– Но стоит также отметить «Гордость и предубеждение», – добавляю я. – Версия «Би-би-си». – Технически это мини-сериал, поэтому он не считается, – поправляет меня Андерсон. – И еще «Заколдованная Элла» классная, но у Кейт с ней свои отношения… – Хватит, – быстро вставляю я. Мэтт смотрит на меня в зеркало заднего вида и улыбается. – Я смотрел «Бестолковых». Это… – …классика? – заканчивает за него Энди. Пауза. – Я просто соглашусь. – Правильный ответ. Спустя двадцать минут я уже зажата между двумя лучшими парнями в гигантском гнезде из подушек. Андерсон водит пальцем по моей ладони – он часто делает так, когда мы смотрим кино, – и мой мозг не знает, как обработать его прикосновение. Это странное ощущение будто наэлектризованного физического контакта, который происходит так близко от Мэтта. Словно это мы касаемся друг друга, хотя этого и не происходит. Но я так остро ощущаю его присутствие: когда он смеется над героями, когда меняет положение руки, когда он сосредоточен на происходящем. Начинается эпизод с фонариками, и Мэтт сидит, глядя на экран и улыбаясь в сжатый кулак. Я улыбаюсь вместе с ним. Он похож на Рапунцель: так же наклоняется вперед, полностью поглощенный сюжетом. Ах, эти бумажные фонарики. И лодка. И песня. Это моя любимая часть фильма, я почти наизусть ее знаю. Она так невыносимо романтична – и я сейчас не о том, как они держатся за руки, или почти целуются, или смотрят друг на друга с обожанием. Нет, раньше. Помните, как Рапунцель впервые видит фонарик? И все. Она потеряна для мира. Едва не переворачивает лодку, ищет место, откуда лучше видно. И весь первый куплет мы даже не видим в кадре Флинна Райдера, потому что Рапунцель о нем забыла. Она просто стоит там, держась за нос лодки, а потом в какой-то момент выдыхает. Как будто мир настолько прекрасен, что ей этого не вместить. И тут она вспоминает про Флинна, который все это время молча наблюдал за ней. Он держался в стороне, не пытался вмешаться. Просто ждал, когда она будет готова. Андерсон любит посмеяться над тем, что в моей голове самый романтичный эпизод включает способность забыть о парне, но, по-моему, это отлично показывает, насколько Рапунцель чувствует себя с ним в безопасности. Ее разуму даже не нужно помнить о нем, потому что в глубине души она и так это знает. Великолепное и очевидное противоречие. Демонстрация того, как слияние с другим человеком делает тебя только свободнее. Безопасность дома, лишенного стен и ограды. Сцена сорок седьмая Суббота еще не началась, а я уже словно живу в своей мечте. Вечером будет праздничный ужин по случаю дня рождения Райана, но до этого мы должны поехать на установку и покраску декораций, поэтому я натягиваю старую футболку и спортивные штаны, а потом стараюсь соорудить на голове идеально-растрепанный хвостик. К моменту, когда я спускаюсь в кухню, Мэтт уже сидит за столом с хлопьями, одетый в – не могу поверить! – футболку лагеря «Вулф Лейк». Когда мы встретились в первый раз, он был в ней. – Доброе утро, – говорит Мэтт. И я замираю на месте, пока в моей голове прокручиваются самые яркие события нашей гипотетической совместной жизни. Наша первая квартира. Кофе бок о бок на диване, новости на экранах телефонов. Мэтт, помятый и взъерошенный, в кровати с ноутбуком – он пишет эссе. Оно нужно для его кандидатской диссертации по какой-нибудь не слишком практической дисциплине, например по древнегреческой литературе. Но это не страшно, потому что к тому моменту я буду успешной актрисой. Не старлеткой или звездой, просто серьезной востребованной актрисой. Каждый вечер у камина я буду играть на гитаре. И наша жизнь непременно окажется похожей на песню Our Home группы Crosby, Stills, Nash, and Young. В моей семье ее любят абсолютно все, даже Райан. – Андерсон уже проснулся. – Мэтт поднимает телефон. – Идет к нам. Нужно с собой брать что-то? – Не думаю. Только одежду, которую не жалко испачкать краской. Классная футболка. – Спасибо, – улыбается он. В школу нас везет Мэтт, а это значит, мы паркуемся в части, отведенной для выпускников. В целом ничего особенно, просто символическая демонстрация статуса – и обычно меня это не привлекает, но кислый вид Ланы Беннет того стоит. А еще здорово идти строить декорации с Мэттом и Андерсоном, зная, что уезжать мы тоже будем вместе. Еще рано – едва перевалило за восемь утра, – но техники уже приехали. На полу в лобби перед залом разложены газеты и огромные, наполовину раскрашенные листы пенопласта. – Может, мы просто… – Я оглядываюсь на Мэтта и Энди, а потом присаживаюсь на корточки напротив десятиклассниц по имени Суман и Бесс. Оказавшись ближе, я вижу, что на пенопласте скотчем размечен рисунок кирпичной кладки. – Пока просто закрашивай все серым, – говорит Бесс, передавая мне кисть. – А потом мы добавим тени. Энди и Мэтт садятся со мной рядом, и вскоре наша работа приобретает определенный ритм. Раскрашивание декораций – занятие медитативное. Мне нравится шум вентиляторов и ровное движение кисти туда-обратно. Кто-то в соседнем классе включил музыку, и ее слабая мелодия иногда проникает через двери. Энди сидит, скрестив ноги и аккуратно наклонившись вперед, его белоснежная футболка по-прежнему белоснежна, ни одного пятнышка краски. А у Мэтта челка то и дело падает на глаза, он поправляет ее рукой и уже испачкал волосы серой краской, предназначенной для каменной кладки. – Эй. Ты тут не закрасил. – Энди пихает Мэтта в бок. – Это, между прочим, мой дом. Повнимательнее! Мэтт пихает его в ответ кисточкой, оставляя на тыльной части руки серую полосу. – Упс. – Его глаза прикованы к пенопласту, но на губах играет улыбка. – Не закрасил, надо же. – Он снова проводит по руке Энди кистью. – И тут не закрасил. – Только попробуй, Мэттью Олсон, – вскрикивает Андерсон. Я не знаю, как на это реагировать. С одной стороны, их возня начинает напоминать эпизод из какой-нибудь романтической комедии, когда они сначала заигрывают друг с другом и мажут краской, а в конце целуются на фоне декораций. С другой – я не смогла бы встречаться с парнем, которому не нравится Андерсон. Все равно что встречаться с парнем, которому не нравится твое лицо. Внезапно двери зала снова распахиваются, и на пороге появляется Ной. Удивительно. Во-первых, еще и девяти часов нет. Во-вторых, на работу с декорациями приходить не обязательно, а Ной производит впечатление человека, который выполняет только необходимый минимум заданий. Он стоит в дверях, наблюдая за нашей работой, и, клянусь, я убью Андерсона Уокера. Потому что он как-то сбил меня с толку, и теперь Ной действительно кажется мне… симпатичным. Не понимаю, как это вышло. На нем спортивные шорты и футболка с логотипом бейсбольной команды школы, темные волосы беспорядочно торчат во все стороны, но губы кажутся такими мягкими, а глаза – заспанными, что я чувствую себя как на рубеже огня. Ной подплывает к нам и без колебаний опускается на пол рядом со мной. – Джао не разрешает мне браться за дрель, – жалуется он. – Потому что у тебя гипс? Или потому что ты – это ты? – И то и другое. Андерсон громко откашливается и складывает губы как для поцелуя. Я в ответ шлю ему немного угрожающий взгляд. Не знаю, какое из оскорблений хуже: то, что он и правда верит, будто Ной отвлечет меня от Мэтта, или что это явно написано на его лице. – Тогда тебе лучше красить декорации, – говорю я поспешно, передавая ему кисть. – Очень успокаивает. Видишь? Я спокойна. С этими словами я шлепаю кисть с серой краской на пенопластовый задник и начинаю бешено водить ею по нему. Ной присоединяется. – Так это мой замок, да? – Это мой замок, – поправляет Энди. – Через мой труп, – радостно напоминает Ной. – Я же твой отец. – Я твой отец, – говорит Мэтт голосом Дарта Вейдера. – Ты такой милый, – смеется, глядя на него, Энди. Мое сердце застревает в горле. Ладно. Это был чуть более очевидный флирт, чем я ожидала. И какая-то часть меня думает: «Полегче, Энди. Ты включился в игру. Не проиграй». Вторая часть меня хочет заколоть его ручкой от кисточки. Мэтт краснеет, но я не могу понять, от удовольствия или от смущения, которое мог бы испытать гетеросексуальный парень от этого комплимента. В любом случае, этот румянец ему к лицу. И Андерсон явно тоже так думает, потому что он умолк и смотрит, улыбаясь, на свои руки. Я чувствую укол… чего-то. Беспокойства, возможно. Сложно сказать. Но мне внезапно хочется ускорить время. – Нужна музыка, – говорю я, и Ной тут же раскрывает рот, как будто готов спеть нам. Я зажимаю его губы рукой. – Нет. Вместо него петь начинает Мэтт. Это первый куплет In a Little While. Но он поет, не пытаясь изображать Гарри и не пропевая его округлые рыцарские гласные. Получается легкая и приятная песенка, очень милая. Я убираю руку от лица Ноя и указываю на Мэтта. – Да. Потом сочувственно похлопываю Ноя по плечу, и Андерсон разражается смехом. Мэтт пропевает только первые четыре строки – первый куплет, – но все в комнате замирают. В искренности и непринужденной мягкости его голоса есть что-то такое. Когда он умолкает, тишина кажется наэлектризованной. И тут Ной пихает меня локтем, разрушая чары. – Кейт. Теперь ты. – Что? – Твоя очередь. Я качаю головой. – Тогда я спою. – НЕТ. Я поднимаю голову. Оказывается, Мэтт, Андерсон, Суман, Бесс и Ной – все смотрят на меня, и лица их выражают разную степень удивления. Потом Андерсон слегка склоняет голову и делает щенячьи глаза. Я возвожу очи горе. – Переста-а-ань. Он мурлычет мою партию себе под нос. – Ладно. Я начинаю петь. И очень неловко себя чувствую, хотя за пределами нашего маленького кружка никто даже внимания на меня не обратил. Все парни слышали мое пение не один раз. У Мэтта в четверг вообще практически индивидуальный концерт был на репетиции. Но одно дело – петь для мюзикла: на репетиции, прослушивании или даже перед публикой на сцене. И совершенно другое – делать это без подсказок и плана. Словно мое сердце пытается выскользнуть через рукав, а я ловлю его и прячу под манжетами. В спектакле все спланировано, все под контролем, даже самые напряженные эпизоды. Но в жизни все не так. Жизнь – хаос. Что бы ты ни делал, все равно окажешься не в том месте, скажешь не те слова и покажешь не те эмоции. А еще иногда рискуешь оказаться в инстаграме[19] Миры Рейнольдс. Я отгоняю эту мысль и продолжаю петь. Удивительно, но мой голос остается звонким и чистым. – Красиво, – говорит Андерсон, стоит мне закончить, и я улыбаюсь ему. Но Мэтт тут же продолжает свою партию со слов сэра Генри, и мы поем весь дуэт целиком без аккомпанемента. Энди наклоняется к Суману и торжественно сообщает: – Идеальное попадание. Она ведь крутая, да? Я не слишком-то крутая и не идеально попадаю в ноты, но есть что-то волшебное в том, как мой голос сливается с голосом Мэтта. К нам подходят, будто притянутые невидимой нитью, еще несколько человек. Я вижу, как Ной смотрит на меня, и лицо у него такое же, как у Флинна Райдера, поэтому я краснею и поспешно отворачиваюсь.