ЗАКОНЧИЛАСЬ ЭТА ГОНКА перед посольством Моравии. Несмотря на поздний час здание напроминало шар света, повсюду трепетали флагов и искрились цветы, гирлянды и букеты. И, взглянув вверх по ступенькам, по которым алая ковровая дорожка бежала к самому бордюрному камню, Клик увидел двойную линию солдат в сверкающих белым и серебром цветах моравской королевской гвардии – в перчатках и в шлемах, – стоящих со шпагами в салюте в ожидании его появления. А над арочным дверным проемом сверкали королевские штандарты, и над ними – в мерцающих газовых струях – лавровый венок, окружавший монограмму MR, которая обозначала Максимилиан Рекс. – Вот, наконец, и мы, сэр, – объявил Нэрком, когда машина остановилась, и, выбравшись из машины, придержал дверь для Клика. Впоследствии он объявил, что это был самый приятный момент в его жизни. Когда нога Клика коснулась темно-красного ковра, душа детектива затрепетала в такт величественной мелодии государственного гимна Моравии, эскорт спустился по ковру и по ступенькам, выстроился в линию по обе стороны от ковровой дорожки. Клик поднялся по ступенькам и спустился по длинному залу, сопровождаемый хором «Виват, Максимилиан!» Гордо гремел гимн. Затем, на мгновение, эскорт отступил, двери открылись, и Клик оказался в обширной зале, пылающей огнями, наполненной эхом многоголосого виват, и, оглядываясь вокруг, увидел, что он был окружен собранием людей, стоящих на коленях, и один человек, в частности, застыл у его ног, рыдая. Он посмотрел вниз и увидел, что этим человеком был граф Ирма. Клик улыбнулся и протянул ему руку. Граф наклонился и коснулся ладони Клика губами. – Ваше величество, я никогда не забывал! Государь, я работал для того, чтобы этот момент когда-то наступил с той ночи! – заверил он. – Я бы боролся до последней капли крови, если бы это было необходимо. Но этого не потребовалось. Видите, такова была воля Бога, и это была воля нашего народа. – Мой народ! – повторил Клик, его голова запрокинулась, его глаза горели гордостью и счастьем, которое невозможно передать словами. – О Моравия! Дорогая земля. Дорогая страна моя! Но едва восторг от этой мысли завладел им, как его взгляд заскользил по собравшимся в поисках той, что должна была быть здесь, рядом с ним, и разделить с ним этот триумф. «Она пришла для этой цели», – так сказал Нэрком. Где она была тогда? Почему она держалась на заднем плане? И в этот самый момент Клик увидел ее. Собрание поднялось с колен, и она тоже, хотя она держалась в стороне в дальнем конце зала. На ее губах играла улыбка, но даже на таком расстоянии он мог видеть, что она была очень, очень бледна и что в ее дорогих глазах стояла тень боли. – Мы оба боролись за идеал, граф, – сказал он со счастливой тихой улыбкой. – Вот мой. Вот за что боролся я! И, пройдя через залу, он направился прямо к Элизе, протянув обе руки к ней, и его лицо сияло. Но не нужно было тихого шороха возмущенных голосов, который послышался со всех сторон, чтобы омрачить радость его духа. Ибо при его приближении Элиза сделала глубокий реверанс, который благовоспитанная девушка обязана сделать перед особой королевской крови, и отступила назад. – Элиза! – воскликнул он. – Любовь моя! Не делай глупостей. Слишком глупо думать, что протокол может стоять между нами! Возьми меня за руку – возьми! – Ваше величество… – Возьми, говорю тебе! – повторил он почти грубо. – Боже! Ты думаешь, что это может иметь какое-то значение? Возьми мою руку! Ты слышишь? На этот раз она повиновалась ему, но когда ее пальцы успокоились в его пальцах, он увидел, что она сняла кольцо – знак их помолвки исчез. Однако он привлек ее к себе со страстной жестокостью, которая была сама по себе упреком. – Не могла же ты так подло подумать обо мне? Не могла? – закричал он. – Где кольцо? – В моем кармане. Я сняла его, когда… услышала. – Надень его снова. Или нет! Отдай мне и позволь мне сделать это самому… здесь, перед всеми ними. У королей должны быть королевы, не так ли? Ты всегда была моей, ты всегда будешь моей. Даже день нашей свадьбы не изменится. – Тише! – ответила она. – Долг перед страной должен всегда стоять на первом месте для короля. – Долг? Короли, в конце концов, тоже мужчины, и первым долгом мужчины является единственная женщина его сердца. – Не для короля. Есть другое правило, другой закон. Отпусти меня, пожалуйста! Я знаю, я полностью понимаю, что с тобой было бы иначе, если бы это было возможно. Но это – цена, которую нужно заплатить за корону, дорогой. Король должен жениться на дочери короля, а не на женщине из народа. Это закон всех королевств, неизменный закон. Это было так. Он забыл это. И теперь он столкнулся с жестокой правдой. Какое-то время он молчал, он побледнел, свет медленно исчез из его глаз. Затем он внезапно оглядел сверкающую залу и уставился на графа Ирму. – Это было бы невозможно? – спросил он. – Она не сможет стать королевой, сэр. Выбор народа в этом отношении будет зависеть от наследственной принцессы Дунайской. Я уже объяснил это мадемуазель. Но если будет удовольствием для вашего величества взять морганатическую жену… – Отставить! – голос Клика стал истинно королевским и был исполнен гнева. – Итак, мне предложено продать свою честь за корону; разрушить жизнь женщины ради королевства и стать прелюбодеем ради трона и скипетра! – Но, ваше величество, долг перед страной – это святое. – Не так священно, как искупление, граф, а отрекаясь от любви и чести, я отрекусь от Бога! Моравия забыла меня однажды; она снова меня забудет. Она должна меня забыть! Мои лорды и джентльмены, я отказываюсь от вашего лестного предложения. Мое единственное королевство здесь – в руках моей любимой женщины. Иди со мной, Элиза, будь со мной всегда. Ты сказала, что согласна стать моей женой. Иди со мной, дорогая, как моя королева и моя жена. И, обняв ее за руку и прижав ее к себе, и повернувшись спиной к огням, флагам и сверкающей гвардии, он прошел с поднятой головой сквозь бормотание и шушуканье. Прошел вместе с ней, сел в синий лимузин, возвращаясь к службе в Скотланд-Ярде, к дружбе, любви и чести, которые являются истинной короной человеческой жизни. У подножия ступеней Нэрком и Доллопс догнали его, и нетерпеливая рука мальчишки тронула его за рукав. – Начальник, вы классный. Как вы отбрили этих индюков! Люблю вас, сэр! – сказал он с каким-то рыданием в голосе. – Я рад, что вы это бросили. Мне было больно думать, что мне придется называть вас «сир» до конца моих дней! Приключения Гамильтона Клика Загадка сиреневой комнаты МОЙ ДОРОГОЙ КЛИК, это письмо было доставлено нам общественным посыльным, и, если судить по примечанию на конверте, по-видимому, затронутый в нем вопрос не терпит отлагательства. Я спешу переслать его тебе с Леннардом. В случае, если это письмо действительно затрагивает жизненно важные вопросы, Леннард и лимузин в твоем распоряжении. Искренне твой, Нэрком Клик отложил в сторону записку, написанную торопливым, неразборчивым почерком, и взял письмо, к котому она прилагалась. – Хм-м-м! – промычал сыщик, крутя в руках конверт, прежде чем открыть его. – От дамы, это бесспорно…Пожилой, образованной, привыкшей к тому, чтобы ей повиновались. И дама эта писала в спешке, была очень взволнованной, когда сочиняла это послание. Ну, давайте посмотрим, что она решила нам сообщить и что побудило ее писать мне. Он вскрыл конверт. Дама написала очень мало, но то, что она сообщала, имело для нее предельно важное значение. Леди Ривингтон будет весьма обязана, если господин Клик сочтет удобным встретиться с нею в отеле «Лэнгхэм» не позже двух часов пополудни этим днем. Вопрос идет о жизни и смерти. Она также просит господина Клика ничего не сообщать относительно этой встречи никому и будет обязана, если он не будет облачен в полицейскую форму. – Первый контакт благовоспитанной леди с полицией, – заметил Клик с улыбкой. – Ей, очевидно, кажется, что детективы ходят в одежде констеблей – в защитных шлемах и с номером на бляхе. «Который сейчас час? Без четверти двенадцать, а? Я могу воспользоваться своим маскировочным комплектом в лимузине и произвести на ее светлость должное впечатление. Как там сказано: „не позже двух пополудни этим днем“». Он так и сделал. Стрелки на часах еще не достигли положения 1:30, когда, вслед за объявлением «господин Джонстон, ваша светлость», в частную гостиную номера люкс леди Ривингтон вошел светловолосый мужчина с густыми усами и офицерской выправкой. Леди Ривингтон, сидевшая на диване и заинтересованно изучавшая железнодорожное расписание, обернулась, услышав имя, и привстала с дивана. Вид ее выражал некоторое смятение. – Прошу прощения, – сказала она смущенно. – Мне кажется, что произошла какая-то ошибка. – Нет, если леди Ривингтон не передумала с тех пор, как письмо было написано, – ответил Клик с едва заметной улыбкой. – Ваша светлость просила быть не позже двух часов и не в полицейской форме. Я попытался выполнить оба условия. – Но это непостижимо. То, что полицейский, – начала ее светлость; но остановилась, будучи достаточно тактична, чтобы не наговорить лишнего. – Прошу вас, садитесь, господин Клик, и я пошлю сразу за моим племянником, господином Чарлоком… Это было очень мило с вашей стороны, ответить на мое письмо так быстро. Несомненно, вы… Хм… Вы, наверное, удивились моему письму и… м-м-м… безапелляционному характеру моего послания и, должно быть, затруднились воспринять его всерьез. – Ни в малейшей степени, – ответил Клик, глядя в расписание. – Я предположил, что ваша светлость была вынуждена сесть на определенный поезд, чтобы вовремя возвратиться в Эмдон Корт, не так ли? Я надеюсь, что на мою память нужно положиться… И я заключил из вашего письма, что это было чем-то вроде секретного посещения города, втайне, возможно, даже от сэра Мориса, и что сохранение этой тайны зависит от того, попадете вы или нет на конкретный поезд, чтобы помешать вашему сыну узнать, что вы были в Лондоне. – Потрясающе! – воскликнула ее светлость с изумлением, выдающим в ней ту, кто совершенно лишена воображения. – Чтобы вывести все это из простого письма! Да, вы правы… вы правы во всех деталях, господин Клик. Я здесь тайно. Никто, кроме племянника, не знает. Никто не должен об этом знать – и мой сын меньше всего, он запер бы меня в четырех стенах, если бы заподозрил, что я даже просто мечтаю о том, что задумала… он находится в полной власти этой женщины, он у нее под каблуком на все сто процентов! Брови Клика приподнялись и упали. На миг его лицо исказилось в его знаменитой странной улыбке на поллица, но лишь на миг, так что его собеседница ничего не заметила. – Я надеюсь, что меня не сочтут бестактным, леди Ривингтон, – продолжил детектив, – но если меня не ввели в заблуждение злые языки, быть под каблуком, боюсь, весьма привычное состояние для сэра Мориса. Особенно под каблуком иностранки? – Именно, иностранки! – ответила леди Ривингтон с легким раздражением в голосе. – Мое единственное утешение в печальной истории двух его браков состоит в том, что ни одна из его жен не была англичанкой, ни одна женщина, в чьих жилах есть хотя бы капля английской крови, просто не смогла бы сотворить такое. Я хотела, чтобы сэр Морис женился на своей кузине, сохранив имя и состояние в семье. И две женщины – две русских женщины – разрушили все мои планы. Но, – добавила она, подозрительно оглядевшись, – вы, кажется, знаете много о сэре Морисе, господин Клик. – Нет, нет; не больше, чем было напечатано в ежедневных газетах во время его второго романтического брака, леди Ривингтон. Писали, если моя память не изменяет мне, что еще в ранней юности он уже имел задатки к тому, чтобы стать знаменитым государственным деятелем, и был в конечном счете отправлен, несмотря на его юность, с важной дипломатической миссией – вести секретные переговоры, если можно так выразиться, между троном Англии и троном России. В ходе этой миссии ему повезло раскрыть конспиративный заговор нигилистов против царя и разоблачить негодяев в самый последний момент. Царь России, которого он спас, преподнес ему подарок – шкатулку, содержащую драгоценности невероятной стоимости. И сама эта шкатулка была лишь приложением к другому подарку. Влюбившись в мадемуазель Ольгу Башкиртову, племянницу придворного врача, он женился на этой даме. Царь возвел ее в титул графини в честь этого союза, и возвратился наш юноша на родину победоносным завоевателем. Год спустя, однако, его имя оказалось связано не с великолепием и славой, а со скорбью и трауром. Его двадцатилетняя жена подарила ему наследника и отдала собственную жизнь как цену за этот дар… Полагаю, леди Ривингтон, что брак не был счастливым. Действительно, русская стала столь непопулярной в обществе, что сэр Морис был вынужден удалиться от светской жизни, чтобы избежать кривотолков и сплетен из-за ее невыносимого характера и бестактности. После ее смерти, однако, он возвратился в политику; снова стал «фигурой» в дипломатических кругах и, наконец, по истечении трех лет женился на неизвестной и бедной девушке, которая занимала должность гувернантки при детях одного из его коллег политиков. История повторилась. Эта леди также была русской; ее имя – мадемуазель Вера Строгова. Она была сиротой, без родни в высшем свете и без гроша в кармане, но это компенсировалось ее очарованием, помноженным на безупречные манеры. Вера была одной из прекраснейших девушек мира. Очевидно, этот брак был заключен на небесах; по настоящей любви с обеих сторон, при том леди восприняла дитя своего мужа как собственного сына и явила собой эталонный образчик любящей и добродетельной жены. Это, ваша светлость, все, что я знаю о жизни сэра Мориса Ривингтона. – О, какое благословение, если бы все так и было! – ответила мать сэра Мориса Ривингтона, сжав ладони в молитвенном жесте. – Но это не все, господин Клик, – это далеко не все! Вздрогнув, женщина умолкла. Она сжала губы в усилии подавить свои чувства и удержать себя в рамках. – Но мы-то знаем – мой племянник, господин Валентайн Чарлок, и я, – мы знаем! Клянусь всем святым, да! Именно это привело меня в Лондон, втайне от родного сына – именно это привело меня к вам! Господин Клик, послушайте: я не больше одобряла этот второй брак, чем первый. Вначале мне не понравилась Вера, леди Ривингтон. Мне не нравилась она вообще. Но я – мать; я – бабушка, мой мальчик и мальчик моего мальчика дороги для меня. Когда я увидела, каким счастливым она сделала одного, какой нежной и насколько заботливой она была с другим, я забыла старую неприязнь. Я похоронила свое старческое брюзжание, и я почти полюбила ее. Я бы и полюбила ее, но тут я узнала правду. Именно его положение, его богатство влекло ее. Есть другой мужчина, который ей дороже! И она убивает моего сына так же, как, я знаю, она убила его наследника. – Убила?! Моя дорогая леди Ривингтон, что вы говорите? – Только правду, господин Клик. Ей нужен другой ребенок – ее ребенок! Она не хочет, чтобы чужой ребенок унаследовал состояние рода, – и это означает, что никто другой не должен наследовать. Именно поэтому маленький Эрик должен был исчезнуть; именно поэтому маленький Эрик действительно исчез! Именно она потребовала поместить ребенка в сиреневую комнату. Она никому не давала прохода, пока не добилась своего! Если бы даже Валентайн и я не видели других вещей, которые не оставляют сомнений – никакого места для сомнения, – одного этого было бы достаточно. Мальчик не был похищен, хотя мой сын верит в бред о похищении. Они убили его. Я говорю вам – эта женщина и ее любовник убили его!