– Когда вы успели? – Теперь Энди тоже улыбается Мэтту, качая головой. – Пока вы проходили с Ноем сцену между отцом и сыном, – объясняет Рейна. – Про то, что есть цветочки-мальчики и цветочки-девочки. Время было выбрано идеально. – Спасибо, – говорит Мэтт. – Я тебя отвезу, Кейт, – предлагает Брэнди. – Мне все равно подвозить Рейну, получается, как раз по пути. Пускай поехать с Ноем мне не удается, но по пути к парковке я не могу не наслаждаться щемящим ощущением, которое дарит этот осенний вечер. Кругом пусто, даже спортсмены уже разошлись по домам, и кажется, будто весь мир принадлежит только нам. Нам, театральным: труппе и техникам. Мэтт и Энди идут бок о бок, чуточку ближе, чем обычно, а у Рейны в руках телефон: она болтает с Гарольдом. – Только не осуждайте, – говорит она нам с Брэнди, и я вижу у нее на губах самую милую и смущенную улыбку на свете. – Ох уж эти парочки, – говорю я Брэнди, пожимая плечами. – Да уж. Знаешь, что Пьерра и Колин прятались в будке осветителей? – Опять? – Ага. Вот ненасытные. – Кейт! Подожди! – Из боковой двери зала выскакивает Ной и бежит наперерез нам с Брэнди. – Привет, – выдыхает он, прижимая руку ко лбу. – Я могу тебя отвезти. – Смотрите, кто теперь снова может водить машину, – оборачивается к нам Андерсон. – Этот парень снова в деле, – улыбается Ной, а потом делает глубокий вдох. – Простите, ребятки, должен украсть вашу пассажирку. Сегодня среда, значит, она гостит у папы, а это, в свою очередь, значит, что мы живем через улицу друг от друга, поэтому, думаю, мне стоит… – Ладно, – перебиваю я, улыбаясь. Ной возится с молнией на толстовке, но, обернувшись к нему, я вижу его сияющие глаза. – Отлично, – говорит он. – Поехали. Сцена семьдесят третья – Неужели тебя не впечатлило, что я теперь помню, в какой день ты ночуешь у папы, а в какой – у мамы? – спрашивает Ной, стоит нам пристегнуть ремни. – Очень впечатлило. – Я откидываюсь на спинку сиденья и улыбаюсь. Его машину снаружи я видела пятьсот миллионов раз: в конце концов, он и правда живет через улицу от папиного дома. А вот внутри – впервые. У Ноя старый «Форд Фьюжн», доставшийся ему по наследству от сестер, здесь все забито вещами, но нет неприятного запаха. Не слишком-то пижонская машина. Мне скорее нравится. – Не странно снова сесть за руль? – Нет, не очень. Как… – Только не говори «как на велосипеде». – Ты записалась в поборники уничтожения клише в речи, что ли? – Вроде того. – Я поворачиваюсь к нему. – Поверить не могу, что тебе удалось сбежать. Я думала, Джао тебя не меньше чем на час задержит. – Нет, они с мистером Ди хотели просто поменять пару штук, раз уж у меня теперь обе руки рабочие. Очень странное ощущение. Почти такое же, как когда мне брекеты сняли. Упс! Черт. Черт! – Он коротко и смущенно улыбается мне. – Я забыл фары включить. – Как можно забыть включить фары в темноте? – Давно не ездил. – Он сглатывает. – И нервничаю к тому же. У меня будто разом выходит из легких весь воздух. Не могу объяснить. Просто я рядом с Ноем. С Ноем. У которого копна растрепанных темных волос и такие испуганные глаза. Он очень похож сейчас на Флинна Райдера. Просто Ной в обычной толстовке, но он кажется таким милым, что сердце разрывается. И чем ближе мы подъезжаем к папиному дому, тем хуже дело. Я просто смотрю в окно, прижав одну руку к груди, как будто пытаюсь удержать в ней свои чувства. Ной сосредоточен на дороге и тоже не произносит ни слова. Когда мы паркуемся на подъездной дороже, я остаюсь на месте. – Спасибо, что подвез. – Всегда пожалуйста. Так. – Он поворачивается ко мне, и я вдруг чувствую себя неуклюжей и косноязычной – а еще измученной ожиданием. Боже. Есть что-то невероятное в том, как я весь день думала об этом моменте и вот он наконец наступил. Как будто это чары какие-то. – Так, – повторяет он, смотрит в сторону дома и заканчивает, – твой папа на нас смотрит. – Шутишь. Но он не шутит: я тоже вижу папу с Чарльзом на руках в ярко освещенном окне комнаты. Он берет щенячью лапу и машет нам: «Привет!» Ной машет в ответ. – Так, – говорит он снова. – Я не собираюсь целовать тебя на глазах у твоего папы и твоей собаки, но должен сказать кое-что, иначе меня разорвет. Хорошо? Я киваю под бешеный стук сердца в ушах. Ной вздыхает. – Ты мне очень нравишься. – И ты мне. Очень-очень. Он качает головой. – Я попробую еще раз. Я был… Я был до смеха влюблен в тебя, Кейт. Так долго. – На секунду мы встречаемся глазами, но Ной тут же отводит взгляд, а я замечаю, как у него трясутся руки. – Со средней школы. С тех пор как мы лепили хлебные шарики в Храме. С того вечера, когда ты пела. Не говори ничего. Я просто хочу, чтобы ты знала. И он обеими руками закрывает лицо. – Ной, – окликаю его я. – Ты можешь уйти, если хочешь. Я просто… – Он снова нервно сглатывает. – Я просто припаркуюсь у себя. И завтра могу отвезти тебя в школу, но, если тебе это кажется неприятным, я все пойму… – Ной… Он отнимает руки от лица и смотрит на меня. – Папа задернул шторы. – Что? А! – Можно мне тебя поцеловать? – спрашиваю я, прекрасно зная, что он скажет «Да». Под его взглядом я чувствую себя Рапунцель. Ной отстегивает ремень и наклоняется ко мне. От одного этого у меня сжимается сердце. Все-таки получится. Ной Каплан меня поцелует. Удивительно, насколько это нелепо и неотвратимо. Он обеими руками касается моего лица, на долю секунды прикладывает палец к моим губам. А потом прикасается к ним своими, и я больше не чувствую себя Рапунцель. Я – бумажный фонарик. И меня поднимает вверх разгорающийся внутри огонь. Сцена семьдесят четвертая Слава богу, я играю в мюзикле, где в качестве декораций – матрасы, и нет, в этой фразе нет никакого сексуального подтекста. Почти нет. Серьезно, я не собираюсь заниматься сексом с Ноем прямо тут, на декорациях, во время костюмированной репетиции. Или когда-нибудь еще. В смысле, на декорациях. СЛУШАЙТЕ, МНЕ ПРОСТО НУЖНО ПОСПАТЬ. Потому что вчерашняя ночь выдалась… бессонной. И вовсе не из-за того, что мы с Ноем засиделись допоздна и целовались. Мы, конечно, засиделись и целовались, пока у меня губы не начало покалывать, а дыхания не хватало уже настолько, что я едва выдавила «Спокойной ночи». Но потом я лежала в кровати, глядя на полог и размышляя о том, как мне исполнится тридцать, пятьдесят, я уже бабушкой стану и все равно, все равно буду помнить лицо Ноя в тот момент, когда он наклонился ближе, вздох нетерпения, который я почувствовала прямо перед тем, как наши губы встретились. В голове у меня все крутилась и крутилась фраза, которую он сказал прямо перед тем, как я вышла из машины. «Увидимся завтра». В ней столько обыденности – и столько возможностей. Словно она вся пропитана магией. Минут через десять он прислал мне смайлик с сердечком, и я прижала телефон к груди, думая о том, что даже этого мне никогда не забыть. Даже смайлик. А пока все это происходило в моей голове, я печатала и стирала сотни сообщений Андерсону, и в этом была своя особенная радость. Снова знать, что я могу просто написать ему. Написать что угодно, восторженную ерунду например, и не держать ничего в себе. Отчасти я уверена: именно из-за Андерсона нас с Ноем раньше все время прерывали. Мир просто не мог подарить мне ничего, подобного прошлому вечеру, если я не могла разделить этот момент с Энди.