Энди косится на экран: – Пойдем, они уже ждут. Ладно, придется все-таки шевелиться. После лагеря мы уже успели несколько раз встретиться с Рейной, а вот Брэнди уехала в Мехико за день до нашего возвращения. Банда не собиралась вместе уже целых шесть недель! Андерсон помогает мне перелезть через коробку передач, и мы срезаем дорогу через парковку, полностью игнорируя главный вход в школу. Наш путь лежит к боковой двери, ведущей прямиком в зал. Прямиком в кабинет мисс Джао, если точнее, где мы обычно встречаемся. Если честно, нас, членов театральной труппы, так же легко узнать, как школьных пижонов. Не по одежде, нет. Скорее, по своеобразной атмосфере. Мой брат сказал как-то, что актеры всегда держат себя так, будто на каждого из них направлен персональный прожектор. И я уверена, это не был комплимент. Но он прав. Первый день учебного года, а между нами уже нет той наигранной беспечности, которая сопровождает всех остальных. Маргарет Даскин и Эмма Маклеод стоят у лифта для инвалидов, ругая «Продавцов новостей», Линси Уорд опять вздыхает над телефоном, а Колин Накамура выстукивает мелодию на голове Пьерры Эмбри. И да, разумеется, Келли Мэттьюс никуда не деться от вдохновенной речи Ланы Беннет (как я понимаю, Келли вынуждена все это слушать потому, что случайно назвала школьный мюзикл пьесой). Лане только повод дай; она обожает подробно рассказывать, чем мюзикл отличается от пьесы, людям, которые… отлично знают, чем они таки отличаются. На их фоне Брэнди и Рейна выглядят спокойными: стоят себе, прислонившись к дальней стене и уткнувшись в телефоны. Довольно очевидно, что из всей нашей банды только у них в жизни все более или менее в порядке. Когда-то я пыталась понять, которая из них для нас играет роль мамочки, но будем откровенны: обе они – наши мамочки. Просто проявляется это по-разному. Рейна – строгая мама, из тех, кто следит, чтобы все были здоровы, пили много воды и делали домашнюю работу. Брэнди более мягкая: в ее жилетку – точнее, кардиган – можно рыдать, когда твой краш ушел к очередной пижонке из волейбольной команды. И сегодня они настолько поглощены своими делами, что мы подходим почти вплотную, прежде чем удостаиваемся взгляда. – Бу! Обе они вздрагивают и поднимают головы. Рейна первым делом обращает внимание на ключи от машины Андерсона, которые я до сих пор держу в руке. – Ого, Кейт, ты села за руль? – Да уж конечно, – смеюсь я, бросая ключи Энди. – Но ты же вроде говорила?.. – Да-да. И я соберусь. Рейна щурится. – Честно! Скоро соберусь. Экзамен на права я могла бы сдать и завтра: у меня уже полтора года как есть разрешение. Просто я пока им не воспользовалась. И особенно не рвусь. Если подумать, я все равно предпочитаю пассажирское сиденье. – Укладка отличная! – говорит Брэнди, обнимая меня. Похоже, ранний подъем не прошел даром. Обычно у меня на голове не укладка, а восхитительное гнездо. Волосы у меня того цвета, который находится ровно посередине между каштановым и блондом, – предоставленные сами себе, они прямо-таки безудержно вьются. Но сегодня мне удалось придать своим кудрям тот же вид, который часто можно встретить у девчонок на ютьюбе. По-моему, иногда оно того стоит: я из тех людей, чья привлекательность определяется состоянием прически. Правда, сейчас у меня такое ощущение, будто весь мир узнал, чего мне это стоило. – Как Мехико? – Я касаюсь присборенного рукава платья Брэнди. – Какое красивое. – Было здорово, – улыбается она. – Но там очень жарко. А как лагерь? – Никто не умер. – Уже неплохо, – кивает Рейна. – И Мэтт знает, как нас зовут. – Я прикладываю руку к сердцу. – Мэтт-с-плаката? – ухмыляется Рейна. – Какое кощунственное описание. – Я морщу нос. – Серьезно тебе говорю, этот парень – голубая мечта любой девушки прошлого века… – Мы бы смогли оценить, если бы кое-кто не обрезал ему половину головы при попытке сделать совместное селфи. – Я не виновата, что в нем почти два метра роста. Я уже говорила, что в нем почти два метра роста? – Раз десять, и я не преувеличиваю, – говорит Рейна. – А я говорил вам, что он знал, как произносится имя Эсхила? И сразу правильно поставил ударение? – вмешивается Андерсон. – Прямо идеальный парень, – улыбается Брэнди. – О да, – кивает Андерсон. – Неужели вам не захотелось бы… например, украсть его школьную куртку и позволить ему… – Пригвоздить себя к кровати? – заканчивает за него Рейна. Андерсон прячет улыбку и быстро качает головой. – Ладно. – Он косится на дверь мисс Джао. – Новости есть? – Никаких, – отвечает Рейна. – Ни одной зацепочки. Гарольд думает, мы будем ставить «Кордебалет». Андерсон оборачивается к ней лицом: – Но почему? – Нутром чует? Или у рыжих просто интуиция хорошая. – У рыжих какая-то особая интуиция? – Если верить Гарольду, да. Гарольд Маккаллум: самая сладкая булочка. Самое сиятельное солнце. Парень Рейны. Они познакомились примерно год назад: она ведет в интернете группу поддержки для трансгендерных людей. Сам Гарольд – цисгендер, но его близнец – небинарная персона. А еще он очень скромный и восхитительно странный. Когда Рейна говорит о нем, в ее голосе всегда слышится улыбка. – Тогда у меня тоже есть теория, – заявляет Андерсон. – Будет что-то средневековое. – Что-о? – Нет, послушай. В прошлом году мы ставили «Вестсайдскую историю», а у девятого класса был мюзикл «Чем дальше в лес». Наш восьмой класс – это «Пока, Пташка». – Все равно не понимаю, – качает головой Брэнди. – Сейчас поймешь. В среднем эти постановки были дешевы, верно? Мы просто переключаемся между двумя наборами: пятидесятыми и Средневековьем. И их постоянно чередуют, чтобы никто не заметил. Вот увидишь. Сейчас к нам придет Джао с листом записи. – Энди явно наслаждается моментом, возможностью выдать информацию, и я снова вижу ямочки на его щеках. – И станет ясно: в этом году у нас Средневековье. Так и знайте. «Золушка», «Камелот»… – Или «Кордебалет». И ты будешь чувствовать себя ну очень глупо, – прерываю его я. – Да, но «Кордебалет» в средневековых костюмах. – Он поднимает вверх палец. – Всегда думай о деньгах, Гарфилд. Всегда – о деньгах. Мы с Рейной хором фыркаем. А вот ответить на его слова чем-то остроумным уже не успеваем: дверь кабинета мисс Джао со скрипом открывается, и болтовня в коридоре тут же стихает. Андерсон хватает меня за руку. Мое сердце колотится где-то в горле. Довольно глупо, потому что никакой интриги нет. Каждый год все проходит одинаково. В первый учебный день мисс Джао объявляет, какой мюзикл мы будем ставить этой осенью. Потом я пару недель психую и слушаю саундтрек к нему на повторе, позволяя себе помечтать. Каждый раз у меня в голове крутится одна и та же абсурдная мысль. Может, в этом году будет иначе? Может, сейчас что-то изменится? Но в глубине души я точно знаю, где моя фамилия окажется, когда появится список ролей. В самом низу. В ансамбле. Роль без имени. Я просто звезда в номинации «Роль без имени в ансамбле». И все равно меня каждый раз охватывает трепет за секунду до того, как будет объявлено название нашего мюзикла. От того, как все замирают, когда мисс Джао выходит из зала. От того, как безучастно ее лицо и опущен взгляд, пока подписной лист не будет прикреплен к двери. Обычно все происходит именно так. Вот только когда дверь наконец открывается, за ней стоит вовсе не мисс Джао. Сцена вторая Рука Андерсона беспомощно падает вдоль тела. – Да чтоб тебя… Пазл не складывается. Он же не из Розуэлла. Даже не из Джорджии. Сердце у меня так и застряло высоко в горле. Мэтт. Голубая мечта. Парень-с-плаката. Прямо перед нами. – Ребят, вы в порядке? – встревоженно спрашивает Брэнди. – Мы его знаем? – Тс-с-с! – Он нас видит, – сдавленно бормочет Андерсон. – О боже. Как он сюда попал? Что… Приве-е-ет!