– Брось! Не смешно. – Это не шутка. Михаил бросил на меня недоверчивый взгляд, в котором читался вопрос: кто ты такой, бывший поручик Богуславский? Вроде неплохо тебя знал, только теперь… не так в этом уверен. – Сергей Александрович, что вы имеете в виду под порядком в стране? – как бы вскользь поинтересовался начальник московской охранки. Было видно, что до этого он расслабился, готовый кутнуть в мужской компании, но сейчас снова подобрался и смотрел на меня цепким и испытующим взглядом. – Всерьез разобраться с внутренним врагом, с так называемыми демократическими партиями. – Внутренним врагом, – повторил за мной задумчиво Мартынов. Некоторое время стояла тишина. Пашутин, бросив на меня несколько взглядов, в которых смешалась настороженность и любопытство, сейчас смотрел на полковника в ожидании, что тот скажет. Его можно было понять, я снова повернулся к нему доселе неизвестной стороной. Начальник московской охранки, видевший меня в первый раз, смотрел на меня с настороженным любопытством, пытаясь понять, что собой представляет этот атлет с каменным лицом, но так ничего не поняв, почувствовал раздражение. – Интересное сравнение. Правда, несколько жесткое, на мой взгляд, но я думаю, что соглашусь с таким определением, – наконец прервал молчание Мартынов. – Мне только вот что интересно: вам, поручику – артиллеристу в отставке, чем все эти партии насолили? – Александр Павлович, я поинтересовался каким-то государственным секретом? – ответил я ему вопросом на вопрос. Полковник только открыл рот для ответа, как вмешался Пашутин: – Если я правильно его понял, Саша, то эти разъяснения ему нужны для государя. – Господа, надеюсь, это не шутка? Я люблю розыгрыши, но только не те, что касаются моих служебных дел. – Я похож на шутника? – На шутника вы не похожи, но при этом у меня в голове просто не укладывается… Вы, политический сыск и император. Согласитесь, весьма странное сочетание, я бы даже сказал, весьма необычное, по своей сути. Сергей Александрович, позвольте вас спросить, кем при дворе государя… – Саша, это не тот вопрос, который следует задавать! – перебил его Пашутин. – Уж мне поверь: Богуславский просто так ничего не говорит. Жандарм с каким-то внимательным удивлением теперь посмотрел на своего приятеля, словно увидел в нем что-то новое для себя. – Знаешь, Саша, – снова заговорил Пашутин, видя удивление своего приятеля. – Я вот давно знаю Богуславского, а он все равно находит, чем меня удивить! Что уж про тебя тогда говорить! Следующую наступившую паузу прервал уже я: – Если вы ждете от меня объяснений, Александр Павлович, то их не будет, а теперь давайте вернемся к моему вопросу. – Не знаю, что и думать. Подполковник Пашутин сказал, что хорошо вас знает, а я привык доверять его мнению. Пусть так, но тогда позвольте вам кое-что рассказать, и вы поймете, почему именно этот разговор вызвал мое недоверие и недоумение, – полковник выдержал паузу, а потом продолжил: – Недавно, господа, я подал срочный рапорт по начальству о намечающемся заговоре членов Думы против монархии. В нем были указаны конкретные люди и даже наброски планов заговорщиков. И что же? Прошло уже восемь дней, как моя бумага ушла в Департамент полиции и никакого ответа. Вот теперь приехал по делам, а заодно думаю узнать о судьбе моей докладной записки, которая, почему-то мне так кажется, никого, кроме меня самого, не интересует. Кстати, у меня здесь с собой есть копия показаний одного тайного агента. Покажу вам только один лист. Думаю, ничего страшного не будет, если вы его прочитаете. Полковник достал из портфеля папку. Раскрыл, пошелестел бумагами, а затем вынул листок и протянул мне: – Извольте, господа. На листе был записан отрывок беседы нескольких человек. Рядом, против отдельных фраз стояли фамилии, записанные карандашом. Пробежал глазами. Судя по записи, группа людей, собравшихся в доме графини Ностиц, среди которых были Гучков и французский посол, которые обсуждали свержение Николая II. Гучков авторитетно утверждал, что готовится переворот, но главная работа, по его словам, шла в армии. К генералитету примкнули представители московского дворянства и богатое купечество. Я пробежал глазами по фамилиям купцов. Высоцкий, Морозов, Попов. «Все они, как один, хотят иметь нового конституционного монарха… Хм! В лице великого князя Николая Николаевича. Ну-ну». Прочитав до конца, я передал бумагу Пашутину, который быстро пробежал ее глазами, осуждающе покрутил головой, но, ничего не сказав, отдал ее полковнику. Тот аккуратно спрятал ее в папку, затем только спросил: – Что вы на это скажете, господа? – Подобное отношение к таким срочным и неотложным вопросам мне и хотелось бы исправить, Александр Павлович, – ответил я ему. Мартынов снова окинул меня настороженно-внимательным взглядом, потом, не отводя глаз, спросил: – Почему именно сейчас, Сергей Александрович?! Почему не два года тому назад, когда я подавал докладную записку на высочайшее имя?! – Видно, время пришло, Александр Павлович. Ты, Миша, тоже поедешь завтра с нами. – К государю? Я-то там зачем? – с явным удивлением спросил меня Пашутин. – Идите с Мартыновым. Он в этом деле дока! – Ты нужен, Миша. После нескольких секунд раздумья на лице Пашутина появилась хитрая улыбочка. – Неужели меня освободят от курсов?! – Вполне возможно, господин подполковник. – Радость-то какая! Вот за это, господа, не грех и выпить! Назавтра, все втроем, мы предстали перед императором. Мартынов, так до конца и не поверивший моим словам, пребывал все время в легком изумлении, когда нас без излишних проволочек проводили в кабинет государя. Император, если и удивился приходу трех человек, то никак не дал это понять. После официального представления царь поинтересовался делами у обоих офицеров, после чего попросил начальника московской охранки обрисовать политическую обстановку в Москве, что тот и сделал, затем разговор перешел на докладную записку, а потом плавно – к обсуждению возможной реорганизации МВД и отдельного корпуса жандармов. Император не только задавал дельные вопросы, но и умело поддерживал беседу. После того, как я высказал свои соображения, кое-что добавил Пашутин, до этого не принимавший участия в разговоре. Закончили мы нашу беседу в тот самый миг, когда настенные часы стали отбивать одиннадцать часов вечера. Итогом беседы стало нахмуренное лицо императора и неопределенность сказанной им фразы: – Значит, вот как у нас в Российской империи обстоят дела. Николай II встал, следом мы вскочили со своих мест и вытянулись, словно на параде. Обойдя стол, император остановился перед нами: – Господа, благодарю вас всех за службу! Не скрою, что услышал от вас многое такое, что мне было неприятно слышать. Все сказанное вами, господа офицеры, будет проверено и доложено лично мне. Полковник Мартынов, вы упомянули в разговоре, что отсылали записки о рассмотрении изменений и дополнений в организации работы корпуса жандармов. Вы не смогли бы снова прислать мне ваши записи? – Будет сделано, ваше императорское величество, вот только попаду я в Москву не ранее пятницы. За субботу и воскресение у меня будет время их подправить, а в понедельник с утра вышлю их вам специальным курьером. – Больше не смею вас задерживать, господа, а вас, Сергей Александрович, на несколько минут попрошу остаться. Как только за ними закрылась дверь, император сказал: – О полковнике Мартынове мне доводилось слышать как о дельном, думающем офицере. Странно, но вы вчера не упомянули о его приходе. – Извините, ваше императорское величество. Мы только вчера вечером с ним познакомились, и я понял, что он тот, кто нужен. – Даже так? Гм. Я так понял, что он не знает ничего лишнего, кроме того, о чем говорил сегодня. – Да, ваше императорское величество. Ему дал хорошую характеристику подполковник Пашутин. Если его записки окажутся дельными, то почему бы ему самому не воплотить их в жизнь. – Хорошо, я подумаю об этом. Тут вот еще, какое дело. Мне сегодня довелось услышать много нелицеприятного о людях, которых я лично знаю. Я рассчитывал на них, считал своей поддержкой и опорой… – государь сделал паузу и осуждающе покачал головой. – Вы мне скажите, Сергей Александрович, вот есть хороший, обаятельный человек, его представляют вам как знатока своего дела, а будучи поставлен на высокий пост, сразу начинает взятки брать, близким людям протекции составлять и прочими мерзостями заниматься, но только не радеть за государственную службу, которую блюсти поставлен. Как такое может быть? – Приятность в общении и обаяние отнюдь не профессиональные качества. К тому же они нередко служат маской подлеца. – Хм! Зло, но верно. Теперь о вашей поездке. Татищев предупрежден и завтра вечером ждет вас у себя дома. На этом все, Сергей Александрович. Вильгельм, несмотря на свои физические недостатки, доставшиеся ему с рождения, со временем сумел найти в себе силы их победить. Поверив в свои силы и окруженный придворными льстецами, которые нашептывали о его непогрешимости, как божьего избранника, император, превратился в заносчивого, надменного и эгоистичного человека. Вскоре эти черты характера переродились во внутреннюю убежденность, что Бог для достижения своих высших целей избрал германский народ, а сам Вильгельм является проводником Божьей воли и ни перед кем кроме Создателя за свои действия не отвечает. Он верил в свое предназначение до тех пор, пока в его жизни не появился русский провидец со своими предсказаниями, что дало ему основание сомневаться в том, что именно он Божий избранник. Первое, что он почувствовал, когда прочитал присланное две недели тому назад письмо, лежавшее перед ним на столе, было почти забытым с детства ощущением беспомощности. В одно мгновение он потерял свободу выбора и стал марионеткой, которая оживает, лишь, когда кто-то начинает дергать за веревочки. Прошла минута, другая, третья… Император постарался погасить в себе это чувство. С трудом, но ему это удалось. Сидевший по другую сторону стола начальник генерального штаба генерал Эрих фон Фалькенхайн, приблизительно представлял, какая буря чувств разыгралась в душе заносчивого и гордого правителя Германии. Будучи товарищем Вильгельма по детским играм, он оставался преданным ему все эти десятки лет, став одним из немногих людей, которых кайзер мог назвать своими друзьями. – Что скажете, Эрих? – Сведения подтвердились, ваше величество. Это может означать только одно: при дворе русского императора действительно есть… ясновидец. – Значит, вы всему этому верите?! – Ничего другого не остается, ваше величество. Его предсказания сбылись дважды, причем с теми подробностями, на которые он указал. Наступило короткое молчание, которое прервал германский император. В его голосе прорывались ясно слышимые нотки раздражения. – Что вы о нем узнали? Генерал раскрыл папку, которую принес с собой. – Богуславский Сергей Александрович. Двадцать три года. Поручик-артиллерист. Физически очень развит и невероятно силен. На фронте получил тяжелое ранение в голову, после чего был отправлен в отставку. Судя по некоторым данным, во дворец его ввел Распутин, а сам спустя полтора месяца уехал к себе домой и до сего дня там пребывает. Когда Богуславский появился во дворце Николая Второго, точно не установлено. Сам к русскому императору не ездит, бывает у него только по приглашению. Никаких посторонних лиц при их встречах, за исключением императрицы, замечено не было. – Его образ не сочетается с личностью… прорицателя. Слишком молод. Откуда он мог получить подобный дар? Вы уверены в своих сведениях? – Нет, ваше величество. Меня мучают те же сомнения, что и вас. То, что Богуславский может быть прорицателем, основано лишь на догадках и косвенных подозрениях. Его встречи с русским императором всегда происходят один на один, потому ничего доподлинно никто не знает. Есть еще один факт. К нему была приставлена охрана месяц назад. – Погодите! Месяц назад? Но первое письмо мы получили два месяца назад! Как это понять?! – Я это тоже отметил, ваше величество. – Хм! Пьет? Женщины? – В подобных пороках не замечен, ваше величество. – Аскет?