Это не моя одежда… Верчу в руках лонгслив и треники. Термобелье, что ли? Слышу шаги и со скоростью метеора одеваюсь. — Хоть бы постучался! — цежу сквозь зубы, но злюсь я не на Баева, а на себя. В голове снова шумит, и пить хочется. — Пошли. — Артем не обращает внимания на мое дурное настроение. Мне хочется провалиться, сгореть от стыда, а не идти, держа Баева за руку. Я мало что помню, но то, что помню, — ужасно и отвратительно! — Вот это еще надень. На кровати лежат штаны, толстовка, шерстяные носки и шапка — единственная моя вещь. Я не спорю, одеваюсь, потому что мне холодно. А раздевалась ночью я сама? Что вообще было? Легкость после рассола уходит, подкатывает слабость и головная боль. Я хочу лечь обратно в кровать, но Артем не дает. — Шапку еще надевай, — велит он, а потом берет откуда-то плед и заворачивает меня в него. — Так лучше. Подходит вплотную и без предупреждения подхватывает на руки. Голова тут же кружится, со стоном цепляюсь за мужские плечи. Баев, не говоря ни слова, выносит меня из комнаты, мне нехорошо, и мне очень стыдно. Когда мы спускаемся на первый этаж, я все же решаюсь спросить: — Куда ты меня несешь? Выбрасывать? — А это мысль. — Он усмехается и крепче прижимает меня к себе. Господи, как же чудесно от него пахнет, я еще способна это чувствовать! — Но пока мы идем на веранду. Тебе нужен свежий воздух. Мороз ударяет в лицо, но как же приятно. Я даже жмурюсь от наслаждения. Артем опускает меня на широкое кресло, которое оказывается на удивление теплым, и укрывает еще одним пледом. — Спасибо. — Я прячу улыбку и поднимаю взгляд. — Вау! На мгновение забываю про свой позор и что голова болит; любуюсь крупными снежинками, которые, порхая, садятся на огромную ель, залетают на веранду и ложатся тонким ковром на пол. Как красиво! — Пей! — Артем подносит большую кружку-термос. — Ты обезвожена после вчерашнего. Что-то горькое и безвкусное, но выпиваю без разговоров. Баев садится в свободное кресло рядом и тоже укрывается пледом. Задумчиво смотрит, как падает снег, и пальцами выбивает какой-то ритм на подлокотнике. — Спасибо, — выдавливаю я, когда молчать становится невыносимо. — Я… вчера… немного… я… — Ты вчера напилась, Мира. Бутылку коньяка в одно… лицо. Не ожидал. — Боже-е-е. — Обхватываю голову руками. — Целую бутылку? — Ага! — Судя по тону, Баев не собирается меня жалеть. — А потом отдала ее всю унитазу. Не помнишь? — Что?! Меня тошнило?.. О нет! — О да. — Баев злорадно скалится. — А еще… — Не надо, — перебиваю. — Не надо, а? Я плохо соображаю. Давай помедленнее. В голове все кувырком. Можно я вопросы буду задавать? — Валяй! — Артем встает и придвигает ко мне сервировочный столик. — Тут суп… похмельный. Специально для тебя. Нужно его съесть. — Не могу пока… Как… почему я голая спала? — шепотом выдаю то, что мучает меня сильнее всего. — Что… что… — Я тебя раздел, — любезно улыбается Баев. Не выдерживаю его взгляда. Натягиваю на голову плед. Господи, я не переживу такого позора! Это же Артем! Темный! Только не он, он не должен был видеть меня такой. — Да расслабься ты. — Он стаскивает с моей головы плед и садится на корточки. — Ничего не было, Мира. Не бойся. Ничего не было. — Точно? — Я с надеждой вглядываюсь в его лицо, не пряча свои чувства. — Точно ничего? Но как тогда я почти голой… — Ты была в хлам, я пытался тебя реанимировать в душе, но не сказать, что успешно. — Черт… черт! — скулю я. — Да я же вообще не пью! Хочу провалиться сквозь землю, стереть память себе и Артему. Ну или хотя бы вскочить и убежать от него. Мне в жизни не было так стыдно и мерзко от самой себя. Я же помню, как трогала его, лезла к нему, как… господи, я хотела его поцеловать! Он меня теперь презирает. И точно выгонит! Зачем ему такая пьяная приставучая идиотка! — Расслабься и поешь суп. Потом попробуй поспать. А я рядом посижу. — Баев укрывает меня пледом, проводит ладонью по щеке. — Сегодня красиво. Суп еще горячий, я не хочу есть, боюсь, что меня вывернет, но ложку за ложкой отправляю себе в рот. Вкуса почти не ощущаю. Сейчас, как никогда, мне было важно знать, что обо мне думает Баев. Но он молчит! Кажется, я проваливаюсь в сон. Мне тепло и уютно, живот не болит, голова не гудит. Я спокойно дремлю, и никакие мысли мне не мешают. Просыпаюсь, когда уже темно, но снег продолжает падать, завораживающе кружится и блестит, отражая от себя искусственное освещение веранды. — Первый снег сегодня, — говорит Артем. Он не ушел, так и сидит рядом. — Обычно намного раньше выпадает, но в этом году все по-другому. — Прости меня, пожалуйста. — На меня вновь накатывают вина и стыд. — Я… не нужно было вчера приходить к тебе. — Не нужно было, — легко соглашается Артем. Он даже не представляет, как мне больно от его слов. — Но я рад, что ты пришла. — Правда? — недоверчиво улыбаюсь. — Рад? — Неожиданный подарок на день рождения. Восемнадцатилетняя пьяная девственница, которая не знает, что делать со своими гормонами. Вспыхиваю как искра. Это так унизительно — слышать такое! Безжалостный и жестокий! Отворачиваюсь, чтобы не видеть его глаз. — Никогда больше до тебя и пальцем не дотронусь! — Какая ты чувствительная. Восемнадцать — вообще мерзкий возраст, но это пройдет. — Тебе двадцать три, но не сказать, чтобы ты радовался, — огрызаюсь я, а Баев потешается: — Мне было так противно, что я не прочь повторить, когда в себя придешь. — Да ни за что в жизни! Забудем, а? — жалобно прошу я. — Пожалуйста! Не напоминай! — Как скажешь. — Артем лениво потягивается и насмешливо смотрит на меня. — Да забудь уже. Все нормально. Но пить тебе лучше только с тем, кто никогда тобой не воспользуется. То есть со мной. — И все? — робко уточняю я. — Больше ни с кем? — А здесь есть еще кому ты можешь доверять? — спрашивает Артем без тени улыбки на лице. И мне становится совестно. Потому что с тех пор, как я уехала от родителей, никто и никогда не заботился обо мне так, как Баев. — Больше некому, — киваю. — Но пить я больше не буду. И тебе не дам! — Как скажешь. Ну что, оклемалась? Кажется, он не злится на меня. И вроде не презирает. И не гонит. Такое облегчение внутри, но так страшно ошибиться! — Да, но… можно я еще здесь посижу? Снег падает, и тут так красиво… Но вообще, коньяк у тебя нехороший! Может, все-таки паль? — Такого коньяка всего две тысячи бутылок в мире. Выдержка семьдесят пять лет, одна бутылка стоит в рублях примерно… около миллиона, да. — Что? — Стараюсь разглядеть улыбку в глазах Артема. — Да ладно тебе… Рофлишь… не бывает такого. Он не спорит, говорит мне взять со стола еще один термос и выпить настой. Меня это реально напрягает. Неужели не соврал? — Где мой телефон? Я помню, свой рюкзак оставила на первом этаже… вроде. — Там он и лежит. Зачем тебе мобильный? — Пруфы нужны. Точно миллион? Артем?! — Голос у меня дрожит. — Я выпила бутылку коньяка, который стоит миллион?! Разве это возможно? — Ладно, если бы выпила. — Баев сейчас напоминает судью, который читает приговор. — Ты ее в унитаз спустила! Только б папа никогда не узнал! — Знала б, сколько он стоит, ни в жизнь бы не притронулась! — Притронулась бы. — От взгляда, проникающего в самые потаенные уголки моей души, становится совсем не по себе. — И выпила бы остальные, если б смогла. Фыркаю в ответ и тянусь наконец за термосом. Гадость редкостная, но пью как можно медленнее. — Я велел забрать твои вещи из общаги, — прерывает молчание Артем. И я только сейчас вспоминаю об академии. — Пары! Господи, я же пропустила сегодня целый день! — Тебя за это не убьют, прикинь? — Баев откровенно ржет надо мной. — Хочешь, справку напишу в деканат, укажу причину отсутствия… — И чтобы вся академия знала? Ну уж нет! Я сюда учиться приехала и не скажу, что пока хорошо получается.