– Ваш отец просит ему кое-что привезти. Линден был поражен: что она имеет в виду? Она объяснила: Поль хочет, чтобы сын привез из их дома в Дроме одну вещь. Какую? Она сказала, что не знает. И протянула ему клочок бумаги, на котором было нацарапано несколько слов. Линден прочел: «Самая большая липа. Зацементированное дупло рядом со старой мертвой веткой, слева, если встать лицом к долине. Попросить Ванделера помочь». Линден по-прежнему не понимал, о чем речь. Доминик опять покачала головой. Поль только сказал: пусть сын возьмет из дупла этот предмет. Линден смотрел на нее с недоверием: Поль не может говорить, как она сумела его понять? Она спокойно ответила: говорить он может, его не всегда просто понять, но у нее получается. Это ее работа – истолковывать язык людей, перенесших инсульт. Она спросила у Линдена, кто такой Ванделер. Садовник, – ответил он ей, – он работает с отцом уже много лет, он потомок офицера британской армии, отец ему полностью доверяет. Дождавшись, пока из палаты выйдут медсестры, они вместе подошли к отцу, и Доминик снова спросила про тот предмет. Лицо Поля еще больше скривилось, он силился что-то произнести, но понять было невозможно. Он повторил несколько раз, и Доминик наконец догадалась: это коробочка, металлическая коробка в дупле. Линден удивился: отец хочет, чтобы он принес спрятанную в дупле дерева коробку? Прямо сейчас? Доминик внимательно прислушивалась к невнятному бормотанью. Да, перевела она, он хочет, чтобы Линден это привез. Как можно скорее. Он говорит, что это важно. Линден спросил: а как он доберется? Почти все поезда отменены из-за наводнения, до Венозана больше шестисот километров. Доминик тихо сказала: возьмите машину. Линден взглянул на отца. На исхудавшем, землистого цвета лице с искаженными чертами особенно ярко сияли синие глаза. Отказаться было невозможно, как бы ни боялся Линден оставить отца в таком состоянии. Он кивнул в знак согласия и сообщил Полю, что ключи от дома попросит у Лоран, возьмет напрокат машину и как можно скорее отправится в дорогу. Сухие, бескровные губы сложились в подобие улыбки. Линден наклонился и поцеловал отца в щеку; ему было непонятно, что все это означает. К своему большому удивлению, Линден без особого труда отыскал на вокзале Монпарнас агентство аренды автомобилей. Это потому, – объяснили ему, – что все туристы разъехались, катастрофа для туристического бизнеса, вообще для всего. К счастью, бензобак оказался полон, ему повезло, ведь найти работающую автозаправку в городе сейчас непросто. К тому же понадобится некоторое время, чтобы выехать из Парижа. Ему предложили красивый черный «мерседес» по тарифу скромного «пежо». В гостинице Лоран передала сыну ключи от дома. Ни она, ни Тилья никогда не слышали о коробке в дупле дерева. Мистраль захотела поехать с ним, и Линден было обрадовался, ведь ему предстояло провести в пути шесть часов, но Тилья твердо заявила, что дочь ей нужна здесь. Сейчас было около двенадцати дня, и если движение не слишком оживленное, до Венозана он сможет добраться к шести. Тогда будет уже темно и вряд ли получится забраться на то дерево, – заметила Тилья. Значит, пусть переночует в доме, а рано утром отправится обратно, – предложила Лоран. Линден счел это вполне разумным решением. Лоран дала ему номер телефона Ванделера и еще номер прислуги на случай, если вдруг возникнут проблемы. Она собиралась сама ей позвонить, попросить включить в комнате отопление и оставить в холодильнике ужин. Линден взял телефон, «лейку», несколько кассет фотопленки и белье. Махнул им рукой на прощание, а они смотрели, как он уходит. Так странно было оказаться за рулем автомобиля с механической коробкой передач, он не сразу привык к этим ощущениям, хотя управлять мощным «мерседесом» оказалось довольно приятно. Мелкий дождь струился по ветровому стеклу. Из города он выехал через развязку Порт-д’Орлеан, как он и предполагал, движение по автостраде А6 было довольно плотным. Линден включил радио. Женщина-диктор игривым тоном поведала слушателям, что у нынешнего наводнения есть и положительный эффект: парижане зачарованы этим зрелищем, и на мостах через Сену стоят сотни влюбленных. Еще она напомнила, что девиз города «Fluctuat nec mergitur», что в переводе с латыни означает «Его бьют волны, но он не тонет». Об этом не следует забывать, не правда ли? – кокетливо ворковала диктор. Не в силах выносить эту фальшь, Линден раздраженно переключился на другую станцию. Информационный канал известил, что архиепископ Парижский как раз в данную минуту служит для пострадавших мессу в соборе Сакре-Кёр, суровый голос прелата призывал людей забыть о своем эгоизме и помогать друг другу во имя Господа. Линден опять повернул переключатель. А там… Неужели совпадение? Нет, конечно! Салон «мерседеса» наполнили вибрирующие звуки акустической гитары: узнаваемая из тысяч других мелодия «Стармена». Линден прибавил звук и принялся с воодушевлением подпевать этим «low-oh-oh» и «radio-oh-oh», горланя во весь голос о том, что «человек со звезды ждет на небесах». Заметив, что водитель соседней машины бесцеремонно его разглядывает, Линден рассмеялся и прибавил скорость, оставив позади дурнопахнущий, влажный Париж. В одной из многочисленных статей, появившихся после смерти Боуи в 2016 году, он прочел, что каждый воспринимает артиста по-своему. И тогда еще он подумал, что значил этот певец в жизни отца. Такого любителя деревьев, как он, должны были привлекать мелодичные интонации какого-нибудь Шарля Трене или Азнавура или же грубоватый южный выговор Брассенса. А он стал поклонником этого эксцентричного англичанина, нескладного расхлябанного типа с оранжевыми волосами и выбеленным мелом лицом, бритыми бровями и ярким макияжем. Вот это и поражало Линдена: отец боготворил артиста, так не похожего на него. Внезапно на него нахлынуло чувство вины: как мог он уехать вот так, даже не поговорив с профессором Мажераном? И потом, черт возьми, что же в той коробке? И почему она находится в дупле дерева? Как давно она там спрятана? На автостраде, обычно перегруженной, теперь почти не было машин. Интересно почему. Возле Бона, в трех часах езды от Парижа, он остановился купить кофе и сэндвич в совершенно пустой закусочной. Вернувшись в автомобиль, он включил на телефоне блютуз, чтобы слушать музыку, какую ему хочется, и чтобы до него могли дозвониться. До Венозана оставалось еще три часа. Домой он звонить не стал: в Сан-Франциско еще слишком рано, Саша встанет только через час. Он попробует позже. Он позвонил Тилье, попросил предупредить Мажерана, что уехал взять кое-что для отца. Она ответила, да, конечно, предупредит, и еще добавила, что Мистраль проведет с дедом весь день. Ближе к Лиону движение стало плотнее, а дождь прекратился, и он впервые за всю неделю со дня своего приезда в Париж смог увидеть клочок синего неба. Этот просвет вселил в него надежду, Линден словно встряхнулся. Выехав из Лиона, где пришлось снизить скорость, он вновь прибавил газ, машин стало заметно меньше. Еще больше двух часов езды. День постепенно клонился к вечеру, на небе появились розовые отсветы заходящего солнца. Линден чувствовал усталость, но, несмотря на боль в шее и спине, надо было продолжать путь. Когда возле Монтелимара он съехал с автострады, уже совсем стемнело. Было довольно холодно, хотя и не так, как в Париже. Позвонила Мистраль, сообщила, что Поль уснул, а Тилья разговаривала с профессором: тот сказал, что отца переведут на другие лекарства, сейчас оперировать нет смысла. Дорога петляла по холмам, впереди лежали Гриньян, Севраль и Ньон. Несмотря ни на что, Линден радовался, что сейчас увидит места, где прошло его детство. Припарковавшись возле дома и выйдя из автомобиля, он сразу почувствовал, как пахнет ночная свежесть: мхом, древесиной и перегноем. Разминая затекшие руки и ноги, он жадно вдыхал знакомые запахи. Полная луна омывала его своим щедрым светом. Он отпер дверь и, толкнув ее, услышал такие родные звуки: жалобный стон и легкий щелчок, а тяжелая железная ручка так удобно и привычно легла в ладонь. Ничего не изменилось. Его встретил аромат лаванды и роз, а еще пчелиного воска. Эти запахи перенесли его в прошлое. В прихожей для него оставили включенными несколько ламп. На кухне стол был накрыт на одного человека. Он заглянул в холодильник: домашний суп, курица, рис, рататуй и кусок яблочного пирога. Еще домработница оставила на столе записку с мелким четким почерком: она надеется, что его отец скоро вернется домой. Линден сразу же вспомнил – как он вообще мог об этом забыть? – мобильник в Венозане не ловит сеть. Единственный способ поймать ее – это подняться на холм за бассейном, как можно выше, и размахивать телефоном, как статуя Свободы своим факелом; но подобное упражнение в столь поздний час его отнюдь не прельщало. В большой гостиной было довольно холодно, и он, поставив ужин разогреваться, отправился в кабинет отца. Здесь ароматы роз и лаванды перебивал едкий запах табака. Это была комната Поля, где никто его не мог побеспокоить, где он сидел каждое утро, отвечая на письма, звонил, писал доклады. Поль всегда садился лицом к долине, которую сейчас не было видно из-за задернутых занавесок и закрытых ставней. На стенах висели гербарии под стеклом: сухие листья деревьев разных пород: тис, бук, кедр, смоковница. И единственная фотография – та, сделанная Линденом в декабре 1999 года в Версале после бури. Возле проигрывателя аккуратной стопкой были сложены виниловые пластинки Боуи. Поль категорически отказывался переписать их на цифровой носитель, утверждая, что на пластинках звук более богатый и подлинный. Линден просмотрел все альбомы и выбрал «Блэк стар», последнее произведение Боуи, которое Линден знал хуже всего. Он включил старый стереопроигрыватель и вынул пластинку из конверта: сам он почти забыл этот жест, но сотни раз видел, как это делает отец. Устанавливая диск и стараясь не касаться пальцами виниловой поверхности, он кожей ощущал, как потрескивает статическое электричество. Наконец он аккуратно положил пластинку и установил звукосниматель на начало альбома. Затем сел за отцовский письменный стол и положил ладони на деревянную поверхность, испещренную царапинами. Зазвучала музыка, мощная, напряженная, пронизанная дерзкими, порой шокирующими гармониями; здесь было все: ослепительные вспышки звуков, потрескивание синтезатора и почти религиозное песнопение. Первые несколько минут Линден пребывал в растерянности, потом из сумятицы прорвался пронзительный высокий звук, зазвучал голос Боуи, чистый и звонкий. История падающего ангела. По позвоночнику заструился холодок. Пока он, завороженный, слушал, лаская пальцами старое дерево, на него нахлынули сбивчивые воспоминания, и он не стал их гнать от себя. Вот Поль учит сына водить машину и злится, потому что Линден врезался в какую-то ограду и помял кузов. Через несколько месяцев, когда Линден получил права и на автомобиле отвез отца в Лион, Поль светился от гордости. Линден помнил, как отец тогда гордился и каждому встречному сообщал: надо же, это мой сын за рулем! А вот Поль стоит на коленях перед камином и объясняет, как правильно его разжигать. Ловкие руки мнут газетную бумагу, затем собирают мелкие щепки и уже потом на вершину этой кучки кладут два полена. Поль разрешает Линдену самому разжечь огонь длинной спичкой: огонь должен дышать, не клади слишком много, пусть разгорится. А вот Поль учит его плавать, крепко держа под мышками. Поль был против всяких нарукавников, которые имелись у других мальчишек, говорил, что детей надо учить без спасательного круга, он сам так учился. Нужно уметь задерживать под водой дыхание, лежать на спине – и не бояться. Линден клал голову на плечо отца: посмотри на небо, постарайся увидеть все, что там есть, – птиц, облака, может быть, самолет или бабочку. Запрокинь голову назад, раскинь руки. Вот! Ты держишься на воде, сам, без помощи! Когда ему исполнилось десять, отец повел его на прогулку в горы Ланс, которые поднимались за Венозаном длинной изогнутой грядой. Поль сказал, что поход продлится шесть-семь часов, будет непросто, но Линден справится. Тилья тоже хотела пойти, но отец решительно заявил, что пойдут только «отец с сыном». Линден хорошо помнил, именно так он и сказал: «Отец с сыном». Они вышли рано, промозглым апрельским утром, в рюкзаках вода и легкий завтрак. Они шли по полям лаванды, мимо цветущих вишен, чей аромат щекотал ноздри, потом углубились в густой лес. Добраться до первого перевала оказалось довольно просто, а вот потом идти стало тяжелее. Линден запыхался, но изо всех сил старался не отставать и идти в ногу с отцом. Поль продвигался вперед быстрым размеренным шагом, он точно знал, куда идти. Порой он указывал рукой на пень старого дуба или развалины заброшенной фермы. Выйдя из леса на большой луг, тянувшийся вдоль горного хребта, и преодолев второй перевал, они остановились перекусить, усевшись на плоском камне. Они были одни, только вдвоем и никого больше. Поль нарезал хлеб, ветчину и сыр, протянул сыну. Отец не говорил ни слова, но Линден чувствовал невыразимое счастье. Солнце обжигало кончик носа. Теперь, когда они почти добрались до вершины, ветер дул с оглушительным свистом. Они вновь пустились в путь, карабкаясь по крутым горным пастбищам, усеянным камнями. Трава была короткой и пожелтевшей, местами попадались сухие проплешины. Внезапно на Линдена навалилась усталость, у него болели ноги; споткнувшись на каком-то шатком камне, он чуть было не вывихнул лодыжку. Но как раз в тот момент, когда он уже собирался сдаться, признаться, что больше не может, что отец в нем ошибся и до вершины ему не дойти, Поль протянул руку, и Линден ухватился за нее, как маленький. Словно ток по проводам, новая сила перетекла из отцовской руки в его руку, и он понял, что у него все получится. Прекрасный вид, открывшийся с вершины горы, стал ему заслуженной наградой, и Линден, переполненный чувствами, громко рассмеялся, дотронувшись до старого каменного креста. Отец сказал, что отсюда можно увидеть итальянскую границу, это прямо за Альпами, и Линден ему поверил. Ему казалось, что он стоит на крыше мира: насколько хватало глаз, перед ним расстилались поля, подернутые сине-зеленой дымкой, словно огромный ковер, на котором громоздились горные хребты и остроконечные пики, и он представлял себе, что, вытянув руку, сможет погладить их. Эта преисполненная торжественной красоты картина навсегда осталась в его памяти. И тогда отец наконец заговорил. Все кажется таким спокойным, правда, таким безмятежным? Линден кивнул. И отец добавил кое-что еще, Линден запомнил это на всю жизнь. Когда природа приходит в ярость, человек не может сделать ничего. Абсолютно ничего. Проводя ладонью по старому дереву, Линден ощущал все его бороздки и насечки, он чувствовал присутствие отца, как чувствуют пульс под пальцами, приложенными к запястью. Сколько лет этому столу? Он стоял в этой комнате наверняка еще во времена прадеда Мориса, хотя, конечно, не был таким потертым и исцарапанным. Слева перьевые ручки и промокательная бумага, стакан с карандашами и шариковыми ручками, ручная лупа, пепельница, зажигалка и стеклянный шарик с искусственным снегом, Линден взял его в руку и встряхнул, вокруг крошечных белых берез с миниатюрными малиновками на ветках закружился снежный вихрь. Линден потянул на себя латунную ручку верхнего ящика, и он со скрипом открылся. Там лежали почтовые конверты, покоробившиеся от влаги листы бумаги и старый, пахнущий табаком бумажник. В нем пятидесятифранковая купюра и школьная фотография Тильи с пухлыми щеками, там ей было лет девять-десять, и он улыбнулся, разглядывая ее. В глубине ящика вперемешку валялись старые монеты, ржавые ножницы и целый ворох ненужных ключей. Справа, рядом с телефоном, стопка бумаги и нераспечатанные конверты с марками всех стран. С ума сойти, сколько писем получал Поль от всех этих любителей деревьев. Линден знал, что он отвечал на каждое письмо. У Поля не было ни компьютера, ни даже пишущей машинки, он всегда писал от руки. Взяв один листок, Линден прочитал длинный абзац. Некоторые слова и целые фразы были зачеркнуты, поверх написано что-то другое. Наверное, это черновик выступления, над которым он работал перед отъездом в Париж, в прошлую пятницу. У Поля был очень разборчивый почерк с крупными, четкими буквами. Деревья. Одни деревья. И вот теперь та коробка в дупле дерева, самой старой липы. Почему отец послал его за ней? Линден вернулся на кухню, поставил на поднос тарелки с едой. С этой самой кухней у него было связано мало радостных воспоминаний. Семья ела здесь три раза в день, Лоран почему-то не любила обедать в большой столовой, ей казалось, там неуютно. Линден как будто вновь увидел себя тринадцати-четырнадцатилетнего, как он сидит на этом стуле возле окна, а мать ругает его за то, что он сутулится. Все свое отрочество он словно сгибался под гнетом постоянных насмешек и оскорблений, о которых не решался никому говорить. Он страдал от страшного одиночества и невыразимой тоски. Может, поэтому он так редко приезжал сюда? Потому что эти места пробуждали в нем былую боль? Но разве Венозан не заслуживает второго шанса? Неужели раны юности так никогда и не зарубцуются, а эти места всегда будут носить на себе эти шрамы? Устроившись за отцовским столом, Линден быстро ел свой ужин. Телефонный звонок заставил его подскочить: мама интересовалась, как он добрался. Она уже успела позвонить Ванделеру, который пообещал прийти рано утром. Хотя в целом день прошел нормально, Поль по-прежнему очень слаб, а еще она волнуется: ей кажется, профессор Мажеран обеспокоен тоже, но из него и слова не вытянешь. Тилья насела на него, и Линден даже улыбнулся, представив себе эту сцену: профессор, по своему обыкновению, держался спокойно, он просто объяснил, что они меняют схему лечения. И только. Больше ничего добиться от него было нельзя. Линден попытался успокоить ее как мог, но его самого терзала тревога. Закончив разговаривать с матерью, он попытался было с этого стационарного телефона дозвониться на Сашин мобильный, но все время включался автоответчик. Это было странно: обычно Саша никогда не выключал телефон. Тогда он позвонил ему на работу, и трубку взяла секретарша: нет, сегодня утром она Сашу еще не видела, но передаст, что Линден ему звонил. Она даже проверила его ежедневник: на сегодня не было назначено никакой встречи. Линден повесил трубку, Сашино молчание начинало его слегка беспокоить. За пять лет, что они жили вместе, он ни разу ему не изменял, и желания такого не было. И Саше он тоже доверял, он всегда ему доверял. Однако за последнее время ему довелось пережить столько потрясений, расшатавших основы его мироздания, что вопросы возникали сами собой. Ему не раз доводилось замечать, какое впечатление Саша производит на других мужчин. Он обладал природным магнетизмом, и этому невозможно было сопротивляться. Саша, похоже, ничего не замечал, хотя… Линден снова позвонил ему на мобильный и попросил перезвонить в Венозан, продиктовал номер. Столько нужно ему рассказать! Отцу он описал его так подробно, что казалось, будто Саша находился тогда рядом с ними в той палате. А как сможет он отыскать слова, чтобы передать волнение, которое почувствовал, осознав, что отец его любит? Это было самое прекрасное, самое ценное, самое теплое чувство, у него появлялись слезы на глазах, когда он об этом думал, он вновь видел себя маленьким мальчиком, который всюду следует за отцом и слушает его рассказы о природе и растениях. Вот еще одно воспоминание: Поль показывает сыну огромных пчел-плотников и объясняет, что самцы никогда не кусаются, просто не могут, и, схватив одно насекомое, сдавливает пальцами на глазах у испуганного ребенка. Посмотри, какие красивые, черное блестящее тельце и крылышки с фиолетовым металлическим отливом, Линден не должен бояться, хотя вид у них угрожающий и жужжат они очень громко. Однажды отец осторожно положил пчелу-плотника ему на ладонь, она щекотала его своими мохнатыми лапками, и это было очень страшно, потому что насекомое казалось таким огромным в его маленькой руке, но Линден гордился отцом, и эта гордость переполняла его счастьем. Линден убрал посуду и поднялся на второй этаж. В этом доме ему никогда не было страшно, а сегодня он казался особенно тихим. В этот раз совсем не дул мистраль. Линден вошел в свою бывшую спальню. Он уехал отсюда двадцать один год назад, за это время мама обставила ее по-другому, но он боялся, что стоит ему снова оказаться в этих стенах, все обиды и страдания отрочества нахлынут на него вновь, и нынешний опытный, взрослый человек, знаменитый фотограф, не сможет защитить того подростка. Он твердо решил, что поддаваться этому нельзя. Если он хочет оставить позади мучительные воспоминания, понадобится внутренняя борьба, и он ее выиграет. Он быстро принял душ и скользнул под одеяло. Он думал об отце. Им нужно столько наверстать, столько обсудить. Получится ли теперь? Он подозревал, что Поль не скоро еще сможет летать на самолете. Ну что ж, в таком случае Линден приедет в Венозан с Сашей. Им надо будет обоим договориться и найти время. Он уже видел эту сцену: все сидят за столом, легкий вечерний ветерок колышет пламя свечей, справа от дома заходит солнце, освещая последними золотистыми лучами долину и стройные ряды высоких кипарисов, которых Поль называл могиканами. Он видел, как смеются Лоран и Саша, а Поль смотрит на них, иногда переводя глаза на группу деревьев, окружающих дом, словно солдаты-защитники: старый дуб с расколовшимся стволом, два огромных платана, клен и вяз – все эти знакомые ориентиры детства. Что станет с этим домом, когда Поля и Лоран не будет? Кто станет заниматься землей, деревьями? Эта печальная мысль посетила его впервые. Тилья? Разумеется, нет, она не сможет отказаться от своей лондонской жизни, от дочери, от творчества, от своего несносного мужа. Он подумал, сколько тяжелых решений нужно будет принять, когда родителей не станет. Мысль о том, что придется продать или снести этот дом, привела его в ужас. Хотя он и был здесь несчастен в юности, этот дом, эта земля были частью его личности. Ребенок, которого они с Сашей однажды усыновят, будет носить имена их обоих. Этот ребенок, о котором они говорили так часто и без которого не представляли будущего, обязательно сюда приедет и узнает эту землю. Линден оставил дверь открытой, чтобы услышать телефон в родительской комнате, если вдруг Саша позвонит, но разбудил его глухой звук дверного колокольчика. Он поразился, поняв, что уже девять утра и сквозь занавески пробивается солнце. Снова громко зазвонил колокольчик. Линден наспех оделся, босиком спустился по лестнице, не сразу справился с замком. Ванделер уже ждал его, с широкой улыбкой на веснушчатом лице. Ярко-рыжие волосы уже были подернуты сединой, плечи казались не такими широкими, но над крупным носом лучились все те же зеленые глаза. Он, как всегда, назвал Линдена маленьким хозяином и хлопнул по спине сильной квадратной ладонью. Что это еще за история с хозяином? Он в больнице? Да быть того не может. Надо его вытаскивать оттуда, и побыстрее. Ведь он поправится, да? Венозан без хозяина уже не Венозан. Его хрипловатый голос звучал уже не так уверенно. Линден предложил садовнику чашку кофе и побежал наверх за обувью. Он объяснил причину своего приезда сюда. Ванделер не мог поверить своим ушам: как? хозяин хочет что-то забрать из дупла старой липы? вот той липы? самой старой? Линден кивнул. Они должны сейчас же приняться за дело. Бог знает, сколько им понадобится времени. В дупле есть какая-то коробка, которая вдруг понадобилась отцу. Ванделер чуть не выронил чашку из рук: то есть там какое-то сокровище или что-то в этом роде? Линден не мог сдержать улыбки, семидесятилетний садовник походил на мальчишку, которого привели в цирк. Когда Линден вышел из дома, солнечный свет ослепил его. Он был таким ярким, что Линдену пришлось прикрыть глаза, но зато оно так приятно грело лицо. Эту неделю в Париже они прожили, как в темной сырой пещере, объяснил он старику, направляясь за ним в сарай за инструментами. Ванделер сказал, что видел по телевизору эти жуткие кадры наводнения. И спросил, как там, ну, все эти улицы под водой, опустошение… Ад, – коротко ответил Линден. Когда они с мотыгой и стремянкой дошли до дендрария, Линден обратил внимание, что вокруг нет никакой воды, только трава, деревья и синее небо. Чистый зимний воздух, живительный и благоухающий, наполнял легкие. Как далеко был сырой зловонный Париж! Забравшись на вершину холма, Линден обернулся посмотреть на долину: дом, уютно разместившийся в чашеобразной впадине, там, где кончалась извилистая тропинка, бескрайнее небо без единого облачка. Ветер сегодня был совсем слабым, только вершины деревьев на краю долины качались с тихим шелестом. Этой земли, видевшей, как рос Линден, ему не хватало гораздо больше, чем он думал. Деревья будто приготовились к наступлению зимы: голые черные ветки без единого листочка. Весна будет еще не скоро. Деревья точно знают, когда им начинать цвести. Перед Линденом опять возник Поль, он подробно объяснял сыну, как происходит этот процесс, как начинается образование пышного бледно-зеленого шатра. Ванделер слегка запыхался, поднимаясь на холм. Хозяин в детстве очень любил здесь играть, приходил каждый день, у него тут был шалаш на дереве. Линден знает? Тот кивнул. Хозяин очень часто приходил сюда, иногда один, иногда вместе с ним. Болтать они не любили. Просто осматривали местность, проверяли состояние деревьев и любовались окрестностями. Самую старую липу узнать просто: она намного выше других, у нее узловатые ветви простираются словно гигантские руки, а толстые переплетенные корни глубоко вонзаются в каменистую долину. Как можно было не думать об отце, стоя здесь под его любимым деревом? Линден ясно слышал голос Поля: тот рассказывал, с какой жадностью деревья впитывают дождь, ветки и листья, словно раскрытые ладони, собирают каждую его каплю, а потом выпускают струиться вниз по стволу, чтобы напоить жаждущие корни. Ванделер приставил лестницу к липе. Посмотрев вверх, почесал голову: Линден уверен, что это именно здесь? Тот ответил, да, уверен. Но Ванделер, похоже, сомневался. Это безумие какое-то. Это же любимое дерево хозяина. Линден сказал, что знает об этом и даже своим именем он обязан этому дереву: «Линден» – это по-английски липа. Ванделер прыснул: он понятия об этом не имел! Он думал, что это просто какое-то американское имя! Зато он знает, что «Тилья» – это латинское название дерева. Да, хозяин и впрямь питал к липам слабость. Они спорили с ним о возрасте старой липы. Ванделер считал, что ей больше четырехсот лет, а хозяин говорил, что меньше, лет триста. И что, залезать на это дерево? Это же просто царь среди деревьев! Ванделер почтительно прикоснулся к древней коре. Хозяин действительно так велел? Линден прочел вслух записку, написанную рукой Доминик: «Самая большая липа. Зацементированное дупло рядом со старой мертвой веткой, слева, если встать лицом к долине. Попросить Ванделера помочь». Услышав свое имя, старик вздрогнул, потом покачал головой: ладно, он сделает все, что хочет хозяин. Линден сказал, что заберется на дерево посмотреть, где дупло, а Ванделер пусть держит лестницу. Он стал карабкаться, удивляясь, какая липа большая и широкая в обхвате, еще больше и шире, чем казалось снизу. Теперь он видел небольшое дупло, заделанное цементом, слева, где когда-то была старая сухая ветка. Но лестница туда не доставала, он стоял, размышляя, что ему делать. Лестница покачнулась. – Только не упадите, маленький хозяин! – окликнул его снизу Ванделер. – Нам не хватало только двух Мальгардов в больнице! Сверху садовник казался таким маленьким. По просьбе Линдена он подал ему мотыгу, но даже теперь дотянуться до дупла было невозможно, придется как-то подняться еще выше. Он присмотрел толстую крепкую ветку, на которую можно было бы поставить ногу. Помогая себя правой рукой и держа мотыгу в левой, он осторожно перебрался с лестницы на ветку. Это оказалось проще, чем он думал, хотя смотреть вниз он не решался, опасаясь головокружения. Сидеть высоко на по-зимнему оголенном дереве – в этом было что-то потрясающее. Он пожалел, что не захватил с собой фотоаппарат. Почему он не подумал, как здорово было бы сделать фотографии с этой точки? Над его головой корявые ветки тянулись к небу, и ветер шевелил волосы. Воздух здесь был особенно чистым и холодным, он мог бы бесконечно долго сидеть на этой ветке и вдыхать его. С верхушки на него косился изумленный дятел. Ванделер внизу потерял терпение: да что там делает маленький хозяин? Не лучше, чем его отец, тоже может бесконечно смотреть на деревья. Линден засмеялся, да, в самом деле, сколько можно так сидеть? Пора приниматься за дело. До дупла теперь можно было добраться; стараясь не потерять равновесие, он стал расковыривать старый цемент, который легко крошился под мотыгой. Мелкая пыль падала ему на голову и летела в глаза. Ванделер крикнул, что теперь, когда надо заделать дупло, цементом уже не пользуются, это устаревший метод. Надо будет сказать другому садовнику, чтобы потом дупло закрыли металлической пластиной или тонкой решеткой, как делают сейчас. А закрыть надо, иначе в полость проберутся насекомые или птицы, это опасно для дерева. Линден закашлялся, вытер со лба цементную пыль и рукой убрал остатки цемента. Дупло было размером со средний арбуз. Не выпуская из рук мотыгу, Линден переместился по ветке поближе к отверстию и осторожно засунул внутрь пальцы. Но тут Ванделер закричал внизу, чтобы он не вздумал лезть туда голыми руками, могут быть неприятные сюрпризы, пусть наденет перчатки, он специально положил их ему в карман куртки. А то там черт знает что может оказаться. Линден остановился и, придерживая мотыгу локтем, натянул садовые перчатки. В дупле он обнаружил какую-то пористую влажную массу, похожую на мох или водоросли, и, засунув руку почти по локоть, стал ощупывать дупло. Никакой коробки там не было. Может, отец ошибся? Коробка по-прежнему здесь? Или со временем провалилась внутрь ствола? Если так, он не сможет ее достать. Его охватило разочарование: что он скажет Полю? Выходит, он проделал этот путь напрасно? Он засунул руку дальше, поражаясь глубине этого дупла, – внутри старой липы словно был прорыт потайной ход – и внезапно пальцы его наткнулись на острый угол какого-то металлического предмета. Он крикнул Ванделеру: нашел! Здесь! Теперь надо вытащить, а то она, похоже, застряла. Прижавшись лицом к грубой коре и расцарапав щеку до крови, кончиками пальцев он скользил по острым краям коробки. Казалось, дерево не желало отпускать свое сокровище. Линден поймал себя на том, что обращается к своей тезке: ну давай, липа, ты что, со мной драться собралась? Будь умницей, отдай. Внезапно Линдена осенило: он просунул в дупло рукоятку мотыги и поддел край коробки. Раздался глухой звук, похожий на чмоканье, и когда он снова просунул руку в дупло, коробка чуть поддалась, как шатающийся зуб. Ему пришлось приложить изрядное усилие, чтобы извлечь ее из чрева дерева, словно он принимал роды. Коробка оказалась у него в руках, Ванделер внизу издал победный возглас, а Линден рассматривал свою добычу с почтением и каким-то необъяснимым страхом. Это была маленькая жестяная коробка из-под печенья, покрытая мхом и слоем муравьев, которых он сдул с поверхности. Голова кружилась, но надо было спускаться. Линден бросил Ванделеру мотыгу, но когда тот захотел взять и коробку тоже, он отказался выпускать ее из рук. Лестница была далеко. На ватных ногах Линден передвигался по ветке, а голос Ванделера вел его. Так, маленький хозяин, только не торопитесь, осторожно, вот сюда, спешить некуда, еще шаг, прекрасно. Почувствовав под дрожащими ногами перекладину лестницы, Линден обрел уверенность и спустился довольно ловко. Ванделер не сводил глаз с коробки: может быть, откроем? Но отец не велел открывать, он просто сказал принести и что это очень важно. Ванделер захотел подержать коробку, и Линден положил ее в узловатые руки садовника. Ванделер вскрикнул от удивления: да она легкая, как перышко! Он потряс коробку, поднес к уху, как ребенок, который хочет услышать океан в ракушке. Может, там деньги? Линден ответил, что не знает. Ему самому не терпелось посмотреть, что там, но присутствие Ванделера его смущало. Он посмотрит потом, в машине, на обратном пути, когда будет один. Он обещал, что не задержится с отъездом, пора возвращаться. Когда Ванделер ушел, а Линден запер входную дверь, было уже почти одиннадцать. Своей «лейкой» он быстро сделал несколько снимков дома и долины. Перед выходом он попытался из отцовского кабинета дозвониться до Мистраль, Лоран и Тильи, чтобы сообщить, что коробка у него и он возвращается. Никто не отвечал. Видимо, из-за наводнения в Париже проблемы с сетью. Еще он попытался позвонить Саше: и на мобильный, и на домашний, но всякий раз включался автоответчик. Полный мрачных мыслей, Линден пустился в дорогу, решив остановиться заправиться в Монбризоне. Сквозь облака пробивалось солнце. Коробка стояла на соседнем сиденье, и Линден время от времени на нее поглядывал. Направляясь на север к Монтелимару, он миновал Гриньян, город, в котором встретились его родители; вот и замок на вершине скалы, отсюда, с автострады, он казался таким величественным и массивным. Дороги были свободны, можно передвигаться быстро и без пробок. Он включил радио и с изумлением узнал, что Париж пережил поистине страшную ночь: с наступлением темноты вандалы разгромили десятки магазинов на Елисейских Полях и проспекте Виктора Гюго, нанеся ущерб на десятки тысяч евро столице, и без того измученной наводнением. Затем толпы погромщиков в капюшонах хлынули на неосвещенные улицы Монпарнаса, били витрины и расхищали все, что могли унести, от бытовой техники до одежды. Они пришли из ближних и дальних пригородов, неся с собой хаос, вступали в схватки с полицией. Линден слушал, охваченный ужасом. Роскошные бутики на улице Ренн были разграблены за несколько минут, один за другим. Супермаркет на углу бульвара Сен-Жермен тоже разграблен и подожжен. Полиция, всю ночь сражавшаяся с мародерами, которые забрасывали ее бутылками и кирпичами, вынуждена была признать, что не справляется с ситуацией, к тому же людей не хватало: сотни полицейских несли дежурства в затопленных зонах. Пожарные все ночь сражались с многочисленными пожарами, сотни людей были арестованы, более пятидесяти ранены. Какая-то пожилая женщина, еле сдерживая слезы, говорила, что не видела ничего подобного со времен студенческих волнений мая 1968-го. Линден стал искать телефон, он хотел позвонить своим, убедиться, что с ними все в порядке. Но телефона не было. Он даже заехал на автозаправку, чтобы поискать получше, смотрел под сиденьями, в сумке и наконец с ужасом вспомнил, что оставил его в спальне на подзарядке. Без своего мобильного он был как без рук. Он не знал наизусть ни одного телефона, ни родителей, ни сестры, ни Саши. Он злился на себя, что не додумался завести записную книжку и продублировать самые важные номера, хотя бы клочок бумаги. Какая неосмотрительность! В айпаде у него имелась функция сохранения, но его он оставил в гостинице. Проклиная себя, он снова тронулся в путь, превышая разрешенную здесь скорость. Он не мог отделаться от тяжелых предчувствий. Новости, которые он слышал по радио, нисколько не развеяли его опасений. Правда, уровень Сены медленно начал понижаться, но вода, если ее можно было так назвать, по-прежнему покрывала половину города, превращаясь в топкую илистую грязь, отвратительно воняющую выгребной ямой. Хаос – это слово чаще всего мелькало в репортажах и как нельзя лучше характеризовало ситуацию в Париже. Насосы не справлялись с этой жирной тягучей кашей. Скопления зловонных отбросов представляли собой еще одну опасность, и довольно серьезную. Отчаявшиеся парижане сжигали отходы, устраивая импровизированные костры на каждом углу. Линден не мог поверить собственным ушам. Неужели ситуация зашла так далеко? Париж когда-нибудь сможет оправиться? А голоса по радио все тянули свою ужасающую литанию. Выключить вообще или поискать какую-нибудь музыку? Надо все-таки понимать, что происходит и что ждет его по прибытии. Он узнал, что Красный Крест начал крупномасштабный сбор пожертвований: нужно было обеспечить едой, кровом и просто дать психологическую поддержку тысячам замерзших парижан, оставшимся без крыши над головой. Париж, столкнувшийся с беспрецедентным кризисом, трещал по всем швам, обнажились все его старые проблемы, социальные, расовые, политические; недавние беспорядки отнюдь не были актами солидарности. О несогласованности действий различных ветвей власти, гуманитарных организаций и армии кричали заголовки всех газет, в том числе и иностранных. Если верить прессе, главным виновником всего этого хаоса был президент, не сумевший объединить людей перед лицом катастрофы. Непримиримые оппозиционеры обвиняли его самого и его бездеятельную администрацию, неспособную оказать помощь многочисленным пострадавшим. Зато в социальных сетях молодого президента поддерживали, большинство парижан были убеждены, что он делает все возможное в этой трагической ситуации, подобной которой на их памяти не было. Спустя два часа, подъезжая к Лиону, Линден остановился у автозаправки, чтобы заполнить бензобак и перекусить в кафетерии. В углу зала он заметил поломанную телефонную кабинку: аппаратом, похоже, не пользовались много лет, но когда он засунул в щель карточку, тот отозвался звучными гудками. Получить какую-либо информацию без интернета оказалось практически невозможно. Ему кое-как удалось соединиться с телефонной справочной, он спросил номер больницы Кошен и стал лихорадочно искать клочок бумаги и ручку, чтобы записать. Какая-то женщина, пьющая кофе за стойкой, протянула ему то и другое. На том конце провода не отвечали целую вечность, а когда на коммутаторе все-таки подняли трубку, Линден уже сходил с ума от нетерпения, но служащий был ленив и нерасторопен. Звонки на прямую линию профессора Мажерана падали в пустоту. Почему никто не отвечает? Где его секретарь? Женщина, одолжившая ему ручку и бумагу, видя его страдания, сжалилась над ним. У него нет мобильного? Линден смущенно признал, что забыл его на зарядке. Она с улыбкой протянула ему свой. Как это любезно с ее стороны. И совершенно неожиданно. Найдя по интернету номер гостиницы, он позвонил и выяснил, что его родные ушли. Наверняка в больницу. Он нашел еще один номер и позвонил напрямую в отделение, где лежал отец. Сестринская. Дозваниваться опять пришлось долго, наконец ответил торопливый женский голос. Вас не слышно, можете говорить громче? Линден объяснил, что он сын Поля Мальгарда, семнадцатая палата, он просто хочет предупредить семью, что уже в пути и скоро будет на месте, часа через четыре, если не попадет в пробку. Медсестра сказала, что ничего не слышит, можно повторить? Линдена охватила ярость. Ему хотелось заорать, нахамить этой идиотке, обозвать ее, как только можно. Вместо этого он просто дал отбой и вернул телефон владелице. Времени терять было нельзя. Женщина обеспокоенно спросила, все ли в порядке, у нее было такое приветливое, доброе лицо. Он коротко кивнул, поблагодарил и бегом вернулся в машину. Он знал, что едет слишком быстро, что следует быть осторожнее, но, уцепившись руками за руль, все прибавлял и прибавлял газ, не в силах справиться с тревогой. Ближе к столице начались пробки, а возле Немура, когда до Парижа оставался час, автомобили встали. Бессильная ярость разрывала его, минуты тянулись бесконечно долго, а автомобили, стоявшие буквально впритык один к другому, не двигались с места. Ему хотелось разбить голову о руль, он уже представлял себе, как по лбу течет кровь. Он попытался взять себя в руки, вдох-выдох, надо подумать о чем-то другом. Коробка блеснула в лучах закатного солнца, словно подавая ему знак. Линден не мог отвести от нее глаз. В конце концов, отец ведь не сказал Доминик, что открывать ее нельзя. Взяв коробку в руки, Линден почувствовал ее металлический холод, щелчком прогнал единственного муравья, ползущего у него по ладони. Он мог бы открыть ее прямо сейчас. Может, эта пробка – знак судьбы? Зажатый между другими машинами, без телефона, чем он может заняться? Схватив коробку, Линден попытался ее открыть. Она даже не поддалась, как будто склеилась намертво. Тут он вспомнил про шариковую ручку, которую так и не отдал той женщине, достал ее из кармана, кончиком поддел уголок крышки. Коробка открылась с глухим щелчком. Линден осторожно заглянул в нее: как ни странно, содержимое сохранилось прекрасно, ни влаги, ни насекомых. Там лежал незапечатанный конверт, Линден открыл его. Несколько аккуратно сложенных листков бумаги и две пожелтевшие газетные статьи. На первой стояла дата: 5 августа 1952 года. «Опознана девушка, чье тело было найдено в частном владении Венозан 3 августа. Это Сюзанна Валет, 16 лет, из Солерье. Полиция подозревает, что в отношении нее было совершено преступление». Вторая статья была датирована 10 августа того же года. «Мужчина, подозреваемый в изнасиловании и убийстве Сюзанны Валет, помещен под стражу в Ньоне. Преступление совершил тридцатипятилетний пастух, уроженец Ореля, неоднократно судимый». Кто эта Сюзанна Валет? Какое отношение она имеет к Полю? Линден принялся было перебирать страницы, но сзади резко засигналили, и он вздрогнул от неожиданности. Он продвинулся вперед, бросив взгляд на разложенные на коленях листы бумаги. Движение было очень медленным, и все же не настолько, чтобы он мог читать на ходу. Кое-как, рывками, он доехал до Парижа, где дождь наконец прекратился. Над автострадой виднелись клочки синего неба. Проезжая мимо Порт-д’Орлеан, Линден, остановившись на светофоре, смог быстро пробежать глазами начало первого письма. Знакомый почерк отца. Даты не было. Начну с дерева. Ведь с дерева все начинается и деревом все заканчивается. Дерево самое большое. Его посадили раньше других. Точный возраст я не знаю. Может быть, три, может, четыре сотни лет. Оно очень старое и очень сильное. Оно выдержало страшные бури, его рвали с корнем остервенелые ветра. Оно стойкое. Линден недоумевал, что там, в этих письмах. Что он в них обнаружит? Почему они так важны для Поля? Он успеет их прочитать до приезда в больницу? Вряд ли. Машину он должен оставить у вокзала Монпарнас. Может, лучше прямо на ней доехать до больницы Кошен? Или сдать ее, прежде чем отправиться в больницу? Сзади опять сигналили. Он решил все же ехать в больницу, с машиной разберется потом. С каждой минутой в нем росла паника. Повернув направо, на бульвар Араго, он вынужден был прождать минут двадцать у неожиданной преграды. Когда наконец он продвинулся вперед, оказалось, что на углу улицы Сен-Жак полицейские останавливают все машины. Линден опустил стекло, и в салон ворвался ледяной воздух с примесью едкой копоти. Дождя не было, но от запаха тухлых яиц к горлу подступала тошнота. Куда он направляется? В больницу, тут неподалеку, к отцу. Его попросили показать удостоверение личности и документы на машину. Он турист? Он знает, что сейчас нежелательно передвигаться по городу в связи с наводнением и недавними грабежами? Он ответил, что не турист, он здесь с семьей. Можно уже проехать? Отец лежит в больнице Кошен, он очень болен. Полицейские выглядели измотанными, у них были темные круги под глазами, наверняка провели беспокойную ночь. Линдену даже стало их жалко. Они долго рассматривали его документы, его самого, сверялись с фотографией. Наконец пропустили, предупредив напоследок, что с парковкой могут быть проблемы. Как в воду глядели. Он долго кружил вокруг больницы в поисках свободного места. Отчаяние росло, он уже не владел собой, ругался во весь голос, как Тилья, раздраженно колотил кулаками по рулю. Потеряв терпение, бросил машину прямо на тротуаре на улице Мешен, прекрасно понимая, что это грозит штрафом, но выхода у него не было. Холодный зловонный город казался совершенно незнакомым и враждебным. Он со всех ног побежал к главному входу, карман оттопыривала коробка. Еще несколько минут, и он окажется в здании, где лежит отец. Его ослепил неоновый свет внутри. С трудом переводя дух, Линден добежал до лифта, во рту было сухо, сердце оглушительно стучало. Откуда эта тревога? Поль у себя в семнадцатой палате, Мистраль, Тилья и Лоран рядом с ним, может быть, и Доминик тоже. Он торжественно вручит отцу коробку, и они станут вместе хохотать, когда он расскажет, как они с Ванделером тащили лестницу, а она оказалась слишком короткой, как трудно было подцепить коробку в глубоком дупле, а потом достать ее оттуда, и все это время за ним наблюдал ошарашенный дятел. Он расскажет Полю о том, как красива эта долина, залитая волшебным светом, как чист воздух и как не хотелось ему слезать с дерева, так бы и сидел, любуясь открывающимся видом. Он видел красоту глазами Поля. Он тоже принадлежал к этому миру. И обо всем этом он расскажет отцу. Краем глаза Линден заметил, как к нему слева кто-то быстро приближается. С легким щелчком раздвинулись двери лифта, он собирался уже войти в кабину, но расплывчатый силуэт стал четче, и он повернул голову. Рядом с ним стоял высокий темноволосый мужчина, так близко, что Линден почувствовал знакомый запах. Он не сразу понял, кто протягивает к нему руки. Пьяный от счастья, Линден прижал к себе Сашу, гладя пряди его длинных черных волос. Сашины руки сомкнулись у него за спиной. Всю эту неделю его захлестывали эмоции, как обезумевшие волны захлестывали Париж, эти странные семь дней смягчили Линдена, растопив лед в его душе. Он пытался найти подходящие слова, но бормотал только: «Любимый, мой любимый». Саша дрожал, словно от холода, и удивленный Линден чувствовал, как эта дрожь передается и ему тоже. Почему Саша молчит? С момента их встречи он не произнес ни слова. За его спиной Линден видел обшарпанную стену больничного холла, приколотые кнопками листы бумаги на доске объявлений, выцветший линолеум. Какая-то женщина сидела на пластмассовом стуле, казалось, она крепко спала, мимо них прошла санитарка, толкая кресло-коляску с больным. Почему Саша плачет? Линден попытался отстраниться, чтобы посмотреть на него, но Саша не дал. Он с каким-то отчаянием прижимал его к себе, цеплялся за него изо всех сил, словно желая защитить Линдена от грядущих испытаний, дать ему короткую передышку, подарить еще хотя бы мгновение неведения, потому что знал: Линден будет помнить эту минуту, эту пятницу до конца своих дней. Линден осторожно высвободился, готовясь принять то, что прочтет в любимых глазах. Ему не хотелось, чтобы Саша что-то говорил, произносил какие-то слова. Он положил ладонь на Сашину щеку и сам удивился, увидев, как дрожит его рука. Саша наконец заговорил. Они звонили ему без конца. Они поняли, что у него проблемы с телефоном и никак не могли с ним связаться. Это произошло днем. Очень тихо. Лоран держала Поля за руку. Все случилось мгновенно: в комнате была только Лоран, и никого больше. Она вышла, спотыкаясь, с бесцветным, застывшим лицом, и долго не могла говорить. Линден думал о матери, которой довелось слышать последний вздох отца, видеть, как в последний раз поднимается его грудь. Какую нестерпимую боль она чувствовала. Ее сердце разбито. Теперь пришли слезы, сдерживаться Линден не мог. Отца больше нет. Он вспомнил, как видел его в последний раз, это было только вчера, как поцеловал его, прощаясь. Линден стоял в каком-то оцепенении, не мог ни двигаться, ни чувствовать. Ему захотелось сесть, остаться здесь, получить передышку, помолчать, собраться с силами, хотя бы ненадолго. Но он понимал, что это невозможно. Там, наверху, его ждут Лоран, Тилья, Мистраль и Колин. Как они? Как они все это приняли? Саша сказал, что Тилья просто удивительная женщина, она всех поддерживает. Тилья? Линден не мог поверить своим ушам. Ему-то казалось, что именно ей будет тяжелее всего. Нет, совершенно нет. Она утешает убитую горем Лоран и растерявшуюся Мистраль. Она взяла на себя все формальности, разговаривала с врачами и медсестрами. Она была спокойна и сосредоточенна. Не выпуская Сашиной руки, Линден вошел в лифт и поднялся на второй этаж. Дверь палаты номер 17 была закрыта. Он знал, что за этой дверью тело отца. А еще он знал, что через мгновение ему придется на него посмотреть, а потом смотреть на гроб, который будут опускать в землю на зеленом кладбище Леон-де Винь. Это испытание ему придется выдержать. Вслед за Сашей он прошел дальше, в комнату ожидания, и увидел сестру, обнимающую за плечи дочь и мать. Колин сидел напротив, обхватив голову руками. Увидев его, они со слезами бросились навстречу, пытаясь что-то сказать, но рыдания не давали произнести ни слова. Позже, когда им удалось как-то совладать с собой, Линден вытащил из кармана коробку. Вот ее, – сказал он, – Поль просил привезти из Венозана. Там внутри письма, но он не успел их прочитать, они это сделают все вместе. Он развернул первое письмо. Он читал медленно, делая паузы, чтобы перевести дыхание. Иногда на секунду поднимал глаза, смотрел на Лоран, на Тилью, словно ища у них поддержки. Взяв в руки последнее письмо, Линден протянул его сестре. Голос Тильи наполнил комнату, сначала тихий и робкий, он становился все увереннее и сильнее, еще немного, и всем показалось, будто Поль стоит на пороге, засунув в карманы руки, и смотрит на них своими блестящими синими глазами. * * * Я слышал, как он приближается. При каждом его шаге трава и листья шелестели, словно предупреждая меня. Ему казалось, что он идет очень тихо, но я слышал. Слышал даже слишком хорошо. Каждая частичка моего тела превратилась в слух. Теперь я чувствовал, как от него воняет: потом и алкоголем, как от пьяных сезонных рабочих, которые иногда слонялись вокруг фермы, пока отец их не прогонял. Закрыв глаза, я прижимался к дереву. Стоял так неподвижно, что со стороны меня можно было бы принять за ветку. Чудовище было уже совсем близко, но оно прошло мимо, спотыкаясь и что-то бормоча себе под нос. Пошел дождь, частый и холодный. Не было ни молнии, ни грома, только ливень. Я слышал, как чудовище убегает и ругается. Я подумал о Сюзанне, которая, наверное, совсем промокла, и опять заплакал. Дерево защищало меня, как огромный зонт. Я поведал свой ужас дереву. Оно освободило меня от этого ужаса и закрыло собой, укрыло в себе. Оно не дало мне упасть. Я никогда не чувствовал себя таким защищенным. Никто никогда меня так не охранял. Я как будто стал его корой, проник в его щели и трещины, прошел сквозь мох и лишайник на его стволе, не потревожив полчища насекомых. Я знал, что здесь, в сердцевине липы, никакое чудовище, никакой ужас никогда меня не настигнут. * * * Благодарю Никола Жоли, Лор дю Павийон и Катрин Рамбо, моих первых, очень важных для меня читателей. Благодарю фотографов Шарлотту Жоли де Ронэ, Давида Атлана, Алекси Любомирски и Мелани Рей. Благодарю Анук Нойхофф, ставшую моим французским голосом. Благодарю Сару Херш, мою фею. * * * Вот пять книг, которые помогли мне написать роман: Jeffrey H. Jackson. Paris Under Water: How the City of Light Survived the Great Flood of 1910. Palgrave Macmillan, 2010. Magali Reghezza-Zitt. Paris coule-t-il? Paris: Fayard, 2012. Сьюзен Зонтаг. О фотографии / Пер. с англ. В. Голышева. Москва: Ад Маргинем Пресс, 2013. Colin Tudge. The Secret Life of Trees: How They Live and Why They Matter, Allen Lane, 2005. Петер Вольлебен. Тайная жизнь деревьев. Что они чувствуют, как они общаются – открытие сокровенного мира / Пер. с нем. Н. Штильмарк. Москва: Издательский Дом ВШЭ, 2020. Затопленные кварталы в Париже: • Наводнение 1910 года • Новое наводнение (вероятность ок. 15 %) * * * notes Примечания