Очнулся Эдуар у себя в шатре. С трудом разлепив глаза, он долгое время просто рассматривал складки ткани. Попытавшись сесть, он быстро понял свою ошибку, но было поздно. Дурнота была настолько сильна, что его начало рвать прямо на одеяло. Он позвал Андрэ, потом Жана, но ответа не было. Где-то далеко снова играла музыка, наверняка были танцы, и Андрэ вместе с оруженосцем покинули его ради праздника. Или бросили совсем, ведь никому не нужен господин-неудачник, подумал Эдуар. Он свернул грязное одеяло и отбросил его подальше. Это движение заставило его сжаться от боли и резко выдыхнуть. Каждое движение причиняло острую боль. Дышать и то было невыносимо больно. Он поискал глазами флягу, и нашел ее на низком столике в другом конце шатра. Боль и слабость не позволяли ему двигаться быстро. Несколько долгих минут он пытался добраться до стола, во рту пересохло и стоял привкус горечи. Голова гудела так, будто ею играли в мяч. Эдуар не мог думать ни о чем, кроме воды, но усилия его прошли напрасно. На лбу выступила испарина, он уже не сдерживал стонов, но столик оставался недостижим. Совсем отчаявшись, он попытался найти положение, в котором тело болело бы меньше. Дыхание его срывалось, а из глаз текли слезы. И в этот момент ковер, закрывавший вход, вдруг шевельнулся, и Эдуар решил, что у него начался бред. В проеме стояла графиня де Шательро собственной персоной. Ее светлые глаза сияли, как две звезды. Платье теперь на ней было зеленое, бархатное, расшитое блестками, которые от каждого ее движения вспыхивали холодным светом. Она сделала шаг к замершему на ковре Эдуару, вся засияв, и за ней вошли несколько слуг. — Осмотрите его, — сказала она, и Эдуар снова вздрогнул от звука ее голоса. Толи думал, что снова его будут бить, то ли еще почему. Один из слуг, оказавшийся доктором, склонился над ним, расстегнул его одежду, изучил раны и кровопотеки. — Дайте воды, — приказал он. Доктор достал инструменты, какие-то бинты, и стал промывать раны, накладывая повязки. Сначала он перебинтовал голову, потом — сломанную руку. Изучил его торс, отыскав два треснувших ребра. — Пить! — взмолился Эдуар, страдая не столько от жажды, а от того, что надменная графиня видит его в таком состоянии. Она сама поднесла флягу к его губам, легко коснувшись пальцами волос. Эдуар инстинктивно прижался к ее руке, ища спасения у той, что была причиной его кошмаров. — Ему нужен покой и хороший уход, — сказал доктор, закончив с перевязками. Нельзя бросать его одного. Если жар поднимется выше, то, возможно, его жизнь окажется в опасности. Графиня поднялась на ноги, и перевела глаза на доктора, и Эдуар почувствовал глубокое разочарование от того, что ее рука больше не касалась его волос. — Если его можно перевозить, то я прикажу доставить его в свой замок. — Можно, госпожа. Только постарайтесь сделать так, чтобы ваши слуги несли его очень аккуратно. Каждое движение причинят ему боль. Эдуара ждали два дня ада, когда его везли на повозке, нещадно тряся. Измотанный бесконечной болью, он окончательно перестал понимать, что происходит, к тому же поднялся жар и началась лихорадка. Эдуар понимал только одно. Графиня приказала отвезти его в замок, но сама осталась на турнире. В редкие моменты просветления, когда слуги останавливались на обед или на ночь, Эдуар размышлял о том, что графиня будет вручать награду победителю, и сама станет наградой графу де Патье, чьи планы не были тайной. Мечась в жару, он страдал физически, когда же жар спадал, сердце его разрывали на части обида и ревность. Он не знал, что хуже. Иногда ему казалось, что лучшим выходом для него была бы смерть. Глава 5 Эдуар не умер. Наоборот, достаточно быстро от пошел на поправку. По прошествии месяца он чувствовал себя пленником. Графиня выделила ему большую круглую комнату в одной из башенок замка, и целыми днями Эдуар был предоставлен самому себе. Сначала он был болен и постоянно пребывал между сном и явью, то забываясь коротким тяжелым сном, то выскакивая в реальность, то снова засыпая, ощущая страшную мигрень и боль во всем теле. Но через некоторое время движения перестали причинять ему боль, он научился снова нормально спать, стал садиться в постели, а потом и вставать. Он просил принести ему книги, и получил сочинение святого Августина “О Граде Божьем”. Огромные тома возлежали рядом с ним на столе, но Эдуар с трудом мог заставить себя читать рассуждения святого о времени и пространстве. Его интересовали совсем другие материи, и больше всего — гостеприимная хозяйка замка. Госпожа де Шательро ни разу не явилась к нему в башню, и он ничего не слышал о ней. По его рассчетам она должна была уже много дней находиться дома, если только не осталась гостить у графа де Патье в качестве нареченной невесты. Лежа на ложе и грезя наяву, Эдуар позволил себе сколько угодно мечтать о ней. Он смирился с тем, что влюблен. Ему даже нравилось это чувство. Несмотря на то, как она поступила с ним, прекрасная графиня казалась ему ангелом милосердия. Она спасла его от неминуемой смерти, забрав из шатра, где слуги бросили его умирать в одиночестве. Впервые в жизни влюбившись, Эдуар мечтал, ревновал, бесился от собственной беспомощности, одновременно надеясь на благосклонность графини и ненавидя ее за нанесенную ему обиду. Примут ли его на турнирах в следующий раз? В любом случае ему придется пропустить несколько сражений прежде, чем рискнуть снова выйти на ристалище. Допустят ли судьи его к дальнейшим сражениям? Наказание считалось достаточным, если дама прощала обидчика. Но зрители не так милосердны, как дама. Даровала ли ему прощение госпожа де Шательро? Потеряв сознание, он не знал, что сказала она судьям. Когда одиночество стало невыносимым, и Эдуар уже вполне здоровый, метался по комнате, как зверь в клетке, вошла служанка и сообщила, что к нему пожаловал посетитель. После своего позора Эдуар не ждал, что кто-то пожелает общаться с ним, но остановившись напротив двери увидел, как по лестнице поднимается никто иной, как Марсель де Сен-Жен. Марсель хлопнул его по плечу, потом обнял, и долго разглядывал, отметив, что Эдуар выглядит неважно, сильно похудел и побледнел. — Графиня тебя совсем не кормит, — рассмеялся он, садясь кресло и откидываясь на подушки. Эдуар был безумно рад видеть друга. С Марселем они были ровесниками и воспитывались при дворе графа де Шатильон, которому служили пажами, а позже оруженосцами. Склонный к философствованиям неторопливый и сдержанный Марсель прекрасно дополнял его горячую натуру. Волосы у него были каштановые, с рыжиной, на солнце отливая медью. Римский нос и тонкие твердые губы выдавали его ослиное упрямство, с которым Эдуар смирился много лет назад. — Как твои шансы у графини? — спросил Эдуар, одновременно желая ему удачи и боясь положительного ответа. Марсель вздохнул, закидывая ногу на ногу. — Никак. Отец запретил мне даже думать о ней. И ты знаешь... я влюбился. Эдуар поднял брови. — Ты же был уже в нее влюблен. — Да не в нее! — А в кого же? — Ты не поверишь! — Марсель рассмеялся, — в Розу де Ла Сав! Чувствуя, как с сердца скатывается камень, Эдуар с удивлением смотрел на друга, который еще месяц назад готов был бороться с родным отцом за расположение прекрасной графини. — Граф де Пуатье сосватал графиню? Вы поссорились? — Нет. Мы не ссорились. Отец сделал ей предложение еще на турнире. По всем правилам послал к ней герольда, преподнес великолепное ожерелье, такое, что все красотки рты порасктывали от зависти. Но графиня оставила себе месяц на размышление. И сегодня я явился за ответом.