– Что-то с тобой сегодня неладно, – сказал я. – Крюшона перепил? – Дурные мысли в голову лезут. – Мысли, мысли. Что-то они ко всем лезут, эти самые дурные мысли, черти их возьми… Вот ты мне скажи. Ты спасал человека и его близких не раз. Он спасал тебя не раз. А однажды ты понимаешь, что этот человек может представлять угрозу для страны. Но он твой человек, ты перед ним в большом долгу. И что делать? – Не знаю. Иногда перевесит старый долг. Иногда долг перед Родиной. Тебе разбираться. Тут жестких правил нет. – Как разобраться? – А как сердце подскажет. Ты его слушай. У тебя большое преимущество перед многими ныне живущими. У тебя сердце есть. И оно пока не замерзло. Так почему не доверять ему? – Философ ты. Или даже поэт. – Летчик я. Существо крылатое. Почти ангел… Нашу беседу прервал краснолицый кряжистый и возбужденной техник в промасленной спецовке и фуражке. Он с порога стал жаловаться на технический сбой в двигателе. Летчик принялся его с ходу распекать, порой в достаточно грубых выражениях, недостойных потомственного дворянина: – Ты же можешь угробить технику! Или еще хуже – курсанта! Об этом подумал?! – Так на складе говорят… – Это что, крысе складской в воздух подниматься на двигателе на ниточках? – Но тогда нельзя в воздух. – А план учебы? Тоже на склад кивать будешь, когда наше небо беззащитным останется?.. Кто там воду мутит? – Так Нечипоренко. – Я ему сейчас устрою разбор полетов по партийной линии, хоть и сам без партбилета! Сейчас второму секретарю обкома позвоню! Я их научу авиацию любить! Летчик нацепил пилотку. И, уже не обращая на меня внимания, выскочил из штабного домика, направился к стоящему у скамейки мотоциклу. Вот и поговорили. Как со священником – и про пламень сердца услышал, и про Дантона с его французской революцией. Кроме конкретного совета – что мне делать?.. Когда вернулся на работу, довольный Фадей обрадовал меня, что накопал кое-что по кассе леспромхоза. Есть версия, что нападение совершили сбежавшие с выселок спецпереселенцы – то есть кулаки, отправленные в Сибирь на новое место жительства. Нужно еще созвониться с товарищами из других регионов. Тогда ситуация прояснится полностью. – Давай, действуй, – рассеянно произнес я. Фадей критически посмотрел на меня, хмыкнул и вышел из кабинета. Понял, что мои мысли заняты другим. А думал я о Великопольском. Чего я мучаюсь? Послать опергруппу и привезти его сюда. Арестовать. Это проще простого. Но как Летчик сказал – сердце слушай. А сердце мне вещало другое. На часах почти десять вечера. Я задумался. И решился. Да гори все синим пламенем! Действовать надо, а не сопли жевать. Ввяжемся в драку, а там посмотрим. Ну что же, вперед. С песней и под гром полковых барабанов… Или боевых там-тамов… Глава 14 Я заколотил в хлипкую дверь старенького дощатого дома. – Кто? – послышался сонный голос и зажегся свет. – Кому не спится? – Посыльный, – просипел я. – С завода. Директор Алымов вас срочно вызывает. На конвейере авария. Дверь тут же распахнулась. Я шагнул за порог, обойдя хозяина, будто тот был предметом мебели. – Ну что, гражданин Великопольский, поговорим? – спросил я, оглядывая немудреную обстановку домика. – Вы вообще кто будете? – начал было хорохориться инженер. – И с кем-то меня путаете. Выйдете, пожалуйста, из дома. – Константин Павлович, ну не извивайся, как очковая кобра у факира. Я тебя ни с кем не спутаю. Знаешь, на курсах НКВД меня психологи просветили, что, когда эмоции у человека зашкаливают, все лучше запоминается. А когда на расстрел ведут – чувства самые насыщенные. Так что перед моим расстрелом в станице ты мне так в память врезался. Глубоко. С болью. Да и другие наши встречи беспокойные были. Эмоции, брат, это тебе не корову за вымя дергать. – Ну не расстреляли же, – Великопольский кивком пригласил присесть, и мы устроились на деревянных стульях вокруг круглого стола. У кого там круглый стол с рыцарями был? У англичан, кажется, с их королем Артуром. Вот и мы, считай, рыцари. Один рыцарь революции. А второй чей? Белого движения? Эмиграции? Сейчас узнаем. На столе стояли блюдечко с печеньем, ваза с полевыми цветами. А рядом графинчик с прозрачной жидкостью. Занавесочки, кружавчики, полочки со скульптурками – по-мещански уютненько, миленько. Мне чем-то дом Антонины напомнило. Который, кстати, недалеко отсюда – через две улицы. Еще на столе лежала разделочная доска с осыпавшимися хлебными крошками. На ней – здоровенный кухонный нож. Великопольский мельком бросил взгляд на нож. В умелых руках тот вполне мог послужить неплохим оружием. А что, пара молодецких взмахов – и проблема решена. Если, конечно, на улице не ждет сигнала взвод красноармейцев. Хозяин дома усмехнулся. Взял нож. И вдруг, резко обернувшись, умело швырнул его в стенку. Тот вошел глубоко в дерево и аж задрожал. – Ох, любишь ты фокусы и позерство, – хмыкнул я. – Это чтобы ты не беспокоился. Резать я тебя не собираюсь… Ну так как, водочки за встречу? – Не побрезгую. Великопольский встал, подошел к буфету. Вытащил рюмки. Потом кусок сыра и нарезанную копченую колбасу: – Ешь. Чекисты вечно голодные. – Много чекистов встречал? – Да тебя одного более чем достаточно… Опрокинули мы по рюмке. Хорошая водка была. Качественная. Из закрытых распределителей. Инженерно-технический состав часто радуют подобными подарками. – Расскажешь, с каким заданием к нам прибыл – по-свойски, как старому другу? Или дурачка валять будешь? – поинтересовался я. – Да ни с каким! Как и встарь – инженер я. Производство обеспечиваю. И хорошо обеспечиваю. Не первый десяток лет. – Ты вообще откуда взялся? И как Вепревым стал? – Никуда и не девался. Посадил осенью двадцатого семью на последний пароход в Стамбул. А сам уже не втиснулся. Потом чудом не расстреляли твои товарищи. Бежал. Выправил документы – тогда это просто было. Фамилию созвучную взял, а с именем и заморачиваться не стал. И вот уже столько лет строю социализм. – Ударник. – Ну да. Тебе же начальник моего цеха Ломидзе наверняка сказал, что я ценный специалист. Он это всем говорит. Любит хвастаться ценными людьми. А я и правда ценный. – Меня ты у него в кабинете узнал? – Еще полгода назад узнал. Когда ты к директору приходил. Потом мне нашептали по секрету, что это не абы кто, а целый заместитель начальника УНКВД области. Растешь в чинах. – Работаю на совесть. – Совесть – это да. Моя вот чиста. И я перед тобой открыт весь. – Эх, Константин Павлович, ну не ври мне. Я же все могу проверить. Каждое твое слово. – Проверяй, если делать нечего. Или сразу к стенке. Теперь это быстро делается… Я задумчиво посмотрел на графин и кивнул: – Ну, чего тянешь? Напряженное у меня какое-то состояние. Будто в клетке со львом пребываю, который пока урчит, но может и рыкнуть, и броситься. А ты вроде и вооружен, но решительности никакой нет. Я поднял вновь наполненную рюмку: – Знаешь, давай за Россию выпьем. Она у нас одна. – Правильный тост, – кивнул Великопольский. Голову слегка повело от выпитого. Но ясность мышления никуда не делась. Зато нервное напряжение немножко спало. Интуиция – это ведь что-то нереальное, какая-то поповщина. Так, во всяком случае, считают ученые люди. Ну а я полагаю, что это знак свыше. Потому что именно интуиция выручала меня не раз. Вот и сейчас. Что-то мне нашептывало тихо и уверенно – трогать своего старого друга-врага нельзя ни в коем случае.