Ага, страдаю, что ты уедешь на целый месяц. И какие такие семейные дела?! Конечно, я не стала спрашивать. Вместо этого написала: «Нет. Жаль, что уезжаешь. Надеюсь, ничего серьезного?» «Надо дела кое-какие уладить. Я буду скучать». Я радостно улыбаюсь, глядя на экран. Может, это слишком самоуверенно, но теперь я еще больше уверена, что нравлюсь ему. Он ни с кем не состоит в отношениях, я тоже. Почему бы… «Тогда будем скучать вместе». Ставлю несколько грустных смайликов и один смешной. Закусив губу от нетерпения, жду, что же Тарас напечатает… «Я всегда буду на связи. Пиши мне, как у тебя дела. И если соскучишься, тоже пиши». «И ты». Три сердечка от него под моим сообщением! Господи, благослови того, кто придумал эмодзи! Ставлю парочку от себя, и мы продолжаем чатиться с Тарасом еще полчаса, пока он не желает мне доброй ночи, а я ему — доброго пути домой. Утром мне уже не так весело — ощущаю внутреннее напряжение, когда захожу в аудиторию на лекцию. Сегодня первой парой линал, то есть линейная алгебра. Ее ведет очень милый и добрый профессор, он не придирается ко мне, как Демьянов. Но все равно я нервничаю. Вайб какой-то особенный у нашей группы. Никак не могу расслабиться и почувствовать себя своей. Парни друг с другом хорошо так скорешились. Вот и сейчас стоят в аудитории и ржут, а Сережа Асафьев им что-то рассказывает. Замечает меня и тут же замолкает, остальные как по команде оборачиваются. И все — никакого смеха и расслабона. Расходятся по своим местам с каменными рожами, будто на похоронах. Не выдерживаю: — Эй, что не так-то?! — громко спрашиваю в спины. — Что за вечный игнор?! В ответ тишина. Они просто отказываются со мной разговаривать. Это бойкот какой-то? Позади хлопает дверь. Оглядываюсь — на меня недоуменно смотрит препод. Слышал, наверное, что-то. Сажусь за ближайшую парту, оказываюсь рядом с Асафьевым. Демонстративно тот отсаживается, пока профессор вытаскивает наши папки из портфеля. Слышу тихие смешки — разворачиваюсь, но на меня никто не смотрит и не смеется. Но я же четко все слышала. — Итак, мои дорогие, по поводу вашей первой работы, которую вы мне сдали в пятницу, — начинает препод, обводя аудиторию добрый взглядом, на секунду останавливается на мне и, поджав губы, продолжает: — Многие из вас меня порадовали, кое-кто разочаровал, но в целом я доволен. Мирослава, почему вы не сдали работу? Вы ведь прекрасно владеете темой, я был впечатлен… — Что? — непонимающе переспрашиваю. — Да я относила вам на стол свой листок! Вот… Игорь, да он рядом стоял! Поворачиваюсь к Игнатьеву, но тот лишь плечами пожимает. Да как так?! Я точно помню, он отирался тут неподалеку! — Увы, Мирослава, но вашей работы не было, я вынужден это зафиксировать… После пары остаюсь, чтобы выяснить все с профессором, но не получается — приходит эсэмэска от Савицкой: «Мира, срочно жду тебя на первом этаже рядом с конференц-залом». Препода окружили парни, и я понимаю, что сейчас к нему не пробиться. Поэтому спешу к Яне — не знаю, что ей нужно, но она как-никак наш куратор. Савицкая недовольно поглядывает на меня, когда я подбегаю к ней. — Ты опоздала, нужно шустрее. Мир, нужна твоя помощь. Вот, — протягивает флешку. — Тут задания по математике, олимпиадные вроде, короче, я не в курсе. Это для младшего брата одной моей подруги. Классная девчонка, в общем, помочь надо. Реши, плиз, и вечерком кинь мне решения в ватсап, окей? И да, там нужно не просто решение, а еще и обоснования. Короче, разберешься. Все, я побежала! Следующую пару прокручиваю в голове слова Янки. То есть мне, конечно, не сложно решить задачи. Но Савицкая и не думала, что я могу отказать. Просто поставила перед фактом, что я должна помочь. Как будто у меня нет своих дел! Мне еще с линалом разбираться! Куда могла деться моя работа?! После последней лекции на выходе меня отлавливает Катя Ларченко, тоже первокурсница и тоже на дотации. Честно говоря, я не в настроении — с преподом по линалу не удалось договориться, я получила ноль баллов за работу, а значит, максимальную оценку по этой дисциплине я уже не получу в нынешнем семестре. — Ничего не знаю! — Ларченко всем видом показывает, что ей плевать на мое состояние. — Яна велела всем первакам помочь собрать новые декорации для театрального клуба, так что пошли. — Издеваешься?! — вяло возмущаюсь. — Какие декорации?! Я вообще первый раз слышу про какой-то клуб! Зачем я… — Пошли давай! — Ларченко подталкивает меня. — Все пошли, и ты тоже должна. Или ты особенная, что ли?! — Не особенная, успокойся. Наблюдаю за тем, как на настоящей театральной сцене устанавливают декорации. И да, тут не только перваки. Хмурый Макс, который пытается натянуть на стул бархатный чехол, оглядывается по сторонам, замечает меня: — Иди сюда, помогай! Подбегаю и старательно разглаживаю бархат на сиденье. — Спасибо! — благодарит Макс, и я впервые вижу на его лице некое подобие улыбки. — И часто это? — киваю на копошащихся студентов. — Часто нужна наша помощь? Выделяю последнее слово, Макс правильно понимает и ухмыляется: — Привыкай. С этой подводной лодки не выбраться. Особенно тем, кто получил стипендию за все годы вперед. — Я получила. — В груди что-то больно сжалось. — Папе нужна операция… — На этом нас всех и покупают, — кривит рот парень. — Думаешь, ты одна такая? У меня двое младших, мать нас всех одна тянет, я тоже деньги вперед взял, идиот. — Почему идиот-то?! — Был бы умным, дороже себя б продал. Ладно, давай следующий стул, их тут тридцать штук, так до ночи здесь проторчим! — Да, конечно. Но… два миллиона — это очень большие деньги. Я уже поняла, что за них приходится выполнять разные поручения… — Ни черта ты не поняла, — скалится Макс, пока я натягиваю бархат и ищу на нем заклепки. — Тебя здесь ломают и сломают, как и всех. Думаешь, просто так они нищих и умных набирают? Типа равные возможности для всех? — В смысле «ломают»? — Я сразу вспоминаю последнюю встречу с Шумским. — В прямом. Хейтят, буллят сначала, опускают твою самооценку ниже плинтуса, и ты понимаешь: чтобы выжить, надо принять их правила. А их правило — ты принадлежишь им. Полностью. Похоже, кто-то переучился. Недоверчиво смотрю на Макса и думаю, как бы от него свалить. А он продолжает вываливать свои откровения. Его уже несет: — Собой уже не распоряжаешься — напиши курсач за какого-то мудака, отгони на мойку тачку, на которую у тебя никогда не будет бабла. Закажи стол в ресторане или бабу из эскорта. Понимаешь, о чем я? Молча качаю головой. — Ничего, скоро поймешь, когда и тебя сломают. Они всех ломают, всех! Его слова проникают под кожу как яд, попадают в кровь и заполняют собой все тело. Чувствую себя отравленной и грязной. — Не может быть так ужасно! — сопротивляюсь я. — Не может! Не поверю! А преподаватели? А деканы? Ректор, в конце концов?! — А им плевать! Пойми, здесь как в жизни. Тот, кто платит, тот и рулит. И после академии ничего не меняется. Они — хозяева, мы — их слуги. Ну или помощники, заместители, ассистенты. Называй как хочешь, суть та же. — Ужасно! Реально рабство какое-то. Макс отворачивается и нехотя бросает: — Если б не два ляма, свалил бы отсюда в первый же год, но мать не выдержала бы. Обнимаю себя за плечи. Мне так холодно, что я с трудом подавляю дрожь. Сейчас я как никогда понимаю Макса, который говорит страшные вещи. Я тоже не смогу отсюда уйти, операция папы важнее всего. Глава 9 «Сегодня как обычно прошел день. Только задали до черта!» Ставлю несколько злющих смайликов с рожками и улыбаюсь сквозь слезы. Хорошо, что Тарас меня сейчас не видит. «Наши преподы любят пушить перваков. Ничего, скоро втянешься». «Обязательно». Пишу то, во что сама ни капли не верю. Но Тарасу не стану ничего рассказывать, поэтому быстро перевожу разговор на него. «Как твои дела дома? Это вообще ок, что тебя так долго нет? У нас обязательная 100% посещаемость». «Не парься, все под контролем. Пока, на связи». И сердечки в конце. Тарас ничего не обещает, не флиртует, но эти эмодзи заставляют меня улыбаться и надеяться на лучшее. Взглядом нахожу куртку. Изуродованной грязной тряпкой она свисает со спинки стула, как мертвое напоминание о том, что сегодня произошло.