– После нас туда еще двое прибились, – рассказывал Нестор. – Из благородных. Из культурных, значит. С Урала, говорят. Больше молчали и только косились на всех свысока. Это у них в крови – барский гонор дерюгой не скроешь. Как-то разговорились мы. Один спьяну хвастался: «Мы не сами по себе. За нами сила великая. Она объединяется, чтобы большевикам большое сражение дать да и убить их всех. А для начала взорвем «Пролетарский дизель». И «Вагоностроительный» под Сталинградом». Поспешайте, говорит, домой. А то увидите не завод, а пепелище… А как мы золото с прииска забрали и все разбегаться решили, тот ваше благородие подбивал нас с ним идти. Мол, и дело найдется, и платят хорошо. Но Аким в ответ: «Домой надо. Счет у нас к колхозам». А тот ему: «Что ж, дело правильное. Только не жалейте никого. Тогда и нам работы меньше будет. А то слишком многих вешать придется»… Звоночек тревожный. И что делать? Все эти кулацкие и прочие дела сильно выбили из рабочей колеи. Трясти надо «Дизель». Как грушу… Часть вторая. Террористы Глава 1 Поднимаясь из внутренней тюрьмы по лестнице в свой кабинет, я нос к носу столкнулся с начальником следственной группы. Тот был чем-то сильно доволен и осчастливил меня широкой ехидной улыбочкой. Значит, припас какую-то гадость. – Отказывает вам пролетарское чутье, Ермолай Платонович, – как положено, шмыгнув носом, выдал Грац. И этот про чутье. Они что, на досуге в шашки с Гаевским рубятся и мой чекистский нюх обсуждают? – Оно у меня было, когда ты еще на свет не появился, Ефим Давидович. Так что не занимайся демагогией. Говори, что хотел. – Друзей неправильных подбираете. С гнильцой. – Про кого это ты? – Да вашего начальника аэроклуба сегодня арестовали. – Что?! Почему мне об этом ничего не известно? – Проспала ваша агентура. Спасибо неравнодушному народу – открыл нам глаза на этого белого офицера. Понятно. Информация с сектора доносов. А доносы на Летчика писали постоянно. Ну а как же иначе? До сих пор продолжаются дела военных. Они в центре внимания. А тут настоящий царский офицер. Да еще в должности начальника авиашколы. По работе недоброжелателей нажил много. Характер крутой, за свой аэроклуб кого хочешь порвет как Бобик грелку. В прошлом году вскрыл махинации в снабжении курсантов. Это тоже ему любви не добавило. Да еще соседи на него постоянно кляузы пишут – как так, двумя комнатами владеет, а сам антисоветскую пропаганду ведет. А он и правда способен ляпнуть про партию и правительство что-то резкое. Ну готовый же вредитель! Я посмотрел на довольную физиономию Граца, сдержал естественное желание врезать по его хлюпающему носу и сбросить ослабшее тело в лестничный проем. Еще только не хватало сорваться. Погубить и Летчика, и себя, подставить под удар близких. В глазах собеседника мелькнула хитринка. А ведь эта сволочь на то и надеется, что я сорвусь. – Ну, если будет доказательство контрреволюционной деятельности – честь тебе и хвала. Тогда признаю, что просмотрели врага и органы НКВД, и областные партийные власти, у которых наш аэроклуб предмет гордости. И военно-воздушные силы, которые Летчику ордена давали. – Ордена – это не показатель, – поморщился Грац. – И товарищ Сталин на аэродроме в Тушино лично Соболеву руку жал. Конечно, всяко может быть, но мне не верится, что товарищ Сталин не может различить врага, который стоит перед ним. Или иначе думаешь? – К чему эти разговоры? – воровато огляделся Грац. – Пустое все. Не по делу. А по делу то, что в самом деле. – Лучше и не скажешь. Работай, Ефим Давидович. – Я пожал ему руку так крепко, что его костяшки хрустнули под моими клещами, и он поморщился. Поднявшись в кабинет, тут же по внутреннему телефону я вызвал Фадея. Он через минуту был у меня. – Ты в курсе, что этот собачий сын Грац Летчика арестовал? – сдерживая бешенство, спросил я. – Да в курсе я, – Фадей вытащил портсигар и засмолил свою ядовитую самокрутку. – А Гаевский куда смотрит? – Он и дал разрешение на арест. А сам благоразумно в Москву два часа назад укатил. За себя Ховенко оставил. Тебе не доверяет. – Да и хрен с его доверием, – отмахнулся я. – Так даже лучше. Ховенко был заместителем, курирующим тыл и работу с личным составом. Я его пятнадцать лет знаю. Он больше не чекист, а профессиональный замполит. Мужик порядочный, хотя немного наивный. Кадровая работа у него на уровне. Только прошляпил Граца и еще нескольких таких же прожектеров и карьеристов. Хотя эти пустозвоны навязаны нам Москвой. – Маневр известный, – сказал Фадей. – Мол, разбирайтесь здесь сами. Летчик – человек уважаемый. Легенда города. Пример для подрастающего поколения. Его арест – это как плевок в лицо людям. – И не таких в расход пускали, – резонно заметил я. – Знаешь, Летчик – это так, проходная фигура. Под тебя Грац копает. – Мне вот тоже так думается, – кивнул я. Действительно, хороший повод меня скомпрометировать. Связь с врагом народа – это серьезно. Только зачем? Что, мешаю я этому наполеончику быть хозяином горы и окрестностей? Хочет подгрести под себя область, схватить все ниточки? С учетом того, что Гаевский не великий знаток чекистских премудростей, это видится вполне возможным. Ведь Грац цепкий и умный профессионал. Эх, его бы дурную энергию да на общественно-полезные цели… – Только мной он подавится. – Я махнул рукой, отгоняя дым, идущий от цигарки Фадея. – Я ему не по зубам. – Ты думаешь? Сколько у тебя уязвимых мест, куда можно больно ударить? – Не так много. – Да?.. Летчик уже в камере. А кто следующий? Антонина? – Что? – А что? Слишком часто она в своем университете слезы льет по невинно арестованному профессору Корниенко. А знаешь, как такое преподнести можно? Если с толком и подковыркой подойти. – Откуда дровишки про то, что Антонина наговорила? – Сам знаешь. Скорость стука и скорость света величины сопоставимые. Посоветуй хоть ты ей, чтобы больше молчала, а не трепала языком. – Устрою ей головомойку, – кивнул я, признавая, что он полностью прав. – А вообще, с этим гусаком сопливым пора что-то делать. Замутить, что ли, на него донос об укрывательстве врагов народа да еще свидетелей найти? Или просто в переулке булыжник на него уронить? Фадей вполне может такое организовать. Но я покачал головой: – Потом не отмоемся. Пока посмотрим, как он себя дальше проявит. – Да уже проявил во всей неземной красе. Посмотри, как его Гаевский покрывает, но осторожно, и при этом хочет остаться для всех хорошим. Удобная позиция. Только вот никак не коммуниста и большого руководителя. – Что делать с Летчиком? – Соболева отдавать нельзя. Он наш человек. – Будем думать. – Я потер виски пальцами. Наваливалась головная боль – как всегда, некстати. И, как всегда, сильная, мешающая сориентироваться. Мигрень, черти ее дери! – Фадей, у нас и других дел полно. Что-то грядет нехорошее. Враг готовит масштабное наступление, пока мы тут в НКВД между собой разбираемся. Я поведал ему об откровениях кулаков насчет того, что от завода «Пролетарский дизель» скоро одни развалины останутся. – Динамита у них не хватит на завод, – хмыкнул Фадей. – Но тревожно. – Что с этим Кирияком, который якобы котел взорвал? – Да ничего. Активист комсомольский. С сотнями людей общается, и ни с кем близко. Вроде нарисовалась парочка связей, но вилами на воде писаны. Присматриваемся. – А может, взять этого комсомольца сегодня ночью? Да выбить всю пыль? Вместе с признанием. – Не стоит. Он лишь марионетка. И не факт, что много знает. Обрубим нить. Разрабатывать его надо. Дальше прощупывать. Меня резанула мысль – а Великопольский и этот Кирияк не одна ли агентурная сеть? Как-то очень вовремя они вместе нарисовались на горизонте. Эх, Великопольский. Я его из виду не упускал. Разослал запросы по местам предыдущего пребывания моего странного друга-противника времен Гражданской войны. И уже пошли настораживающие звоночки. – Ладно. – Я хлопнул ладонью по столу. – Готовим материалы на заведение дела «Фейерверк». Пока фигурант один – Богдан Кирияк. Обозначим его как… – «Крикун». Крика от него много. – Еще момент. Два часа назад из Москвы позвонили. По агентурному делу «Эверест». К нам связной от троцкистов собирается. Со дня на день ждем. «Эверест» – это разработка по троцкистской группе, которая охватывает несколько регионов. Там собрались не полоумные болтуны, которые хранят на груди портрет Троцкого и втихаря всем доказывают, какой это великий деятель революционного движения. Там реальное троцкистское подполье с конкретными властными амбициями. Спрут такой с длинными щупальцами.