— Tor Lara. Башня Чайки. Руины. Важное? Пожалуй, да. — Пожалуй? Чародей оперся о перила. — Предания эльфов говорят, что Tor Lara якобы связана телепортом с таинственной, до сих пор не обнаруженной Tor Zireael, Башней Ласточки. — Якобы? Вам не удалось обнаружить этот телепортал? Не верю. — И правильно делаешь. Мы обнаружили портал, но его пришлось заблокировать. Многие протестовали, все жаждали экспериментов, каждый хотел прославиться в качестве разведчика Башни Ласточки, мифического пристанища эльфьих магов и мудрецов. Однако портал был испорчен вконец и действовал хаотично. Были жертвы, поэтому его и заблокировали. Пошли, Геральт, холодает. Осторожнее. Ступай только по темным плиткам. — Почему только по темным? — Эти строения разрушены. Влага, эрозия, сильные ветры, соленый воздух — все роковым образом сказывается на стенах. Ремонт обошелся бы слишком дорого, поэтому мы пользуемся иллюзией. Престиж. Понимаешь? — Не совсем. Чародей пошевелил рукой, и терраса исчезла. Под ними была пропасть, бездна, утыканная внизу торчащими из пены морской каменными зубьями. Они стояли на узенькой ленточке из темных плит, цирковым мостиком протянувшимся от дворика Аретузы к поддерживающей иллюзорную террасу колонне. Геральт с трудом сохранил равновесие. Будь он нормальным человеком, не ведьмаком, ему б не удержаться. Но даже он был захвачен врасплох. Чародей, конечно, заметил его резкое движение, да и выражение лица, несомненно, как-то изменилось. Ветер покачнул его на узкой дорожке, пропасть взвыла зловещим шумом волн. — А ведь ты боишься смерти, — ухмыльнулся Вильгефорц. — Все-таки ты ее боишься. *** Тряпичная куколка глядела на них глазками-пуговками. — Он тебя обманул, — проворчала Йеннифэр, прижимаясь к ведьмаку. — Никакой опасности не было, он наверняка страховал тебя и себя левитационным полем. Рисковать он не стал бы. Что дальше? — Мы перешли в другое крыло Аретузы. Он провел меня в большую комнату, скорее всего — кабинет одной из учительниц, а то и ректорши. Мы присели за стол, на котором стояли песочные часы. Я уловил аромат духов Лидии и понял, что она побывала в комнате до нас… — А Вильгефорц? — Вильгефорц спросил… *** — Почему ты не стал чародеем, Геральт? Тебя никогда не прельщало Искусство? Только откровенно. — Откровенно? Прельщало. — Так почему же ты не внял гласу влечения? — Решил, что разумнее внимать гласу рассудка. — То есть? — Годы ведьмачества научили меня соизмерять силы с намерениями. Знаешь, Вильгефорц, когда-то я знавал краснолюда, который в детстве мечтал стать эльфом. Как думаешь, стал бы, если б последовал гласу влечения? — Это что же, сравнение? Параллель? Если да, то совершенно неудачная. Краснолюд не мог стать эльфом. Ибо у него не было матери-эльфки. Геральт долго молчал. Наконец сказал: — Ну конечно. Можно было догадаться. Ты немного покопался в моей биографии. Можешь сказать зачем? — Может, мне привиделась такая картина в Галерее Славы: мы двое за столом, а на латунной табличке надпись: «Вильгефорц из Роггевеена заключает пакт с Геральтом из Ривии». — Это была бы аллегория, — сказал ведьмак, — под названием «Знание торжествует над невежеством». Я предпочел бы картину более реалистическую: «Вильгефорц объясняет Геральту, в чем дело». Вильгефорц сложил пальцы рук на уровне рта. — Разве не ясно? — Нет. — Ты забыл? Картина-то, которая мне привиделась, висит в Галерее Славы, на нее глядят люди будущих поколений, которые прекрасно знают, в чем дело, какие события отражены на полотне. Изображенные там Вильгефорц и Геральт договариваются и заключают пакт о взаимопонимании, в результате чего Геральт, внемля гласу не какой-то там тяги или влечения, а истинного призвания, вступил наконец в ряды магов, положив конец тому не очень осмысленному и лишенному будущего существованию, которое вел до сих пор. — Подумать только, — сказал ведьмак после очень долгого молчания, — еще совсем недавно я считал, будто уже ничто не в состоянии меня удивить. Поверь, Вильгефорц, долго я буду вспоминать этот банкет и здешнюю феерию событий. Воистину, это достойно картины под названием «Геральт покидает остров Танедд, лопаясь от смеха». — Не понял. — Чародей слегка наклонился. — Я запутался в вычурностях твоей речи, густо пересыпанной изысканнейшими оборотами. — Причины непонимания мне ясны. Мы слишком различны, чтобы понять. Ты — могущественнейший маг из Капитула, достигший единения с Природой. Я — бродяга, ведьмак, мутант, болтающийся по миру и за деньги уничтожающий чудовищ… — Вычурность, — прервал чародей, — сменилась баналом… — Мы слишком различны. — Геральт не позволил себя прервать. — А тот пустячок, что моя мать была, совершенно случайно, чародейкой, этого различия стереть не может. Кстати, из чистого любопытства: кем была твоя мать? — Понятия не имею, — спокойно сказал Вильгефорц. Ведьмак тут же умолк. — Друиды из Ковирского Круга, — продолжил чародей, — нашли меня в канаве в Лан Эксетере. Приютили, воспитали и выучили. На друида, разумеется. Знаешь, кто такие друиды? Это такие мутанты, бродяги, которые болтаются по миру и поклоняются священным дубам. Ведьмак молчал. — А потом, — продолжал Вильгефорц, — в ходе некоторых друидских ритуалов вылезли наружу мои способности. Способности, которые определенно и неоспоримо позволяли установить мою родословную. Породили меня, конечно, случайно, два человека, из коих по меньшей мере один был чародеем. Геральт молчал. — Тот, кто мои скромные способности обнаружил, был, само собой, случайно встретившимся чародеем, — спокойно продолжал Вильгефорц. — И он же решил оказать мне колоссальную услугу: предложил обучаться и совершенствоваться, а в перспективе — вступить в Братство магов. — И ты, — глухо проговорил Геральт, — принял предложение. — Нет. — Голос Вильгефорца становился все холоднее и неприятнее. — Отказался в крайне невежливой, даже просто в хамской форме. Вывалил на дедуню всю злобу. Хотел, чтобы он почувствовал себя виноватым, он и вся его магическая кодла. Виноватым, конечно, из-за канавы в Лан Эксетере, виноватым в том, что один или два прощелыги магика, лишенные сердца и человеческих чувств поганцы, кинули меня в канаву после рождения, а не до него. Чародей, конечно, и не понял меня, и не возмутился тем, что я ему тогда сказал. Пожал плечами и пошел прочь, заклеймив тем самым себя и своих соратников печатью бесчувственных, невежественных, заслуживающих величайшего презрения подлецов. Геральт молчал. — Друидами я пресытился, — продолжал Вильгефорц. — Поэтому покинул священные дубравы и ринулся в мир. Хватался за все, многого стыжусь до сих пор. В конце концов стал наемником. Моя дальнейшая жизнь потекла, как ты, вероятно, догадываешься, по известному руслу: солдат героический, солдат побежденный, мародер, грабитель, насильник, убийца, наконец — беглец, удирающий на край света от веревки. Ну драпанул я на край света. И там, на краю света, познал женщину. Чародейку. — Осторожнее, — шепнул ведьмак, прищурившись. — Осторожнее, Вильгефорц, смотри, чтобы притягиваемые за хвост подобия не завели тебя слишком далеко. — Подобия уже кончились. — Чародей не опустил глаз. — Потому что я не справился с чувствами, которые испытывал к той женщине. Ее чувств я не понял, а она и не пыталась мне помочь. Я ее бросил. Потому как она была, выражаясь научно, промискуитична, а проще говоря, хотела всегда, с кем угодно, где угодно и как угодно, а ко всему прочему была воплощением невежественности, злобности, бесчувственности и холодности. Подчинить ее себе было невозможно, а подчиняться ей — унизительно. Я бросил ее, так как понял, что она интересовалась мною только потому, что мой интеллект, личность и завораживающая таинственность как бы отводили на второй план тот факт, что я не был чародеем, она же только чародеям позволяла любить себя больше чем одну ночь. Что, впрочем, не противоречит тому факту, что она хотела всегда… ну и так далее. Я бросил ее, потому что… Потому что она была вроде как бы моей матерью. Я вдруг понял, что мое чувство к ней вовсе не любовь, а нечто гораздо более сложное, сильное, но трудноопределяемое. Этакая смесь страха, обиды, бешенства, угрызений совести, потребности в искуплении, чувства вины, урона и ущербности, извращенной потребности страдать и каяться. То, что я чувствовал к этой женщине, было… ненавистью. Геральт молчал. Вильгефорц смотрел в сторону. — Я бросил ее, — начал он снова. — И не смог жить с той пустотой в сердце, которая во мне возникла. И неожиданно понял, что причина этой пустоты — не отсутствие женщины, а отсутствие того, что я тогда ощущал. Парадокс, правда? Я думаю, доканчивать нет нужды, ты догадываешься о продолжении. Я стал чародеем. Из ненависти. И лишь тогда понял, сколь был глуп. Я путал небо со звездами, отраженными ночью в поверхности пруда. — Как ты справедливо заметил, параллели между нами не вполне параллельны, — буркнул Геральт. — Вопреки видимости между нами мало общего, Вильгефорц. Что ты хотел доказать, рассказывая свою историю? Что путь к вершинам чародейства крут и труден, но доступен всем? Даже, прости за параллели, незаконнорожденным и подкидышам, бродягам и ведьмакам… — Нет, — прервал чародей. — Я не собирался доказывать, что такой путь доступен каждому. Это очевидно и давно доказано. Не было нужды доказывать и то, что для определенного рода людей другого пути попросту не существует. — Итак, — усмехнулся ведьмак, — выбора у меня нет? Придется заключить с тобой пакт, которому предстоит быть темой картины, и стать чародеем? Только из-за генетики? Ну-ну! Мне немного знакома теория наследственности. Мой отец, до чего я дошел с немалым трудом, был бродягой, невеждой, грубияном, авантюристом и рубакой. У меня может оказаться избыток генов от папочки, а не от мамули. То, что я тоже неплохо умею рубить и колоть, вроде бы подтверждает сказанное. — И верно, — ухмыльнулся чародей. — Слушай, песок почти весь просыпался, а я, Вильгефорц из Роггевеена, магистр магии, член Капитула, все еще не без приятственности треплюсь с невеждой, рубакой и бродягой, сыном невежды, рубаки и бродяги. Мы обсуждаем вопросы и проблемы, которые, как известно, обычно обсуждают, сидя у костров, невежды, рубаки и бродяги. Например, генетику. Откуда ты вообще знаешь это слово, друг мой рубака? Из храмовой школы в Элландере, в которой учат читать по слогам и писать двадцать четыре руны? Что заставило тебя читать книги, в которых можно найти эти и подобные слова? Где ты оттачивал риторику и красноречие? И зачем? Чтобы общаться с вампирами? Ах, друг мой, генетический бродяга, которому улыбается Тиссая де Врие. Друг ты мой, ведьмак, рубака, привлекающий Филиппу Эйльхарт так, что у нее аж руки трясутся. Невежда, при одной мысли о котором Трисс Меригольд становится краснее мака. О Йеннифэр и не говорю. — Может, и хорошо, что не говоришь. В часах действительно осталось совсем мало песку, можно песчинки пересчитать. Не пиши больше картин, Вильгефорц. Говори, в чем дело. Скажи просто и доходчиво. Представь себе, будто мы сидим у костра, два бродяги, запекаем на вертеле поросенка, которого только что сперли, и тщетно пытаемся упиться березовым соком. Я задаю простой вопрос. А ты отвечаешь. Как бродяга бродяге. — И как же он звучит, твой простой вопрос? — Что за договор ты мне предлагаешь? Какой пакт мы должны заключить? Зачем я понадобился тебе в твоем котле, Вильгефорц? В котле, в котором, сдается, уже начинает бурлить. Что здесь, кроме канделябров, висит в воздухе? — Хм. — Чародей задумался или сделал вид, будто задумался. — Вопрос не прост, но попытаюсь ответить. Только не как бродяга бродяге. Отвечу… как один наемный рубака другому. Себе подобному. — Ну что ж. — Так слушай, друг-рубака. Намечается солидная драчка. Битва не на жизнь, а на смерть, поблажек не будет. Одни победят, других расклюют вороны. Говорю тебе, друг, присоединяйся к тем, у кого больше шансов. К нам. Других можешь бросить и наплевать на них. Им ничего не светит, так зачем же погибать вместе с ними? Нет, нет, друг, не кривись, я знаю, что ты хочешь сказать. Мол, ты — нейтрален. Мол, тебе до свечки и те и другие, ты просто переждешь заварушку в горах, в Каэр Морхене. Скверная идейка, дружок. У нас будет все, что тебе любо. Если же не присоединишься, потеряешь все. И поглотит тебя пустота, тщета и ненависть. Уничтожит наступающий час презрения. Будь же благоразумен и примкни к соответствующей стороне, когда придется выбирать. А выбирать придется. Можешь поверить.