А Лоран даже и не пошел сюда. И деду нет дела до внучки? Лиля мысленно добавила еще один кусочек в мозаику. Но пока сложить ее не получалось. Чего-то не хватало. Что-то выпадало из общей картины. Амалия раз двадцать переспросила Тахира – правда ли, что все бесполезно. Он подтвердил – и лицо у женщины стало вовсе уж убитое. Тахир счел нужным ее утешить: – Ваше сиятельство, вы в этом не виноваты. Звездная Кобылица сама прокладывает дороги… Амалия внезапно разрыдалась в голос. – Нет! Если кто и виноват – это я! Я!!! И вылетела из комнаты, сильно напугав девочку. Лиля принялась успокаивать малышку и попутно инструктировать служанку, которая за той ухаживала. Питер извинился – и вышел вслед за женой. А Лиля напряженно перебирала варианты. Светлые волосы, серые глаза… на кого похожа малышка? Фалион? Возможно. Но это не пример. Сероглазых блондинов пруд пруди. Вон и его величество… Лиля прикусила палец. Его величество? Бред! Невозможно! Но что еще остается думать? Что-то она еще не учла. Надо бы поговорить с Ганцем. И срочно вспомнить генетику. Или не генетику? Было, было у Лили ощущение, что где-то она видела это лицо, эти глаза… только оно было совсем с другим выражением. Не бессмысленным, нет. Но капризным, надменным… Где? Иртон? Нет, нет… хотя это определенно была галерея портретов. Капризная, надменная… не Иртон. Там все черноволосые и синеглазые. Фалион? Александр не показывал ей портреты предков. Может быть – здесь? Лиля твердо знала, что не успокоится, пока не вспомнит. Что, где, когда… Нет, не успокоится. Значит – надо вспоминать решительнее. Задержаться здесь и опять посмотреть на портреты. Иначе… Это как камешек в туфле, как куплет песни, застрявший в голове, как иголка в шве… спокойно жить с этим не получится! Надо вспомнить, и как можно скорее… Ивельены вернулись минут через пять. Амалия была заплакана, но держалась уверенно. Питер гладил ее по голове. Тахир раскланивался, говорил, что надо просто воспитывать девочку – и готовиться к тому, что она на всю жизнь останется вот таким бессмысленным существом, которое даже мать родную узнавать не будет. Ребенок – на всю жизнь пустой, чистый лист… Слава богам, Лиля успела дать понять Тахиру, что им надо заночевать. Тахир, готовый на все ради своей обожаемой ученицы-учительницы, тут же придумал, что осматривать таких больных нужно еще раз на рассвете, чтобы их коснулась благодать Звездной Кобылицы… Ивельены сомнений не выразили. Когда твой ребенок болеет – ты в кого угодно поверишь. Хоть в Звездную Кобылицу, хоть в лунную крокодилицу. Лишь бы помогли… А за ужином Лиля навела разговор на древность рода Ивельенов. Мол, Иртоны тоже древние, но Ивельены, наверное, еще древнее. Лоран Ивельен тему охотно подхватил и развил, добавив, что с Ивельенами часто роднились короли. Лиля разахалась – и разговор постепенно дошел до фамильных портретов. После чего Лиле и было предложено еще раз прогуляться по галерее. Вместо сказочки на ночь. Лиля тут же согласилась и провела в обществе старшего герцога весьма увлекательные три часа. Общаться с ним было откровенно неприятно, ну да ладно. Главное, она получила ответ на интересующий ее вопрос. Средневековые портреты, при всей их своеобразности, обладают одним достоинством. Они реалистичны на сто процентов. Это вам не кубизм и не импрессионизм, до которых в этом мире еще долго не дорастут. Если на портрете нарисованы голубые глаза – они и в реальности будут голубые. А не красные или зеленые. До дома доехали без происшествий. Ганца Тримейна в поместье не оказалось, и Лиля попросила проводить его в кабинет, как только приедет. А сама засела с десятком листов бумаги за стол и попросила ее не беспокоить. Ганц постучался в дверь пару часов спустя – и тут же был атакован Лилей: – Проходите, садитесь. Ганц прошел, снял со стула листок со странными формулами типа АаВв х СсДд и надписями «доминантный», «рецессивный», «75 % и 25 %» и осторожно уселся. – Ганц, я ничего не могу понять… – На тему? – Я видела третью дочь Ивельенов. – С ней что-то не так, ваше сиятельство? Лиля сдвинула брови, давая понять, что титулы можно опустить. – Она умственно неполноценна. – Такое бывает, госпожа. И… – Не лечится. Но она – сероглазая блондинка. – И что? – Ганц, вы не понимаете? Хотя откуда бы… Значит, так. Ребенок наследует цвет глаз одного из родителей. Так ясно? – А если… – Нет, если у одного из родителей голубые глаза – у ребенка могут быть серые, возможны частные случаи. Но Питер и Амалия не могли произвести на свет такое чудо[2]. – Почему нет? – Чтобы получилась сероглазая блондинка… короче: светловолосых людей меньше, чем темноволосых. – Допустим. И? – Если вкратце, ребенок наследует цвет глаз и волос от кого-то из родителей. Максимум – от бабушек-дедушек. Но даже тогда будет выбрано то, что встречается чаще. – То есть темные волосы… – Ну да. А тут такое красивое сочетание: светлые волосы, светлые глаза, белая кожа. Это своеобразный признак. Я тут посмотрела… Иртоны – все темноволосые и синеглазые. И в замке я видела фамильные портреты. Там они все такие. Очень ярко выраженный признак. Близняшки у Амалии тоже синеглазые. Насчет волос – не знаю. – И старшие. – Очень сильная генетика. То есть перебить ее можно только при наличии… даже не знаю чего! – Вы намекаете, что Амалия Ивельен родила не от мужа? – Один раз – точно. Я специально осталась там на ночь. – Рисковали. – Не будут же они меня травить в своем доме? – Как знать. – Для этого именно что надо знать. А я молчала. Ганц, среди Ивельенов пару раз встречались блондины. Лет этак… сто – сто пятьдесят назад. Этот ген столько не сохранится. Раньше размешается. Кроме того, они все темноволосые, и кожа смуглая… – Ивельены – южане. В их роду пару раз… – Встречались ханганы. Это я слышала. Короче, блондинов от них ждать не приходится. Все пришлые, а те, кто рождались Ивельенами, как один и темноволосые, и темноглазые. – А от кого тогда могла родиться девочка? – Если не допросить герцогиню – шиш мы узнаем. – И если допросить – тоже. – И что нам делать? – Идти к королю, госпожа.