– Мэри! Могу ли я войти, дорогая? Я просто хочу забрать мою чековую книжку из твоего письменного стола… Вот и все. – Да, конечно. Разумеется, заходи, дорогой, – ответила ее светлость. Я совсем одна. Парикмахер закончил… О боже мой! Что это! Кровь! Мой дорогой, мой дорогой! – Все в порядке. Не пугайся. Это не моя кровь. У нас был чемпионат по боксу на конюшне, и я обнял полицейского. – Драка с кровью! – Да, я знаю, что это ужасно, но я даже не успел принять в этом участия! Не бойся, Мэри, не смотри так потрясенно – я бы и сам наподдал негодяю, если бы все уже не решил этот божественный удар левой. У меня не было такого прекрасного развлечения с того дня, как мне исполнился двадцать один год, дорогая; он бил этого мерзавца, как карающий ангел, этот парень. – Какой парень? О чем вообще ты говоришь? – Этот сыщик, Клик. Плачущие вдовы! Это была самая красивая работа, которую можно представить. Мы отправили мерзавца в больницу и… расскажу тебе все, когда вернусь. Не могу оставаться сейчас, дорогая. Пока-пока! Затем дверь стремительно закрылась, и майор с чековой книжкой уже спускался вниз. Глава XV В ПОЛИЦЕЙСКИХ КРУГАХ общепризнанным фактом считается то, что уровень преступности имеет любопытную склонность периодически возрастать до апокалиптических масштабов, а затем идти на спад и на какое-то время замирать на низком уровне, как обожравшийся тигр, который ни на кого не нападает, но и не подпускает никого к своему куску мяса. Вот и теперь, в соответствии с описанной закономерностью, недавний период криминальной активности сменился своего рода «мертвым сезоном», и следующие две недели были для Клика отпуском. Холостяцким, но идиллическим – с его точки зрения. Он вернулся в маленький загородный домик с огороженным садом, папоротниками и цветами. К тому же сейчас тюльпаны были в полном цвету. И вскоре здесь будет еще один «цветок». Всего через двенадцать дней она вернется в Англию. Через двенадцать дней он и Доллопс выедут отсюда, а Элиза Лорн въедет сюда, в этот маленький Эдем на зеленых и душистых лугах. И с этого времени у домика будет новый арендатор. Но ей не придется скучать в одиночестве, как бы то ни было; так как «капитан Горацио Бербэж» недавно написал миссис Кондимент, что, поскольку «Спящая Русалка», как оказалось, в конце концов не окупила вложений и не принесла должной прибыли, он намеревается отказаться от нее и вспомнить «Старого Иосифа». С этой целью уже обеспечил доброй женщине должность домработницы-компаньона для одинокой мисс Элизы Лорн, которая в начале июня ожидает ее и глухонемую домработницу-помощницу. Вот тогда, среди аромата цветов, будет цвести и этот цветок, его любимая девушка, радость его сердца. Она будет ждать наступления того славного дня, когда он исполнит свой долг искупления, когда последний долг Неуловимого Взломщика будет уплачен, и он сможет прийти к ней с чистыми руками – попросить выполнить ее обещание. Вспоминать об этом было так здорово! Тем более что Клик на время оказался свободным от звонков из Скотланд-Ярда и теперь уделял все свое внимание подготовке дома для нее. День за днем сыщик работал в старомодном садике с высокими стенами – копал, сажал, обрезал кусты, – чтобы, когда приедет Элиза Лорн, все кругом цвело. Но хотя он посвятил свой разум и тело этой задаче и жил не выходя за стену сада, он не полностью потерял связь с реальным миром, потому что каждое утро по телефону, установленному для Элизы, он связывался с Нэркомом, и каждую ночь газета, которую приносил ему Доллопс, держала его в курсе текущих событий. Именно по телефону он и получил первые сведения о том, что его поспешное бегство из Йоркшира не было излишней мерой предосторожности. Как и его подозрения относительно вероятных последствий его расследования дела Носвортов. Нэрком сообщил, что по данным, собранным агентами, в течение двух дней после дела в Круглом доме какие-то иностранцы прилежно расспрашивали всюду по западному Йоркширу о местонахождении двух мужчин и мальчика, которые путешествовали в фургоне, запряженном двумя лошадьми. – Этот внезапный побег был очень хорошим ходом, старина, – заметил суперинтендант, когда рассказывал об этом. – Наши заклятые друзья с континента рвут на себе волосы. Не удивлюсь, если они уже уплыли за Канал несолоно хлебавши. Во всяком случае, ни один из моих агентов в штатском с тех пор не видел ни шкуры, ни волос ни одного из них, ни в городе, ни за его пределами. Вальдемар, похоже, тоже залег на дно или уехал; поэтому я считаю, что мы видели его последними. Но Клик не был так уверен в этом. У него были собственные идеи относительно того, что означало исчезновение апашей, и он не позволял себе необоснованного чувства безопасности. Он помнил, что есть больше способов, чем один, чтобы поймать ласку, и решил не ослаблять меры предосторожности ни на йоту, когда в следующий раз его услуги потребуются Скотланд-Ярду. Что это будет скоро, он почувствовал, когда вторая неделя отпуска подошла к концу. Более того, он, кажется, знал, чего и когда ему следует ждать. В доброй старой Англии было неспокойно – и каждая газета приносила в идиллический уголок тревожные известия. Можно ли было надеяться остаться в стороне, когда вся страна бурлила, и каждая газета подливала масла в огонь огромными, кричащими заголовками? Виной всему было странное происшествие на прошлой неделе. На водном пути между островом Барроу и Королевскими продовольственными складами было обнаружено тело мужчины лет тридцати пяти, полностью (и к тому же модно) одетого, со всеми внешними признаками богатства и хорошего положения в обществе. Сразу стало очевидно, что смерть – результат несчастного случая, и что жертва не умела плавать, поскольку руки были затянуты в тесные перчатки, пальто было плотно застегнуто, а пара биноклей в кожаном футляре все еще висела через плечо на длинном ремне, который с трудом выдерживал их вес. Неумение жертвы плавать доказывалось тем фактом, что этот человек не предпринял никаких усилий, чтобы избавиться от этих мешающих предметов, и руки его крепко вцепились в кусок коряги длиной в фут, за который он, должно быть, цеплялся, пытаясь выплыть. Поэтому предполагалось, что человек упал в воду в темноте – либо с берега, либо с какого-нибудь судна или небольшой лодки, на которой он в то время путешествовал. Быстрое течение унесло его, и он утонул. Не был упущен из виду и тот факт, что состояние тела ясно указывало на то, что оно находилось в воде более двух недель, перед тем как его обнаружили. Позже несчастный был опознан одним из палубных матросов прогулочного парохода, который ежедневно курсирует к острову Уайт и обратно, как человек, которого он видел на борту этого судна во время одной из ночных поездок в Алум Бэй, двумя или тремя неделями ранее. и еще позже выяснилось, что той же ночью там же на побережье был нанят лодочник, чтобы отвезти джентльмена на яхту, «лежащую в море». То, что последовало, придало этим двум обстоятельствам ужасающее значение. Поскольку, когда тело было доставлено в морг и в одежде утопшего стали искать возможные ключи к опознанию личности, на нем был найден запечатанный пакет, адресованный просто «А. Steinmüller, Königstrasse 8», и в этом пакете обнаружились две свежие фотографии внешнего вида форта Блокхаус и форта Саутси, более или менее точный чертеж военной верфи Портсмута, а также некоторая секретная информация относительно военных поставок и предполагаемого вооружения крейсеров, которые в настоящее время проходили переоснащение. Гнев и изумление, вызванные этим открытием, однако, были ничтожны по сравнению с тем, что началось дальше. Джон Бичман, начальник дока, представший перед адмиральским суперинтендантом и советом, был вынужден признать, что один человек – его старший сын – мог получить допуск к сейфу, в котором Бичман хранил секретные документы, и этот молодой человек был помолвлен с женщиной, с которой познакомился во время праздничного тура по Континенту. – Англичанка или иностранка? – спросили его. На что он ответил, что она англичанка или, по крайней мере, англичанка по рождению, хотя ее покойный отец был немцем. Он стал натурализованным и до самой смерти симпатизировал стране своего усыновления. Однако он не умер в Англии. Обстоятельства заставили его посетить Соединенные Штаты, и он погиб во время одной из ужасных железнодорожных катастроф, которыми славилась эта страна. Это привело к тому, что дочь осталась сиротой и скоро стала считаться будущей женой сына мистера Бичмана, так что он и миссис Бичман забрали ее в свой дом до свадьбы. Они не считали правильным оставлять ее жить в одиночестве и без защиты, учитывая, что она скоро станет для них родной. Поэтому они взяли ее в дом, а их сын договорился жить в отеле в Портсмуте в ожидании свадьбы. Невесту звали Хильманн – мисс Грета Хилманн. Она была из очень хорошей семьи и сама по себе вполне обеспечена. Она никогда не бывала в Германии с момента помолвки. У нее там имелись родственники; в частности – барон фон Зигельмундт и его сын Аксель. Сын посетил Англию дважды – один раз много месяцев назад, а последний раз – семь или восемь недель назад. Он всем очень понравился, особенно избранному жениху. Они действительно стали очень хорошими друзьями. Нет, Аксель фон Зигельмундт больше не бывал в Англии. Он оставил страну примерно месяц назад. Он хотел совершить кругосветное путешествие, но понятия не имел, куда отправиться, когда покинет Портсмут. Через два часа после того, как это заявление было сделано, если бы население страны могло заполучить молодого Гарри Бичмана, оно разорвало бы его на части; когда было обнаружено, что утопленник был ни больше ни меньше, чем герр Аксель фон Зигельмундт, и что они – Аксель и Гарри – не только провели большую часть этого конкретного дня вместе, в комнате Гарри в отеле, в Портсмуте, но были вместе вплоть до того момента, когда экскурсионный пароход начал свой рейс под луной в Алум Бэй, и до того таинственного несчастного случая, который не позволил государственным тайнам ничего не подозревающей нации быть преданными тайному врагу. То, что последовало, было избыточно, но неизбежно. Джон Бичман был немедленно отстранен от должности, и его сына приказали арестовать. Не имело никакого значения, что Гарри с негодованием отрицал обвинение в предательстве и клялся всеми святыми, что часы, проведенные в его комнате в отеле, были потрачены на то, чтобы овладеть тонкостями сложной немецкой карточной игры Skaat, и что никогда, за все время их знакомства, ни одно слово, касающееся страны или дел страны, не было услышано Акселем фон Зигельмундтом из его уст, помоги ему бог! Также тщетны были крики и стенания Греты Хильманн, которая кричала о том, что верит своему жениху, и дико умоляла, что, если он должен быть заключен в тюрьму, ее надо посадить вместе с ним. «И убить, если он предстанет перед военным судом и будет расстрелян, вы, ублюдки!» Грета Хилманн цеплялась за него и боролась изо всех сил, чтобы не дать разлучить себя с женихом, но тщетно; возмущенная общественность потребовала его и забрала его, несмотря ни на что. Общественное мнение проигнорировало даже то, что, обезумев, когда они отрывали его от нее, несчастная безумная женщина жила от обморока к обмороку, пока не лишилась разума совсем, а конец истории казался и вовсе трагическим. Однако все детали так никогда и не были обнародованы. Достоверно известно было лишь то, что ее привезли обратно в дом Бичмана в истерии, граничащей с безумием, и что по приказу Адмиралтейства этот дом и все его содержимое были конфискованы в ожидании самого подробного расследования – изучения бумаг капитана и его счетов, а адмиралтейский суперинтендант и назначенный аудитор вступили во владение домом. Однако состояние здоровья девушки было признано настолько серьезным, что было решено оставить ее в доме, по крайней мере на день или два. Из военно-морской больницы была вызвана медсестра. Ее назначили ответственной за Грету; но в какой-то период во время четвертой ночи дежурства, когда медсестра, изнуренная непрерывным бдением, уснула в кресле, несчастная пациентка поднялась в полубреду и оставила записку, где сообщала, что жизнь потеряла для нее свою привлекательность, и если они хотят найти ее, то могут искать ее в море. Девушка исчезла. Едва ли она могла сделать хуже для репутации своего жениха. Те, кто никогда не знал ее лично поспешно заявили что фактов достаточно для доказательством того, что молодые люди – шпионы. Короче говоря, она тоже стала шпионом, и она применила ту же уловку с симуляцией безумия и самоубийства, чтобы вернуться в Германию, пока скандал не разгорелся и закон не успел наложить на нее руку. Те, кто ее знал, смотрели на нее более милосердно, но они обвиняли во всем молодого человека. Только что может означать ее отчаяние и полная потеря надежды даже до того, как ее жених предстанет перед судом, если не то, что она знала, что он виновен, знала, что он достоин виселицы, и что ее самоубийство было негласным признанием этого? Глава XVI ТЕМ ВРЕМЕНЕМ ОБЩЕСТВЕННОЕ негодование накалялось, досмотр книг, бумаг и счетов начальника дока продолжался, и вся Англия, затаив дыхание, ждала, пока результаты станут известны. Так обстояло дело, когда в четверг вечером в половине восьмого – ровно через неделю после обнаружения этого пакета на теле утопленника – произошла удивительная история, превзошедшая все, что было раньше, своей таинственностью и ужасом. Самый дикий шторм, какого не случалось на этом побережье в течение многих лет, бушевал с самого рассвета. Воющий ветер, рвавшийся прямо через Канал из Франции, гнал чернильно-черные валы на чернильно-черный берег, и все дьяволы бездны бесились и веселились среди громов и мрака. В доме временного капитана дока адмирал-суперинтендант сэр Чарльз Фордек вместе со своим личным секретарем господином Полом Гримсдиком и аудитором господином Александром Макиннери, продолжавшими своё расследование с утра, теперь приближались к концу работы. Они находились в запертой и хорошо охраняемой комнате, за пределами которой находился часовой. Вокруг дома в бурном хаосе шторма мерзли, проклиная судьбу, патрульные. Над книгами в одном конце комнаты склонились сэр Чарльз и аудитор; в другом Пол Гримсдик стучал на пишущей машинке, расшифровывая стенограммы. Это случилось в тот момент, когда часы на каминной полке пробили половину восьмого. С неба донесся страшный удар грома, сама земля, казалось, задрожала, и трое мужчин вздрогнули от неожиданности. – Ого! Юпитер сердится! – со смехом воскликнул сэр Чарльз. – В этот раз что-то пошло не так, помяните мое слово. Что-то «пошло не так», а еще через полчаса до него дошла тайна и страшная природа этого чего-то, что стало известно ему и его двум спутникам. Оператор в центральном телеграфном офисе, сидящий рядом с бесшумным инструментом с открытым ключом, расшифровывая сообщение, которое за мгновение до того дошло до него, подпрыгнул, как и они, когда раздался этот раскат грома. Затем, без намека или предупреждения, телеграфный аппарат отстучал обрывок сообщения без начала и конца. – Ого! Что – то странное! – пробормотал телеграфист и наклонился, чтобы принять «сообщение». В следующий момент он оказался потрясен, словно молния попала прямо в него. Ибо сообщение гласило: …и восьмидюймовые пушки. Боковые бронеплиты палубной башни… И на этом, так же внезапно, как началось, сообщение обрывалось. – Боже! Здесь еще один проклятый немецкий шпион! – воскликнул оператор, спрыгивая со своего места и хватаясь за шляпу. – Господин Хокинс, следите за аппаратом. Кто-то телеграфом передает с верфи секретную инфорпрмацию, и шторм «скоммутировал» провода и отправил нам сообщение! Затем он бросился в бушующую тьму. Но загадка оказалась еще таинственнее, когда факты стали изучать. Эти две части предложений оказались стенографической копией информации, которую только что распечатал Пол Гримсдик. Эти записи никогда не покидали стен охраняемой комнаты охраняемого дома, ни на одну секунду с момента их набора на печатной машинке. Никто, кроме троих проверенных агентов, не проходил в эту комнату, ни разу, в течение всех семи дней расследования. В комнате – в доме – или в пределах досягаемости от него не было телеграфного аппарата. И все же кто-то в этом здании – кто-то, кто мог бы знать эти вещи, просто стоя в этой комнате и копируя их, ибо об этом никогда не говорилось из уст в уста, – какое-то невидимое, неощутимое, сверхчеловеческое существо передавало в эфир государственные тайны. Как? Кто? Кому? Естественно, такое положение дел взбаламутило всю страну и вызвало панику, которую усугубляла истерика прессы. Таким образом дела обстояли вечером в среду, двадцать второго мая, и таким образом они все еще обстояли утром двадцать третьего, когда в доме Клика зазвонил телефон… ДОЛЛОПС ВОРВАЛСЯ В спальню Клика, плача, взволнованный и растрепанный: – Мистер Нэрком, сэр. Он звонит из дома. Спешно хочет переговорить с вами. Дело касается национальной безопасности, как говорит он, и ни минуты нельзя терять. Клик встал с постели и взял трубку; но едва он произнес обычное «Привет!», как голос суперинтенданта загрохотал могучим ураганом: – Родина зовет, парень! Расследование чертовщины вокруг верфей в Портсмуте. Сэр Чарльз Фордек только что отправил нам запрос. Мчись туда, как если бы за тобой гнался сам дьявол! Не медли! Хватай такси, если надо. Встретимся там – на Портсмут-роуд в семь тридцать. Мы покажем этим шпионам, где раки зимуют!.. Да, боже! Ну всё! Убегаю! Затем раздался щелчок, и связь прервалась. Клик принялся очень быстро одеваться. Когда он выходил из дома, солнце едва выглянуло из-за горизонта на востоке. По крайней мере, часть пути Клик должен был пройти пешком, и путешествие было долгим, но к четырем часам было почти так же светло, как в полдень. В пять Клик уже ехал на такси, а в семь он был на Портсмут-роуд в Гилфорде и жевал бутерброды, которые Доллопс заботливо сунул ему в карман, и поджидал красный лимузин. Машина вынырнула из-под горки на десять минут раньше назначенного времени, и настолько дикой была скорость, с которой Леннард, в яростном порыве, гнал вперед, что Клик не мог придумать ничего, с чем можно было бы сравнить машину и водителя, кроме как с красным смерчем, со свистом несущимся по зеленовато-лиловому фону, разбрызгивая грязь во все стороны, – и красный металлический демон с совиными глазами был сердцем этого смерча. Машина, с визгом тормозов, остановилась возле Клика. Едва тот успел запрыгнуть внутрь, как красный смерч вновь рванулся вперед. Патриотический порыв Леннарда не позволял шоферу медлить ни секунды.