— Ладушка, не плачь, радость моя. Ну что тебе Димка, только и хорошего в нем что молодость. А я-то тебя как люблю, а, Ладушка? Мне-то каково? Давай мириться. — Уйди, подлюга, — заорала я, — тошно мне от тебя. Умру я без Димки. — С чего умирать-то, Ладушка? А я к тебе с подарочком. Поезжай в круиз по Средиземному морю. Слышишь, Ладуль, отдохнешь, загоришь, тряпок купишь. Ладушка, красавица моя, ну погуляй, развейся, я ж не против, слышишь? Поезжай, а я тебя ждать буду. Приедешь, и все у нас по-старому пойдет. Все хорошо будет. * * * Из круиза я вернулась в начале мая. Позвонила Таньке. Она прибежала за подарками, ну и барахло посмотреть, само собой. — Ладка, загар — убиться можно, выглядишь — класс. Аркаша тебя заждался, дни считает. Когда, говорит, Ладуля приедет? Ты ему звонила? — Завтра, — отмахнулась я. — Танька, как тут Димка? — А что Димка? Хорошо. Бабу завел. Во-вка рассказывал. Студенточка какая-то, говорит, ничего. Конечно, с тобой ей и рядом не стоять, но девахе девятнадцать годков, сама понимаешь. Вовка говорит, он ее из института встречает, к себе домой приглашает. Любовь. Мужик-то, что я говорила, цел. Хошь, посватаю? — Отстань. — Да на хрена тебе Димка? Свет в окошке. Добро бы дело. Мой вон, стервец, пропадал три дня, говорит, машину новую обмывал, чай, с бабами шарахался. Все они козлы… Я своего поперла. Прибегал мириться, в ногах валялся. К себе больше не возьму, пусть с мамашей живет, недоумок. — А чего вообще держишь? — Как не держать? Привыкла, жалко. Опять же, пропадет без меня. Ну какой из него бандит, его курица облапошит. Одно слово — недоумок. Лом про тебя спрашивал, говорит, скучает. — Он все и подстроил, подлюга. Я его достану. — Не связывайся с ним, себе дороже. С Ломом все-таки надо было разобраться, Димку я ему ни в жизнь не прощу. Приехала я как-то в контору, в баре Пашка сидел, по части где чего достать — первый человек. Я к нему подсела. Пашка улыбался, меня разглядывал, и я улыбнулась, ласково так, и попросила: — Паш, наручники достань. — Наручники? — вытаращил он глаза. — Зачем? — Да в кино один прикол видела, хочу папулю порадовать. Пашка хмыкнул: — Ясно. Достану. — Когда? — Да завтра приходи, принесу. Принес. Тут и Аркашка весьма кстати в Москву собрался, проводила я его — и в контору. Утро, народу ни души, Лом с мужиками в подсобке резался в карты. Я вошла и заулыбалась с порога. — Привет, мальчики. Лом оглядел меня с ног до головы, облизнулся и пропел: — Ладушка… — Ломик! — Я подошла поближе, чтоб он мои коленки чувствовал, колыхнула бюстом и сказала: — Аркаша уехал, а мне деньги нужны. Лом ничего спрашивать не стал, молча бумажник протянул. Я денежки отсчитываю, он как раз партию доигрывал и говорит: — Бери все. Я и взяла. А чего не взять, если дают? Бумажник вернула. — Спасибо, Ломик, — говорю ласково, — Аркаша приедет, отдаст. И пошла. Лому карты враз неинтересны стали. Догнал он меня в коридоре. — Ладушка. Я у стеночки встала, улыбаясь. Лом подошел, руками в стенку уперся возле моих плеч, посмотрел шалыми глазами. Я бюстом еще разок колыхнула, так, для затравки, и мурлыкнула: — Руки убери, увидит кто. — Да нет никого, — шепнул он, обхватывая меня своими ручищами. — Ладушка, давай по-хорошему, а? Поехали ко мне, думаешь, я хуже Димки? Да я тебя так ублажу… а, Ладушка? И сразу ко мне под подол полез, рожа стала багровая, руки потные, а я коленочку к его бедру прижала. — Поехали, — хрипит. — Аркаша узнает, — шепнула я, а сама ему шею нализываю. — Да черт с ним, поехали. — Да подожди ты, мужики увидят. — Я им башки враз поотшибаю, не бойся. — К тебе не поеду. Ко мне приезжай. — Когда? — Часа через два. — Да я свихнусь за это время. — Ничего, в самый раз будет. Лом все-таки меня выпустил, я подол одернула и бежать. Через два часа он явился, с шампанским, шоколадом, жратвой на целую роту, а самое главное, с букетом роз. Все-таки Лом мужик забавный. Я встретила его в пеньюаре, грудь под кружевом выглядела весьма эротично. Он затрясся и сразу полез ко мне. — Да подожди ты, господи, — разозлилась я. Взяла его за руку и потянула к тахте. Лом, как на учениях, за две секунды пиджак с рубашкой стянул и меня глазами жрет, за штаны принялся, но я его остановила: — Подожди, я сама. Ложись. Он бухнул свои сто килограммов на тахту, ножки слегка подогнулись, а пол затрясся. Я сняла пеньюар, Лом только охнул. Торопиться я не стала, попросила: — Руки откинь назад. — Зачем? — удивился Лом. — Узнаешь, — шепчу я. Он руки за голову закинул, а у меня уж все заранее приготовлено: наручники за трубу от батареи продернуты и подушечкой прикрыты. Я щелкнула наручниками, а Ломик удивился: — Зачем? — Мне так больше нравится. Он хмыкнул, повел шалыми глазами: — Выдумщица. Ломик лежал в наручниках, а я с него снимала штаны. Не спеша. Он поскуливать начал и спину поднимать. А я ноги ему нализывала. Добралась до левой щиколотки, ремешком ее зацепила и привязала покрепче к ножке тахты. И по правой ноге поехала. Лом сначала выл, потом заорал: — Ладка, иди ко мне, слышишь?! — Сейчас, — ответила я ласково. Зацепила вторую ногу, нежно поцеловала его в пупок и спрыгнула с тахты на пол, подняла с пола пеньюар. Ломик глаза выпучил. — Отдыхай, сокол, — сказала я. — Съезжу в контору, мужики тебя освободят, узнаешь, как перед народом без штанов лежать. Лом ни грозить, ни уговаривать не стал. Глазами полоснул, кадыком дернул и спросил: — За этим звала? Рожа у него была — страшнее не придумаешь. Я почувствовала настоятельную потребность обдумать ситуацию, затопталась по комнате, время тянула. Над мозгами Лома можно потешаться сколько угодно и дразнить его этим бесконечно, но вот мужское достоинство задевать не следовало. Ни в жизнь не простит. Я покосилась на Лома: глаза горят, челюсти сжаты… Самое невероятное — он все еще хотел меня. Я подошла ближе, а он почувствовал что-то, хрипло позвал: — Иди ко мне, быстро, ну?