ему нужно было видеть ее, иначе жизнь его более не имела смысла. Боясь спугнуть ее, он дал себе слово, что будет вести себя скромно и вежливо, ведь любое его движение может испугать графиню, вызвать ее гнев. Второй раз быть изгнанным из ее замка ему совсем не хотелось. Эстель приняла его достаточно быстро. Она сидела в кресле, осунувшаяся и похудевшая. Глаза ее, как две звезды сиявшие на бледном лице, смотрели устало и холодно. Но то, что она приняла его, Симон расценил, как добрый знак. — Что привело вас в мой замок, господин виконт? — спросила она ровным тоном, без всякого выражения. — Меня мучает чувство вины, госпожа графиня, — он склонился перед ней как можно ниже, — я приехал, чтобы просить вашего прощения, и чтобы загладить свою вину. Эстель смотрела на него и глаза ее оставались холодны. — Я давно простила вас, виконт. — Тогда позвольте мне остаться. Я постараюсь скрасить ваше одиночество. По большому счету Эстель было все равно, останется он или уедет. И, чтобы не припираться с ним, она кивнула. — Как я могу отказать вам в такой мелочи, господин виконт. Вечером, когда Эстель вернулась в свои комнаты, Матильда набросилась на нее. — Зачем ты позволила остаться этому хищнику? — вопрошала она, бегая из угла в угол, — он же не посмотрит, что ты несчастна, уговорит тебя на что угодно! Эстель дернула плечом. — Не уговорит. Теперь у него нет соперника. Ему незачем нервничать. Думаю, что он приступит к длительной осаде. — И ты не боишься? Эстель грустно рассмеялась: — Чего мне бояться? Я ничего не хочу. Возможно, Симону удастся развлечь меня.