– Вася, ты самоубийца! – вдруг заявила Лизавета. – Как тебе могла прийти в голову мысль дарить три одинаковых букета? – А что не так? – удивился Красный. – Красивые цветы. – Они одинаковые! – А какие должны быть? – не понял суть претензии Василий. – О господи, – вздохнула Лиза, – дай хоть немного мозгов этому неразумному. – Поскольку от аргументов ты уже перешла к оскорблениям, предлагаю продолжить наш разговор дракой. – С кем? – теперь уже ничего не поняла Лизавета. – Ты хочешь с кем-нибудь подраться? – Нет, я очень хочу понять, почему нельзя дарить одинаковые цветы. – Вася, это не нужно понимать, это нужно знать. Наверное, извозчик тоже знал непреложную истину о недопустимости одинаковых букетов, потому что остановился точно напротив магазина с красочной вывеской «Цветы». И ниже мелкими буквами «Продажа российских и иностранных цветов, подбор букетов на все случаи жизни. Торговля акционерного общества „Лубянка“ и поставщика Двора Е.И.В Лаврентия Берии». Василий намёк понял: – Лиза, ты мне посоветуешь? У нас ещё в запасе четырнадцать минут. Девочка благосклонно кивнула и протянула руку, чтобы Красный проявил галантность и помог ей выбраться на тротуар, вопреки погоде, сухой и чистый, чуть светящийся в эфирном зрении. Ну да, основной акционер общества «Лубянка» может позволить себе такую роскошь, как самоочищающиеся и самоподогревающиеся тротуары возле своих многочисленных магазинов. На входной двери традиционный колокольчик, приветствующий посетителей и предупреждающий продавцов. На звон из-за пышных розовых кустов, растущих в кадках с плодородной землёй, выглянула миловидная девица в форменном платье с петлицами коллежского регистратора на воротнике. Лаврентий Павлович, сам сильный одарённый, и персонал подбирает соответствующий, поэтому его цветы могут сохранять свежесть до месяца, даже будучи срезанными. – Добрый день! Вам что-нибудь посоветовать? Вася посмотрел на Лизавету, и та не подвела: – Нам нужно два букета для моих ровесниц от этого вот молодого человека. Первое свидание. И одеты они будут… Красный принял заинтересованный вид, но постарался отключить мозг и приготовился к длительному ожиданию. Четырнадцать минут тут явно не хватит. Удивительно, но Лиза и в самом деле уложилась в отведённое время, что можно было считать если не восьмым чудом света, то уж, во всяком случае, во втором десятке. Успели заехать и за Верочкой, и за Катей, появившись у офицерского собрания на Дворцовой набережной точно в срок. Ожидавший Василия курьер узнал его по фотографии, которую держал в руке, но на всякий случай уточнил перед вручением конверта с билетами: – Господин Красный? – Да, это он, – подтвердила Вера Столыпина и протянула руку. – Давайте. – Прошу простить, сударыня, – курьер спрятал конверт за спину. – Велено отдать лично. – Но мы… – Прошу простить, но приказ! – конверт перекочевал к Василию, после чего на свет божий появилась бумага с печатью. – Господин Красный, распишитесь здесь… вот здесь… и ещё тут. Время и подпись разборчиво, будьте добры. Ага, спасибо. Честь имею! – Моему дедушке со службы тоже так приносят, – негромко заметила Лиза, провожая взглядом удаляющегося курьера. – Вася, тебе билеты кто доставал? Василий пожал плечами, что стало почти уже привычкой: – Да так, по случаю… Вера с Катей не были столь проницательны и поторапливали дружным дуэтом: – Пойдёмте же скорее! Вася, ну что ты застыл? – Я застыл? – улыбнулся Красный. – Эскадрон, шашки подвысь! Рысью марш-марш! Так со смехом и шутками добрались до гардероба, где Василий мысленно поблагодарил Алексея Максимовича за добрый совет. Куда ни глянь, всюду лампасы, ордена и аксельбанты, а если кто и в вицмундире гражданской службы, то по меньшей мере действительный статский советник. Гимназист бы здесь смотрелся новорождённым ягнёнком в волчьей стае. Надо понимать – премьера! – У нас какие места? – спросила Катя Орджоникидзе, не отрываясь от ростового зеркала на ближайшей колонне. – Не знаю, – ответил Василий и вскрыл запечатанный сургучом конверт. – Сейчас посмотрю. – Тут есть кому посмотреть, – Вера решительно взяла Красного за руку и потянула к стоявшему у входа в зрительный зал служителю: – Лизонька, Катюша, не отставайте! Служитель заглянул в извлечённые из конверта билеты и вытянулся во фрунт, звонко щёлкнув каблуками: – Сей момент провожу, ваши сиятельства! Извольте пройти за мной! – и повёл всех четверых к уходящей наверх широкой мраморной лестнице с красной ковровой дорожкой. На втором этаже открыл перед Василием украшенную монограммой «ИВ» дверь ложи и поклонился. – Сию же минуту распоряжусь насчёт официантов. – Мамочки… – Вера Столыпина прижала ладони к щекам. – Это же… Капитан Родионов в душе Василия Красного замысловато выругался с применением лётных и технических терминов. Судя по всему, генерал Власик поручил организацию доставки билетов кому-то из подчинённых, а тот постарался выполнить указание начальства с всевозможным тщанием. – Это императорская ложа, – согласилась с Верочкой Лиза Бонч-Бруевич. – Это же Артём Сергеев билеты достал, да? – Разумеется! – Вася охотно поддержал устраивающую его версию. – А вы что подумали? – Ты нас так больше не пугай, – покачала головой Вера и первой вошла в ложу. – Ой, а здесь миленько. Красный точно помнил, что отец никогда не посещал этот кинотеатр, предпочитая просмотры новинок в домашней обстановке и узком кругу, так что рекомендации по обустройству императорской ложи давал дед. Именно поэтому здесь присутствовал резной буфет с множеством разнокалиберных бутылок за стеклом и большой электрический ледник «Руссо-Балт». Остальной мебели совсем немного – десяток стульев работы мастерской Гамбса, дубовый стол на те же десять персон и ломберный столик под зелёным сукном. Что Верочка миленького нашла? Разве что фотографический портрет Матильды Кшесинской в неглиже после второго омоложения, но его Вася сразу же положил на столик изображением вниз. До начала просмотра фильма ещё десять минут, которые заявившиеся официанты в белых фраках предложили скоротать за лёгким перекусом. – Всё свежайшее, ваше сиятельство, не извольте сомневаться! – А эклеры? – спросила неравнодушная к сладостям Верочка. – Мороженое венское хочу! – заявила Катя. – У вас есть венский пломбир? – Такого не держим, – оскорбился один из официантов. – У нас самое лучшее, а не заграничное. Василий решил притушить разгорающийся спор о вкусах и сам сделал выбор: – Лимонад, микояновские эклеры, а мороженое на ваше усмотрение. Катя, прояви патриотизм! Этот довод подействовал на всех девочек, и возражений не последовало. Действительно, как можно есть непонятный венский пломбир, если хладокомбинаты всё того же графа Микояна половину своей продукции продают в Европу? А вот из Европы может ли быть что доброе?[3] После мороженого, но перед эклерами с лимонадом, прозвенел звонок, и в зале погас свет. Пришлось оставить пирожные в покое и пересаживаться лицом к экрану, где уже появились титры. Эклеры в темноте – mauvais ton! Верочка Столыпина тут же устроилась справа от Красного, Катя поспешила занять место слева, а слегка растерявшаяся Лизавета после некоторого раздумья присела на стул сзади. Буквально через минуту Василий почувствовал, как на его плече появилась дополнительная тяжесть, а до щеки дотронулось маленькое горячее ухо. – Мне так лучше видно, – объяснила Лиза недовольно заворчавшим подругам, осознавшим ошибку в выборе места. Красный застыл, боясь пошевелиться, а капитан Родионов из глубины его души разразился бурными аплодисментами. Так бы и продолжал аплодировать, если бы не начался фильм, вызвавший недоумение расхождением сюжета с оригиналом из другого мира. Куда-то подевался пастух Костя, но вместо него появился одарённый ветеринар Константин Яковлевич, тайно влюблённый в племянницу влиятельного сановника, увлекающуюся музыкой и вокалом. Талантливая домработница Анюта тоже пропала, причём без замены другой героиней. Вот пьяное стадо, заявившееся на званый ужин, было. Поросята на рояле играли, бык в саксофон дудел… нет, не смешно. Но девочки хохотали во весь голос, и Красный очень надеялся, что к концу фильма тоже поймёт глубокий смысл происходящего на экране. И тут неожиданно показ остановили на половине, и в зале загорелся свет. – Антракт, – вздохнула Лиза, с явной неохотой убирая голову с плеча Василия. – Какой ещё антракт? Это же не театр. – Именно театр. Кинематографический, – пояснила Вера Столыпина. – Прогуляемся? – Куда? – Куда угодно. Или ты намерен сидеть как сыч и не высовывать носа? Нет, Вася, на светских мероприятиях так не делается. Изволь сопровождать нас! – Как скажете, сударыня, – Красный церемонно поклонился, чтобы скрыть улыбку. – Приказывайте, о свет очей моих! – «И в сердце льстец всегда отыщет уголок», – ответила Вера. – Образ дамского угодника тебе, Вася, совсем не подходит. – Да? – Уж поверь мне на слово. Ох уж эти светские мероприятия и связанные с ними условности! Вот с этими нужно раскланяться и поговорить о погоде, с этими о родителях и общих знакомых, с теми просто поздороваться и пройти дальше, а здесь непременно расцеловаться и осыпать друг друга комплиментами, чаще всего незаслуженными и лицемерными. Но положение обязывает! Тем более появление Верочки Столыпиной, Кати Орджоникидзе и Лизаветы Бонч-Бруевич в вечно пустующей императорской ложе не осталось незамеченным и требовало объяснений. За первые двадцать минут антракта Василия представили девятнадцати аристократическим семействам, и в конце концов он не выдержал, нашёл взглядом известного конструктора дирижаблей Николая Николаевича Поликарпова, в одиночестве скучающего у барьера оркестровой ямы, извинился перед девочками и решительно направился к нему. – Разрешите представиться? Василий Красный, в настоящее время гимназист, но в ближайшем будущем надеюсь стать пилотом. Поликарпову гимназист был не интересен, но вежливость взяла верх: – Рад познакомиться, юноша. Ваше желание стать пилотом весьма похвально. Собираетесь летать на штурмовиках или бомбардировщиках? Или, простите на грубом слове, на новомодных истребителях?