Я чуть водой не подавилась. Небольшая вводная. Мы с Энди не Мэгги и Эллен нового поколения. Они – прямое воплощение того, как дружить не нужно. И двадцать лет не разговаривали. Даже больше. Простите, но от одной мысли, что ребенка Энди я увижу, когда тот будет уже подростком, мне хочется сжаться в комок и зарыдать. И убейте меня, если я когда-нибудь скажу, будто его дети выглядят точно так же, как на фотографиях в фейсбуке[13]. Мы ставим на стол тарелку и приборы для Энди, он занимает место во главе стола, а Мэтт оказывается по правую руку от него. И теперь они смеются над какой-то ситуацией с утреннего урока Старшего Т. Как я поняла, Ной Каплан притворился мимом. Понятия не имею, почему это может быть смешно, но ребята явно считают его идею вершиной комедийного искусства. Наверное, один из тех случаев, которые надо видеть. Райан, конечно, даже не пытается изображать интерес, просто листает страницы в телефоне. Мама и Эллен тем временем увлеченно ругают отца Мэтта. – Он хотел купить ребенку пневматическое ружье. Можешь представить? Мэттью тогда было шесть. Я сказала: «Ни за что. Только не в моем доме». – Боже мой. Да. Конечно, нет. Меня это ужасно раздражает. А есть еще слишком реалистичное игрушечное оружие. Ненавижу. И пейнтбол! – Мама полностью перешла в режим осуждения выезда на пейнтбол, который ассоциация спортивных спонсоров организует каждый февраль. – Это так опасно. Я никогда не отпускаю Кейт и Райана. Никогда. Ни дома. Ни в лагере… – Ой, кстати! – Эллен поворачивается по мне. – Мэттью сказал, вы вместе работали этим летом в лагере. Вот это совпадение! – Знаю, – улыбаюсь я, покосившись на парней. Андерсон постукивает пальцем по ладони, рассказывая что-то. Райан смотрит в пространство. Но Мэтт прислушивается к каждому слову. – Нам с твоей мамой очень нравилось участвовать в лагерных постановках. И ты знаешь, наверное, что мы вместе там выросли. Учились в разных школах, но несколько раз попали в один и тот же спектакль в местном культурном центре. Неожиданно Энди и Мэтт разражаются хохотом. Великолепно. Я так рада, что они прекрасно проводят вместе время. Фу. Мне не нравится это чувство. Откуда в моей голове такой противный голосок? Мне даже ревновать смысла нет, я же сама пригласила Андерсона. Сегодня утром. Сегодня! Что это за мир, в котором я предпочла бы его присутствию его отсутствие? Мы ведь говорим об Андерсоне. Может, пора уже перестать косо на них смотреть и попытаться самой начать разговор. – Эй, ребята, не хотите… Новый взрыв хохота. Мои слова тонут в нем. – Да ты не представляешь, – качает головой Андерсон. – А еще эта история с Лансингом. Видел бы ты его лицо, когда Кейт подумала, что Детройт – столица… – Стоп. – Я наклоняюсь в их сторону. – Вы что, обсуждаете Александра? Из лагеря? – Помнишь, как ты не могла называть его Алексом? Всегда только Александр? – говорит Энди. – Но мне нравилось. Очень мило. – Хотя он был очень хорош. Я бы за него вышел. Вот они, снова проступают на щеках Энди. Ямочки Смущения. Теперь я их узнаю́. На это ушло несколько лет наблюдений в дикой природе, но теперь я знаю: так Энди совершает каминг-аут. Он стреляет глазами в сторону и – я почти чувствую это – задерживает дыхание в ожидании реакции Мэтта. – Тебе бы пришлось тогда в Лансинг переезжать, – говорит Мэтт. – Это уж точно. Энди ухмыляется: – Говорят, отличный город. – Если верить Александру, – добавляю я. – Мы оба знаем, что ты прочитала про этот город все, что можно было найти в интернете, – говорит Андерсон. Потом поворачивается к Мэтту. – И кстати, Кейт не меньше моего втрескалась в этого парня. И конечно же – конечно же! – эти слова Энди произносит ровно в момент, когда в общем разговоре наступает случайная пауза. Мама поворачивается к нему, не скрывая восторга: – Кейт была в кого-то влюблена? Я бросаю на Энди самый убийственный из арсенала своих взглядов. Он закусывает губу: – Не вот прямо влюблена… – Знаешь, – я резко встаю, – мне нужно… кое-что. – Я с тобой. – Энди тут же вскакивает со стула. – Скоро вернемся, – кричит он через плечо, следуя за мной в спальню. Я захлопываю за нами дверь: – Какого черта? – Прости, Кейт, мне так жаль! Она разговаривала о чем-то своем. Я не думал… – Ты же понимаешь, что я теперь до конца своих дней обречена слушать про Александра из Мичигана? Я оседаю на край кровати. – Тебе не кажется, что ты преувеличиваешь? Самую малость? – Энди садится рядом, положив руку мне на спину. – Не кажется. – Привалившись к его плечу, я вздыхаю. – Молчи. Мне просто не нравится, когда кто-то знает о моих крашах. И тебе это известно. Секретная информация. – Это было два года назад. – И что? У Статута о секретности нет ограничений по времени… – Нарушением Статута это будет считаться, только если я расскажу все Александру. Я поднимаю на него раздраженный взгляд. – И я все еще уверен, что он был геем, – добавляет Энди. – Помнишь, как он волосы мои трогал? – Ты разве не сказал тогда, что это было проявлением скрытого расизма? – На 100 % было. – Он похлопывает себя по макушке и закатывает глаза. – Но он делал это так бережно. Я тогда сразу подумал: «Сэр, да вы гей». – Что? Нет. Он би. У него и подружка была. – Ага, в Лансинге. Выдуманная подружка из выдуманного Лансинга… – Минуточку… – МИНУТОЧКУ, ЛАНСИНГ, МИЧИГАН, СУЩЕСТВУЕТ И ЯВЛЯЕТСЯ СТОЛИЦЕЙ. Я не могу сдержать улыбки. Энди обнимает меня. – Люблю твою мордашку, котенок. – И я люблю твою тупую рожу. – Я закатываю глаза. – Пойдем посмотрим, готов ли десерт. Сцена тринадцатая В субботу все на улице залито водой. Я, честно говоря, относительно дождя довольно капризна. Он необходим, и это понятно. Полностью поддерживаю его существование. Не понимаю только, зачем при этом вести себя так грубо. Дождю плевать на твои планы, прическу, на все. Он просто проникает в твою жизнь, как какой-нибудь пижонистый мальчишка – в личные сообщения. Не спрашивает разрешения, не оставляет тебе выбора, просто вынуждает смириться. Поэтому сегодня у нас день-сидения-дома. Пижамный день. День подбивания долгов по домашней работе для всей банды. Энди уехал готовиться к прослушиванию к своей учительнице по вокалу, но девочки сегодня у меня, и Брэнди даже что-то делает. Сейчас она растянулась на моей кровати, перелистывает страницы толстого романа в мягкой обложке: «Отверженные» в оригинале, на французском. Никто не сравнится с Брэнди в изучении языков. Она всегда свободно говорила на английском и испанском, а французский начала изучать только в средней школе, но и им сейчас владеет на том же уровне. Она знает его даже лучше, чем то предполагает продвинутый курс, поэтому сейчас самостоятельно изучает французскую литературу. Но мадам Бланш разрешает ей выбирать книги, поэтому Брэнди читает то, что ей нравится. Я бы ожидала такого же вдумчивого подхода и от других учителей, но увы, никто не предлагает мне заменить «Отверженными» учебник алгебры. У Рейны тоже не сделана по ней домашняя работа, поэтому мы вместе сидим на креслах-мешках в углу комнаты. Учебники на коленях. Дальше этого мы пока не продвинулись. Не хочу показаться лентяйкой. Но очень трудно сосредоточиться на математике, когда можно бесконечно строить теории вокруг прослушивания. – Нет, прецеденты были, – говорит Рейна. – У Гарольда в школе ставили «Однажды на матрасе» с девятиклассниками. Роли Шута и Менестреля отдали девушкам. Пришлось только переставить несколько нот. – Обе эти партии для тенора, да? Брэнди, ты могла бы пробоваться на Шута… – Подтверждаю. Я слышала, как она поет, – кивает Рейна. – Но Менестрель иногда уходит низковато… – Ладно, а кто у нас мог бы нацелиться на эту роль? Колин, наверное, хотя я не думаю, что ему по силам эта динамика… – Лана Беннет! – говорит Рейна. – Ах да. Точно. Ты права. – И только подумай, Брэнди, – продолжает Рейна, – если тебе достанется роль Шута, а Лане – Менестреля, вы сможете проводить вместе столько времени! О да! – Ага. Очень много «если», но уж ладно, – отвечает Брэнди. – Лучшие подруги, – хитро улыбается Рейна. – Лучшие, лучшие подруги. Ты и Лана.