– Там есть гостевой домик, нечто вроде дорогих апартаментов. И обслуживающий персонал: горничные, повара, все дела. Типа поездки на уик-энд в хороший отель, так во всем мире делают. Еду твоему квартиранту можно приготовить на три дня, разогреть он и сам сумеет. Если заартачится и начнет гнать, что платит тебе за горячее, с пылу с жару, свежеприготовленное, скажи, что за питание в эти дни он может заплатить меньше. Мышонок, это вполне решаемая проблема, не вижу здесь ничего сложного. Если нужно купить побольше продуктов – пойдем вместе, купим, я помогу. – Ага, а готовить на три дня ты мне тоже поможешь? – ехидно спросила Анна, но уже гораздо спокойнее. – Нет, вот тут я тебе не помощник, кулинарным мастерством не владею, если только что-то совсем простое. Но на подсобных работах можешь меня использовать: помыть, убрать, порезать, подать, принести. Анна подумала, что-то прикинула, вышла на кухню. Роман слышал, как хлопала дверца холодильника, стучали дверцы навесных шкафов… «Оценивает продуктовые запасы», – догадался он. – Сейчас спущусь к нему, – сказала она, вернувшись в комнату, – предупрежу, что уезжаю, и спрошу, что ему приготовить. Он тот еще придурок, разогреть может только суп на плите или блюдо в микроволновке, а если нужно греть в духовке или на сковороде, то он уже не справляется, видите ли. Пойдем со мной, Гудвин, поможешь кастрюли и сковородки принести, на такой запас еды у меня своей посуды не хватит. Заодно и подстрахуешь, если Никита задумает скандалить. Телом попугаешь, – добавила она, усмехнувшись. – Скандалить? А он что, склонен к этому? Анна пожала плечами. – Да пока не замечала. Но и поводов не было. А теперь вроде как повод появился. Невыполнение договорных обязательств. Чуть что – сразу этими словами мне тычет. – Он юрист, что ли? – Да фиг его знает, кто он такой, – равнодушно ответила она. – Я не спрашиваю, чтобы не дать ему возможность ответить. А то я спрошу, он ответит, разговор завяжется, а кончится все тем, что он начнет по каждому случаю заявляться ко мне в квартиру, просить налить чайку и сидеть тут часами. Оно мне надо? Я свои границы охраняю не хуже цербера, терпеть не могу, когда их нарушают. И стараюсь никому такой возможности не давать. Роман послушно направился вслед за Анной на третий этаж, где жил ее квартирант по имени Никита. «Она очень экономная, – размышлял он, шагая по ступенькам вниз. – Ее собственной посуды не хватит на то, чтобы приготовить трехразовое питание на три дня. Значит, для сдаваемой внаем квартиры она приобрела всего в достаточном количестве, а для себя купила только необходимый минимум. Считает каждую копейку. Наверное, копит на что-то важное и нужное. А тут еще я свалился… Надо самому покупать продукты, а то она разорится, с моим-то аппетитом. В Шолохове нужно быть повнимательнее, чтобы она там ни за что не платила. Кстати, а почему Аня собирается готовить еду квартиранту на три дня? Я ведь говорил, что мы едем на два дня. Хотя, конечно, два дня работы плюс день приезда-день отъезда, как в служебных командировках, считается еще одним днем. Она не только экономная, но и предусмотрительная. Интересно, какой он, этот Никита, которого Аня именует не иначе как «козлом» и который не может разогреть готовую еду в духовке или на сковороде?» Через полчаса Роман Дзюба снова сидел перед своим ноутбуком, стараясь вчитаться в материалы по убийству в Шолохове. Визит к квартиранту оказался занятным и познавательным, но все выводы капитан успел сделать за те несколько минут, которые потребовались, чтобы подняться с третьего этажа на пятый и сгрузить на кухонный стол три кастрюли, три сковороды разных размеров и высокую стопку пластиковых контейнеров с крышками. Первый вывод состоял в том, что на сдаваемую внаем квартиру Анна Зеленцова денег не пожалела. Жилище на третьем этаже было отремонтировано, оборудовано и обставлено намного лучше и дороже, чем скромная «двушка» двумя этажами выше, с мебелью доисторических времен. Из чего Роман сделал предположение, что Аня копит деньги на хороший ремонт и новую мебель. Второй вывод касался квартиранта Никиты: типичный компьютерный мальчик, совершенно не приспособленный к жизни с ее бытовыми проблемами, не умеющий общаться с людьми и строить с ними отношения, потому что вся его жизнь – в «железе», программинге и прочих компьютерных премудростях. Он дышит этим, питается этим, интересуется этим, и больше ему ничего не нужно. А вот третий вывод самого Романа даже позабавил. От его внимательного от природы и натренированного под руководством Антона Сташиса взгляда не укрылось выражение лица, появившееся у квартиранта, когда Анна впустила в комнату и представила ему «своего парня». Это было выражение сначала растерянности, потом недоверия, потом ярости и гнева. И уже через две минуты, когда Анна предложила Никите сесть за стол и составить вместе с ней меню на три дня, выражение его лица стало совсем другим. Особенным. И чем ближе склонялись друг к другу над листком бумаги их головы, тем заметнее становилось это особенное выражение, которое читалось не только на его лице, но и во всей его позе, и даже, как показалось Ромке, слышалось в его дыхании. Против ожиданий Анны, квартирант Никита никак не отреагировал на сообщение о том, что она уезжает с Романом на два-три дня. Вернее, реакция-то была, и еще какая – те самые ярость и гнев, замеченные Дзюбой, но упущенные Анной, которая в тот момент даже и не смотрела на молодого человека, а изучала содержимое его кухонных шкафов. Но никаких разговоров о «нарушении договорных обязательств», никаких упреков, вроде «я вам плачу за горячую свежеприготовленную еду, а не за то, чтобы самому греть вчерашнее», не последовало. Никита коротко сказал: «Ладно», и больше никак не комментировал заявление своей квартирной хозяйки. И вообще, ничего «козлиного» Дзюба в этом парне не приметил. Высокий, длинноногий, стройный, тонкое лицо в очках, волосы забраны в хвост. Вполне себе симпатичный юноша. Да, плохо приспособленный к самостоятельному существованию, но он не один такой. Неприспособленных сотни тысяч, миллионы, что мужчин, что женщин. И это никак не делает их «козлами» и «козами». «Цирк с конями! – усмехнулся про себя капитан, включая ноутбук. – Аня слепая, что ли? Или все видит, все понимает и поэтому так злится на него? А чего ей злиться-то? Радоваться надо. Или все-таки слепая?» * * * Дорога от Сереброва до Шолохова оказалась не лучше большинства российских дорог: местами ровная и даже достаточно широкая, местами узкая и испещренная колдобинами и ямами и плотно забитая еле-еле гуськом ползущим транспортом. На то, чтобы преодолеть 60 километров, потребовалось почти два часа даже на хорошей машине, которую предоставил в распоряжение Дзюбы и Анны Аркадий Михайлович. Первые минут 30—40 ехали молча. Роман вновь и вновь перебирал в голове все известные ему факты и обстоятельства, но в какой-то момент осознал, что зашел в тупик. Мысли шли по одному и тому же кругу, все время возвращаясь в исходную точку: что же не так с июньским убийством в Шолохове? Почему после него Игорь Песков так удлинил интервалы между преступлениями? И если то убийство на водохранилище совершил действительно не Песков, то кто? И каким образом этот неизвестный деятель сумел так точно попасть в песковскую схему? Ответ напрашивался только один: этот человек знал о замысле Игоря. Только этим можно объяснить столь идеальное совпадение. Так кто это? Подельник? Помощник? Если да, то куда он делся? А если он никуда не делся, то почему все последующие интервалы примерно одинаковые? Вывод: нужно искать либо второго убийцу, либо ошибку, совершенную Песковым в Шолохове. В этой точке мысль Дзюбы начинала тормозить и снова бежала по привычной колее, отказываясь искать новые пути. Нужно отвлечься, переключиться. – Поговори со мной, – попросил он Анну. – О чем? – послушно, но немного удивленно отозвалась девушка. – О чем угодно, только не о деле. Можно кино какое-нибудь обсудить или книгу. – А о деле со мной, значит, нельзя? – В ее голосе послышалась плохо скрываемая обида. – Можно, Мышонок. Можно и нужно. О деле мы с тобой поговорим после того, как я перезагружу и перенастрою мозги, а то у меня компьютер в голове завис. Ну спроси меня о чем-нибудь, я тебе отвечу. – Ладно, – ему показалось, что Анна тихонько улыбнулась. – Расскажи мне про твою девушку. У тебя же наверняка есть подруга. Как ее зовут? Сколько ей лет? Чем она занимается, чем на жизнь зарабатывает? Снова болезненный укол, обжигающе горячий, даже дух перехватило на мгновение. Роман сильнее вцепился в руль, машина слегка вильнула. Глубокий вдох. Всё, прошло. – Отвечаю последовательно. Подруги у меня сейчас нет. Зовут ее Евдокией, Дуней. Ей двадцать шесть лет. Она специалист по драгоценным камням, геммолог. Работает оценщицей в ломбарде. – Ну ты точно сказочник! – фыркнула Анна. – Сам же сказал, что подруги нет. А имя-то выдумал какое: Евдокия! Ничего попроще придумать не мог? – Я тебе правду сказал. Ее действительно зовут Евдокией. И она действительно геммолог и работает в ломбарде. Мы были вместе три года. А теперь она меня бросила. В салоне автомобиля повисло тяжелое молчание. – Как это? – послышался наконец неуверенный голос Анны. – Она тебя бросила, и ты вот так открыто говоришь об этом? – А почему нет? Она встретила другого человека, влюбилась до смерти, со мной общаться перестала, так почему я не могу об этом говорить? Что в этой теме запретного или неприличного? Не понимаю. – Но это же… – Девушка помолчала. – Это стыдно, наверное… Неловко… – Что – стыдно? Что на свете есть множество людей, с которыми кому-то лучше и легче, чем со мной? Это совершенно естественно, и в этом нет ничего стыдного. Она еще немного помолчала. – Ну… Вообще-то да, конечно, ты прав. Я никогда на это с такой точки зрения не смотрела. Просто привыкла, что когда тебя бросают – это плохо, это стыдно и это нужно по возможности скрывать. Если меня бросают, то для меня это означает, что я – плохая, недостойная. Зачем же я буду на всех углах звонить о том, что я плохая и ни на что не годная? Достаточно того, что мне самой этой ужасно болезненно. – Вот и глупости, – весело ответил Роман. – Если ты десять дней подряд ешь только один шоколад, а на одиннадцатый день хочешь черного хлебушка, это ведь не означает, что шоколад испортился и стал плохим, гнилым и заплесневелым. Это означает только одно: теперь тебе хочется хлеба. Вчера еще хотелось шоколадку, а сегодня уже не хочется. Шоколадка останется такой же, как была: вкусной, сладкой, питательной, желанной для очень многих. А для некоторых – не только желанной, но и недоступной, недосягаемой мечтой. Например, для диабетиков. Анна рассмеялась. – Ну, ты сравнил, Гудвин! Люди – не продукты, и любовь – не бутерброд. – Никакой разницы. Отношение к человеку и отношение к продукту – всегда вопрос желания, интереса и удовольствия. Человек целиком состоит из клеток, а клетка – это биохимия и энергия, то есть очень и очень живая и подвижная конструкция. Думаешь, почему у человека настроение может меняться по десять раз на дню? Потому что биохимия. Постоянный энергетический обмен и вечное движение. А если человек является такой подвижной конструкцией, то вполне естественно, что у него меняются вкусы, желания, потребности и интересы. И то, что доставляет удовольствие, тоже меняется. Сегодня одно, завтра другое. Анна снова рассмеялась, но на этот раз уже тише, и опять умолкла на несколько секунд. – Занятный ты тип, Гудвин, – проговорила она негромко. – Ладно, твоя Дуня тебя бросила, и ты по этому поводу не комплексуешь, это я поняла. А чего ты никого другого себе не завел? Не успел? – Мог бы успеть, времени много уже прошло. Но не хочу. Я Дуню жду. – Уверен, что она вернется? – недоверчиво спросила Анна. – Не уверен. Но надеюсь. – Почему? Откуда ты знаешь, что у нее с тем парнем не любовь до гроба? – Ничего я не знаю. Просто надеюсь, что это не так. – Но почему? – настойчиво допытывалась она. – Для надежды ведь должны же быть хоть какие-то основания! Разве можно надеяться на пустом месте? – Можно, – улыбнулся Роман. – И верить можно на пустом месте, и надеяться тоже. Но если совсем честно, то мне никто пока не нужен, кроме Дуняши. Поэтому мне легко ее ждать. Соблазнов нет. – А если бы появился соблазн? Ты бы устоял? – Не знаю, – признался Дзюба. – Прецедентов пока не было. На роль моей подруги очередь не стоит. – А как же ты… – Анна смутилась и замолчала. Потом продолжила: – Ты ведь молодой мужик, сильный, здоровый. Тебе же нужно… – Когда нужно – тогда и бывает, – спокойно ответил он. – Для таких случаев подружка на день-два всегда находится. А строить отношения мне не хочется ни с кем, кроме Дуни. Поэтому я спокойно живу и жду, когда у нее в голове туман рассеется. – Ой, так уж и спокойно! – насмешливо отпарировала Анна. – Думаешь, я не заметила, как ты в руль вцепился, когда я спросила про подругу? – Ну ладно, не спокойно. – Переживаешь? – Конечно. – А что ты делаешь, чтобы не переживать? – Ничего не делаю. А зачем что-то делать? – Так больно же! А когда больно – нужно что-то делать, как-то бороться, чтобы стало легче. Разве нет? – Не знаю. По-моему, когда больно – нужно просто ждать, когда заживет. Они ехали по узкой дороге, впереди неспешно двигался здоровенный цементовоз, обогнать который не было ни малейшей возможности. Пришлось сбросить скорость и послушно плестись в хвосте, ожидая более широкого участка. – Просто ждать… – странным голосом повторила Анна и вдруг взорвалась: – Не понимаю я этого! Ненавижу тупо сидеть и ждать, пока что-то само сделается! Надо что-то предпринимать, как-то исправлять ситуацию, бороться! А ты лапки сложил и ждешь неизвестно чего. Ненавижу эти грузовики и фуры, которые невозможно объехать! Ненавижу наши дороги! И стройку эту идиотскую, на которую цементовоз едет, ненавижу! Надо было сначала дороги в порядок привести, чтобы машины, которые идут на стройку, нормальным людям не мешали, а потом уже строительство затевать. Страна придурков!