В кухню влетел Аркаша. — Димка где? — рявкнул зло. — Нет его, — ответила я, — завтра быть обещал. А чего? — Чего? Или не знаешь? — Не знаю, — нахмурилась я, чувствуя, как бледнею. — Аркаша, что с Димкой, говори. — Стервец, мать его, курьером послал, с деньгами… Ни его, ни денег, как в воду канул… Я за сердце схватилась. — Аркаша, Димка не вор, что-то случилось… Аркаша бухнулся на стул. — Не дурак, понял. Ох, господи. — Да жив ли он? — ахнула я. — Не каркай, — вскинулся Аркаша. — Жив, не жив, за такие деньги и его и меня зарежут. Удружил сынок. — Боже мой, — слезы по моему лицу катятся, зубы стучат, — да что ж ты сидишь-то? Димку спасать надо, деньги собирать. Попроси отсрочку, слышишь? Заплатим с процентами, пусть подождут. Аркаша, делать что-то надо. Машину, квартиру продавать, помоги, слышишь? Без всего останусь, а деньги соберу. Танька, поможешь? — Да что ж я, зверь, что ли? Помогу. Соберем. Да ты что сидишь? — накинулась она на Аркашу. — Двигаться надо, выручать парня. — Убить бы его надо, — тяжко вздохнул тот. — Что болтаешь, что болтаешь? — заорала Танька. — Убить. И убьют, если пнем сидеть будешь. Соберем деньги, заплатим, потом разберемся. И у меня на черный день есть. — Танька, спасибо тебе, — еще больше заревела я. — Век помнить буду. — Свои люди, сочтемся, — ответила она. Ночью позвонил Димка, голос дрожал. — Лада, плохи мои дела. Спрятаться надо. — Димочка, — торопливо начала я, — все знаю, Аркаша был… Где ты? Я за тобой приеду. Кинулась к нему со всех ног. Димка вышел ко мне, бледный, лицо отрешенное. В машину сел, я к нему прижалась, за руки схватила. — Мальчик мой, не бойся, соберем деньги. Я тебя сейчас спрячу, ни одна живая душа не найдет. — Лада, ты меня любишь? — спросил он, как-то странно глядя. — Люблю, очень люблю, — заверила его я. — Если уехать придется, поедешь со мной? — Поеду, хоть на край света поеду. Не переживай, все сделаем, с отцом говорили, Танька поможет, соберем. Ни машину, ни квартиру мне продавать не пришлось. Аркаша деньги нашел, обо всем договорился, в чем я ни минуты не сомневалась. Димку простили, с уговором, что он навсегда отойдет от дел. Оно и к лучшему. Аркаша через неделю ко мне приехал. — Знаешь, где он? — спросил устало. — Знаю. — Пусть возвращается. — Аркаша, — запела я, кинулась ему на шею, он меня по заднице погладил. — Эх, Ладка. Ну на что он тебе? Оставил отца без штанов. Я теперь весь в долгах… Сколько ж надо горбиться, чтобы все вернуть. — Аркаша, — грозно сказала я, — не греши, сын он тебе. Сын, а деньги — тьфу, наживешь. И не прибедняйся. Тебя потрясти, много чего интересного вытрясешь. — Что хоть случилось-то? — минут через пять спросил он. — У него спрашивай. Я не знаю. Не до расспросов было, парень едва живой. В тот же день я съездила за Димкой. Он пошел домой мать успокоить, ну и, само собой, от отца нагоняй получить. Через неделю опять на станцию техобслуживания устроился, и все помаленьку утряслось. — Ты чего отцу соврал? — как-то спросила я. — О чем? — О сумке. — Я правду сказал: потерял. Так и было. — Вот я и спрашиваю, зачем соврал, почему не сказал, что у меня в тот день был? — Тебя-то зачем во все это впутывать? Ни к чему. — Где же эта сумка? — удивилась я. Димка посмотрел как-то туманно, пожал плечами. — Не знаю. Аркаша деньги давать перестал, сославшись на долги. Димкин заработок был смехотворным. Ворованные деньги мы с Танькой разделили, но трогать опасались. Жить на зарплату было невесело. Димка все на меня поглядывал, задумчивый какой-то стал. — Лада, плохо тебе со мной? — Дурачок, мне с тобой так хорошо, что словами не скажешь. — Может, мне другую работу подыскать? — Замолчи, все у нас есть, проживем. Тут я, конечно, лукавила. Без денег было туго, и вообще жизнь не радовала. Разумеется, Димку я любила, но находиться под чьим-то неусыпным контролем двадцать четыре часа в сутки утомительно. К тебе приглядываются, присматриваются, а ты чувствуешь себя едва ли не преступницей. В общем, отсутствие доверия больно ранило мою душу. Танька проявила понятливость. Уселась на диване, уставилась в угол, потосковала, сказала с тяжким вздохом: — Да. Невесело. — Куда уж веселее, — разозлилась я, садясь рядом. — Обидно, — кивнула подружка, — баксов черт-те сколько, а ведь не попользуешься… — Молчи уж лучше. — На меня-то чего злиться? — Танька опять вздохнула. — Что, Аркашка денег не дает? — Не дает. Говорит, сынок по миру пустил. — Врет. — Конечно. — Это он тебя выдерживает, мол, затоскует Ладушка без денег и ко мне вернется. — Еще чего… Я Димку люблю. — Да я знаю, знаю… А я вчера у Петрушина на даче была. У художника. Я тебе про него рассказывала? — Рассказывала, — проворчала я. — Уехал он в Германию… — Скатертью дорога… — А дачу, значит, мне оставил. То есть на время, конечно, покуда не вернется. Присматривать… ну и попользоваться… — У тебя что, дачи нет? — Такой, может, и нет. В подвале за шкафом стена отодвигается, веришь? И там помещение, большое. А из него еще ход, подземный. Метров пять, выходишь за огородом. Скажи — класс?