«Что, мать твою, происходит?» Будто выстрелом мне в грудь. Снова и снова. Макара легко завести. Он может вспылить, затем успокоиться и тогда-то по-настоящему плохо станет всем. Мне страшно. Между мной и Макаром случались ссоры. Не часто и без лишнего драматизма. Макар никогда меня не оскорблял и уж точно не поднимал руку. Он у меня хороший. Самый-самый. Но эти проклятые снимки… Когда-то, когда мы только-только познакомились, я ему призналась, что могу простить всё что угодно, но не предательство. В любом его проявлении. Для меня это некая красная линия. Черта. Граница. Предел. Та самая последняя капля, пусть чаша будет и не переполненной, а пустой. Я хорошо помню этот разговор. За годы совместной жизни ничего не изменилось. Но сейчас меня будто разрывает напополам. Может, всё-таки нужно попытаться поговорить? Я не успеваю вызвать медсестру, слышу быстрый четкий звук шагов. Шагов моего мужа. Дверь открывается настолько резко, что я и впрямь решаю — Макар ее вот-вот снимет с петель. Он высокий, мужественный. Весь в своего отца. Не мужчина, а настоящая стена, за которой я всегда себя чувствовала уютно и защищённо. До этой секунды. — Тебе сюда нельзя, — проговариваю сиплым голосом. Макар зло смотрит на меня. Очевидно, пока не понимает причину столь резкой перемены моего настроения. — Айя, деньги здесь плачу я, поэтому запретить видеть тебя и дочь — абсолютно глупая идея. Глава 3 Я аккуратно перевожу взволнованный взгляд на медсестру и даю ей понять, что обо мне не стоит тревожиться. Вижу, что она готова встать на нашу с дочерью защиту, если потребуется, но не делает этого. Тихо уходит и так же тихо закрывает за собой дверь. — Объяснишь, в чем дело? — сухо спрашивает Макар. — Я мчал к вам через всю страну, чтобы ты не пустила меня на порог? Злится. Пытается урезонить свою злость, но у него ничего не получается. Я слишком хорошо его знаю. Глубокий взгляд беспросветных серых глаз продолжает меня буравить. Я опускаю свой на дочку. Внутри всё страшно дрожит. Кусаю губы и чувствую себя так, будто это я во всём виновата. Будто это мои фотографии с другим мужчиной внезапно обнаружил Макар. — Айя? — требовательно зовет он меня. Я поднимаю на него взгляд. Смотрю на то, как небрежно и явно в спешке наброшен медицинский халат поверх тонкого пальто из кашемира. Смотрю на упрямый квадратный подбородок и чувствую, как продолжает бешено грохотать сердце. — Я не умею читать мысли. Тон всё такой же сухой, а голос — низкий. Я почти верю в его эту выдержку, если бы не пальцы. Макар так крепко ими стискивает цветы и игрушку, что я вижу, как угрожающе белеют его костяшки. Моя медсестра снова возвращается. Наверное, это уже сотый раз за сегодня. Мне необъяснимо стыдно передней ней за всё это. Макар даже не шелохнулся. Продолжает стоять и давить своей железной энергетикой. Он ждет ответа. А у меня его нет. Есть только те проклятые фотографии и единственный вопрос: правда ли то, что на них изображено или нет? Медсестра терпеливо и осторожно показывает мне как правильно нужно прикладывать мою девочку к груди. Я стараюсь внимательно слушать и прилежно выполнять все инструкции. Сложно. Потому что молчаливое присутствие Макара сводит меня с ума. Радует только то, что малышка не капризничает. До ее появления я понятия не имела, что могу любить вот так. Могу испытывать такую неимоверную нежность. Могу всё. Ради своего ребенка. — Молодцы, — хвалит нас медсестра. — Вы переживали, а всё с первого раза получилось. Она бросает быстрый взгляд в сторону Макара. Он явно ей не нравится, но она старается этого не показывать. Логично. Опасается, что могут оставить без хорошо оплачиваемой работы. — Можете присесть, — предлагает она моему мужу, прежде чем снова оставить нас наедине. Он откладывает цветы и игрушку на подоконник и медленно опускается в кресло, расположенное напротив моей кровати. Наблюдает за нами. Нет. Любуется. Макар прислоняет сустав указательного пальца к подбородку и любуется нами. Или я себе это только выдумываю? Как и то, что между нами совсем еще недавно царили взаимная любовь, понимание и доверие? Не удерживаюсь и время от времени аккуратно поглядываю на него, пока с осторожностью и нежностью покачиваю дочку на руках. Они, действительно, внешне очень похожи. Думаю, с каждым днем эта схожесть будет проявляться всё отчётливей. От этой мысли на душе немного теплеет. На секунду. Затем я снова вся каменею под прицелом тяжелого взгляда. Когда дочка засыпает я всё же беру себя в руки и решаюсь предложить Макару ее подержать. Он так ждал этого момента, и я не могу его отнять. Ровно, как и не могу поверить в то, что случилось. Наверное, я слишком мягкая. Другая на моем месте непременно поступила бы иначе. Жестче. — Подойди к нам, — тихо шепчу и быстро смотрю на Макара. Он выглядит уже не таким грозным. Оттаивает. Он рад, но в то же время явно еще не оставил идею добиться от меня внятного ответа. — Главное — придерживай головку, — инструктирую. — Такая кроха, — губы Макара растягиваются в улыбке, когда он всё-таки берет нашу дочь на руки. — И пахнет молоком. Я почти не дышу. Смотрю на двух самых дорогих и важных в моей жизни людей. Сердце сжимается. Чувствую, как в переносице начинает знакомо щипать из-за подступивших слез. Я стала слишком уязвимой. Макар осторожно отступает немного назад и с нежностью рассматривает нашу дочь, будто еще не до конца верит в реальность происходящего. — На тебя похожа, — шепотом сообщает и едва касается губами ее лобика. — А мне кажется, что она — твоя копия. Слышу, как дочка причмокивает губами. — Колючий. Знаю, — обращается к ней Макар. Я не справляюсь со слезами. Они срываются с ресниц, а губы — улыбаются. Такую полярность чувств я никогда прежде не испытывала. Путей для отступления у меня нет. Всё должно решиться здесь и сейчас. Я молча тянусь к тумбочке и достаю проклятый конверт. Он кажется для меня слишком тяжелым. Стараюсь держать себя в руках, пока вынимаю его содержимое. Макар внимательно наблюдает за мной. Похоже, еще не понимает, что кто-то подловил его на горячем и сдал мне. — Вот, — я демонстрирую ему один из снимков и внимательно смотрю. Хочу уловить хоть какую-то эмоцию на лице своего мужа, но ничего не вижу. Только его по-мужски красивую внешность. — Откуда ты это взяла? — спрашивает. — Передали курьером. Хмурится, осторожно опускает дочь в кроватку. — Знаешь же, что на носу выборы. Будут разного рода провокации. Я разберусь. И всё. Никаких оправданий. Испуга. Замешательства. Клятв. Ни-че-го. Макар даже не собирается делать вид, что в чем-то виноват. — То, что здесь запечатлено — правда? Судорожно стискиваю пальцами край одеяла. Надеюсь, что вот-вот услышу, как всегда, уверенное «нет». Сейчас Макар всё объяснит без лишних эмоций. По факту. Я попрошу прощения за то, что с горяча устроила цирк и всё между нами тут же наладится. Но время идет. Ответа нет. Только короткий, но разрушающий мою личную вселенную утвердительный кивок. Весь мой прежний мир тут же превращается в прах и беззвучно осыпается пеплом у изножья моей больничной кровати. — Почему? — спрашиваю дрогнувшим голосом. — За что ты так… с нами? Макар бросает в мою сторону холодный взгляд. Мои вопросы явно сейчас звучат слишком мелодраматично. Подбородок дрожит. Напоминаю себе, что нельзя — я родила всего пару часов назад. Мне нужно сохранять ясность ума и грудное молоко. Чтобы не умереть, не свихнуться, не навредить дочери. — Айя, истерика сейчас ни к чему, — чеканит строго. — Что бы ни случилось, знай — вы с Боженой — моя семья. Самое ценное и весомое, что у меня есть. Это просто шок. Я ничего не чувствую, будто враз всё онемело. Из глубин грудной клетки рвется странный смех. Я гашу его только потому, что не хочу разбудить дочь.