Палата залита солнечным светом, но на душе у меня будто бы возникла безлунная холодная ночь. Вчера моя медсестра выпроводила всех посетителей, потому что время визитов истекло. Я с Элей успела только поздороваться и быстро обнять. Долго не думая, она сегодня сразу же первым делом снова приехала к нам. Я должна радоваться. Должна наслаждаться своим материнством. Но не получается. Дыра в груди ноет. Нестерпимо. Ночью я почти не спала. А надо бы. В голове роились тревожные мысли. Глаза жгли горячие слезы. Перед уходом Макар подошел ко мне и опустив ладонь на затылок, привычно поцеловал в макушку. Он так часто делает перед тем, как уехать на работу. Мне всегда нравился этот поцелуй. Такой привычный, нежный. Теперь он приносит мне только боль. Я, конечно же, не стала дергаться при Эле, но внутри всё просто сгорало и умирало заживо. Думала, что наутро станет чуть легче и тревожные мысли отпустят. Но нет. Стало только хуже. Единственное, что не позволяет мне окончательно провалиться в бездну боли и жалости к самой себе, так это дочь. Смотрю на нее и упрямо заталкиваю слезы поглубже в себя. — Там уже все наши столько подарков навезли, — сообщает Эля, ласково поглаживая указательным пальцем животик Лики. — Приедешь домой, в обморок просто упадешь. Ползунки, ходунки, пеленки, распашонки. Все будто с ума сошли. Наши дальние родственники из Канады всякие книжки со сказками передали и кучу всего такого, что нашей принцессе понадобится года через три. Я киваю и стараюсь удержать на губах улыбку, чтобы хоть как-то сохранить вид причастности к разговору. У меня тоже есть родственники. Но от них я не получила даже банального поздравления с рождением первенца. Каждый сам по себе. Так бывает. Я давно к этому привыкла, но на контрасте с семьей Макара, ощущаю грусть и даже стыд. — Хорошо, спасибо, — выдавливаю из себя и смотрю на пол, где еще вчера валялись те гадкие фотографии. Я попросила, чтобы их убрали. Выбросили, сожгли. Просто уничтожили, чтобы я никогда их больше не видела. Уборщице нет никакого дела до чужих драм, поэтому со своей задачей она справилась быстро и без лишних вопросов. — Что-то ты совсем загрустила, — отмечает Эля. Поднимаю взгляд на подругу и вижу, что она внимательно рассматривает меня. Слезы снова начинают жечь переносицу. Пытаюсь сдержаться. Успокоиться. И вроде бы получается, но Эля уже всё заметила. — Айя, ну ты чего? — в ее голосе слышатся и растерянность, и волнение. Ничего не могу сказать. Голосовые связки будто кто-то сдавил. Кто-то у кого сильная железная рука. Снова пытаюсь выровнять дыхание, но становится только хуже, вообще нормально дышать не получается. Эля оказывается рядом со мной, а я уже ничего не вижу, потому что слезы предательски катятся ручьями по щекам. Несколько минут мы сидим в тишине. Эля обнимает меня, гладит по спине, а я реву. Беззвучно, но с таким чувством, что вот-вот могу просто распасться на кусочки. Нельзя. У меня теперь ребенок. Я не могу позволить себе быть слабой. Не могу. Но так больно, что хоть на стену лезь. — Если не хочешь говорить, не надо, — спустя какое-то время шепотом обращается ко мне Эля. — Ты только скажи, себя нормально чувствуешь? Ничего не болит? Не беспокоит? — Всё… нормально, — заикаясь от рыданий, отвечаю. Эля аккуратно отстраняется и подает мне стакан с водой. — Ну нельзя же так, Айка. Не знаю, правда или нет, но говорят, если мать грустит, то и ребенок становится очень беспокойным. Я всё это прекрасно понимаю, но не могу… Не получается собрать себя по кускам. — Макар, — шепчу, — он… — Да я еще вчера заметила, что между вами двумя что-то случилось, — Эля забирает стакан и ставит его обратно на прикроватную тумбочку. Одна часть меня не хочет говорить о том, что вчера случилось. Не хочет сеять раздор между братом и сестрой. Но другая… Другая нуждается в том, чтобы выговориться. Может, это поможет успокоить боль? Вряд ли. — Мы разводимся, — на рваном выдохе заявляю и тут же слышу в своей голове уверенный голос Макара, утверждающий, что развода не будет. — Как? — Эля смотрит на меня широко распахнутыми глазами. Она в шоке. Я тоже в шоке. Была. Вчера. А сейчас чувствую то жгучую боль, то онемение. И так по кругу. — Он мне изменил, Эль, — шепчу. — Макар? Наш Макар тебе изменил? Айя, ты уверена? Знаешь, пока своими глазами не увидишь, лучше не верить… — Видела, Эль. Я всё видела. На фотографиях. Поверь, на подделку они не похожи. Между нами снова возникает тишина. Тяжелая. Не такая, как вчера с Макаром, но всё равно неприятная. Я подхожу к дочери. Она спит. Утром хорошо поела. Я думала, что после рождения ребенка не будет и секунды покоя, но пока что всё вот так. Сердце снова сжимается, когда смотрю на дочь. Так сильно хочется ее защитить и подарить самую лучшую жизнь на всём белом свете. — Я ему устрою, — заявляет Эля. — Я такое ему устрою. — Не надо, — я резко оборачиваюсь и взволнованно смотрю на подругу. — Я с тобой этим по секрету поделилась, потому что не могу внутри держать. Не знаю, что буду делать. — Когда это случилось? — Как я понимаю, во время его последней командировки. Эля тяжело вздыхает и прикрывает глаза ладонью. — Я не знаю, что сказать, Ай. Я… не могу поверить. Вы же такой парой были. Счастливая, красивая и успешная. Не ожидала я такого от своего братца. — Мне так плохо, Эль, — признаюсь. — Даже во время родов так себя не чувствовала. Злюсь на него и на себя. — А на себя-то за что? — подруга с сожалением смотрит на меня. — За то, что всё еще люблю. Макар навещает нас сразу же после визита своей сестры. Я с облегчением выдыхаю, когда понимаю, что они не пересеклись друг с другом. Сегодня Макар одет менее официально, чем вчера. Простые черные джинсы и тонкий серый свитер. Он выглядит таким родным. По привычке мне хочется его поцеловать и провести кончиками пальцев по его седым вискам. Одергиваю саму себя и не препятствую его встрече с дочерью. Макар вручает мне очередной букет цветов и бархатный футляр. Знаю, что в футляре лежит какое-нибудь дорогое украшение. Финансовое положение мужа давно позволяет ему делать мне такие подарки. Раньше мне это до безумия нравилось. Я с бережностью относилась к серьгам, браслетам, кольцам и подвескам, которые Макар дарил мне по поводу и без. Но сейчас я даже не тянусь открыть футляр. Всё равно. Макар ничего не говорит. Только плотно сжимает губы и подходит к Лике. Рядом с ней он сразу становится таким трогательным. Непробиваемая титановая броня, которой он окутан, когда занят работой — рассеивается. Макар любит нашу дочь. Это видно невооруженным глазом. На душе у меня даже теплеет от того, с какой нежностью Макар целует нашу дочь и с какой аккуратностью берет на руки. Но затем тепло исчезает и всё внутри меня покрывается ледяной изморозью. Измена Макара встала между нами непроходимым барьером. Не хочу себя мучить, но всё равно думаю о том, насколько та, другая лучше меня. Что именно ей нашептывал мой Макар, когда они находились в одной постели? Хочу уснуть и проснуться в той своей жизни, когда всё было так замечательно. Макар теперь приезжает к нам каждый день. Каждый день с новым роскошным букетом и новым футляром. Все медсестры в больнице так и вздыхают мечтательно, когда его видят. Наверное, думают, как мне повезло с мужем. Красивый, успешный, заботливый. Всё так. Только за этим привлекательным фасадом скрывается и обратная сторона медали. Уродливая. Мы почти не разговариваем друг с другом. Я радуюсь тому, что проблем с молоком нет, ровно, как и с аппетитом Лики. Несколько раз Макар наблюдал за процесс кормления. Задумчиво, с интересом и еще какими-то не совсем понятными мне эмоциями он смотрел на нас, привычно прижав сустав указательного пальца к губам. От его этого взгляда у меня сердце словно на вылет работает. Никогда не думала, что способна одного и того же человека одновременно так сильно любить и так же сильно ненавидеть. В очередной раз, когда Макар снова у нас, я думаю о том, что смогу дать Лике, если уйду от него. На данный момент — ничего. В моем распоряжении есть только маленькая необжитая квартирка, доставшаяся от матери. И… Больше ничего. У меня нет работы, потому что усилий одного Макара оказалось достаточно для обеспечения нашей семьи. Я в основном занималась уютом в нашем доме и просто посещала различные курсы: языковые, кулинарные. Меня это вполне устраивало. Теперь понимаю, какую ошибку допустила. Нельзя всецело полагаться на кого-то, даже если этот «кто-то» для тебя весь мир. Полагаться нужно только на себя. Мысль о том, что я самостоятельно не смогу обеспечить комфортную жизнь для дочери, тяготит. Безвыходных ситуаций нет, но… Мне нужно время, чтобы потом я смогла стать финансово независимой. Я могу тонуть в своей боли сколько угодно. Могу столько же злиться на Макара, но дочь из-за этого страдать не должна. — Завтра выписка, — заявляет Макар, держа на руках Лику. Я об этом знаю. Медсестра еще утром предупредила. — Мы возвращаемся домой, — веско добавляет он, не дождавшись ответа. И это мне прекрасно известно. Выбор всё равно сейчас был крайне невелик. Обнимаю себя за плечи. Так я чувствую себя целостной и более смелой, чтобы выдать следующее: — Хорошо. Мы вернемся и будем жить вместе, но не смей больше даже пальцем ко мне прикасаться после всех своих шлюх.