Конни снова пожимает плечами — идеальный жест — и закрывает за ним дверь. Затем прислоняется к ней спиной и жадно дышит. Господи, вот это напряжение! На остаток дня потребуется взять выходной. Богдану не приходится далеко идти. Он встречается с Роном на пирсе. С Конни все прошло нормально, не похоже, что она на него обижена. Так трогательно у нее были испачканы помадой зубы. Он хотел ее предупредить, потому что, судя по всему, она собиралась на свидание. Но Конни явно заметила сама и с кокаином вернулась уже без помады. Он вздохнул с облегчением: хорошо, что не пришлось об этом упоминать, — кажется, она пребывала в напряжении в связи с его приходом. Он поторопился выбраться из гаража не в последнюю очередь потому, что там ужасно пахло. Высмотрев Рона, Богдан идет к нему. Рон одет как водопроводчик. — А вот и Богдан, — отмечает Рон. — Привет, Рон, — говорит Богдан. — Так это там? — спрашивает Рон, кивая на сумку. — Ага, там, — отвечает Богдан. — Молодец. Спорим, ты удивлен, что я нарядился водопроводчиком? Богдан качает головой: — Не особенно. Ваша компания меня уже ничем не удивляет. Я больше удивился бы, не нарядись ты водопроводчиком. Рон кивает, признавая его правоту. — Как Ибрагим? — спрашивает Богдан. — Когда возвращается? — Он в порядке, сынок. Малость сбили с ног, ты слыхал? Неприятно. Богдан кивает. — Вам нужна помощь с парнем, который это сделал? Рон берет у него сумку. — А ты и так помогаешь. — Так я и думал, — снова кивает Богдан. — Хорошо, я рад. Ты знаешь, вам стоит только попросить, я все сделаю. — Хороший ты парень. — Рон тянет носом. — Но, господи, Богдан, чем это пахнет? Глава 25 Элизабет с Джойс идут по Сент-Олбанс-авеню. Улица застроена маленькими отелями и домами отдыха. По ней можно пройти из конца в конец, ни разу не ощутив потребности поднять глаза от телефона, — как раз то, что надо. Они добираются до строения под номером 38. Во всех окнах, выходящих на улицу, опущены жалюзи, а в витринном окне висит плакат четырехлетней давности: «Голосуй за либерал-демократов!» Прямо как по учебнику. Напротив припаркован фургон «Связь “Вирджиния”». Элизабет стучит в водительское окошко. Ее ожидают. Девушка за рулем складывает газету, опускает стекло и поднимает бровь. Элизабет слово в слово повторяет то, что ей было велено: — У меня прерывается прием, а я не хочу пропустить «Остров любви». — Кто-то в МИ-5 повеселился, выдумывая для нее пароль. Шофер, как и ожидалось, отвечает: — Вы из номера 42? Элизабет кивает. — Там «Скай», а не «Вирджиния». — Простите за беспокойство, — отвечает Элизабет и протягивает девушке руку. При рукопожатии в ее ладонь ложится ключ. Шофер снова поднимает стекло и возвращается к газете. Ужасно скучная работа. Элизабет девушке сочувствует. У нее хоть газета есть. Бывало, в Восточной Европе на двенадцатичасовых сменах Элизабет убить была готова за «Дэйли телеграф». И даже за «Дэйли миррор». Через дорогу они идут к дому. — Шпионские штучки? — спрашивает Джойс. — Это был пароль? — Очень примитивный, да. Просто для опознания. — Джоанна смотрит «Остров любви». Говорит, я была бы в восторге. Там такие мужчины и все, что мне нравится. На передней двери записка: «Рекламу не бросать». Дверь снаружи выглядит обычной, но Элизабет знает, что изнутри она наверняка укреплена сталью, на случай если кому-то взбредет в голову что-то нехорошее. И ключ на вид самый обыкновенный, а на самом деле электронный: стоит вставить его в замок, как из дома доносится несколько гудков — тихих, чтобы не слышно было с улицы. Дверь открывается, и Элизабет смотрит на часы: 17:25. Рон уже должен был получить пакет. Дуглас назначил встречу на пять, но Дугласу совсем не вредно иногда подождать. Загадка, что она вообще здесь делает. Его идея — спрятаться в Куперсчейзе — сразу показалась ей достаточно странной. Но еще больше удивляет его желание снова увидеть Элизабет, несмотря на то что вариант с Куперсчейзом провалился. Элизабет могла бы просто отказать, но здесь что-то происходит, и она не прочь выяснить, что именно. Безусловно, это очередная игра Дугласа, но игры Дугласа бывали порой и забавными. Определенно, стоит посмотреть, способен ли он еще на что-то достойное. Особенно когда у конца радуги ждут двадцать миллионов фунтов. Страшно подумать, что можно устроить на двадцать миллионов! Впрочем, Элизабет и думать не надо. Она точно знает, что могла бы с ними сделать. Они переступают порог. — Ковер в холле мне нравится, — говорит Джойс, и ее голос эхом отдается в тихом доме. — У нас почти такой же. Конечно, дом, где живут два человека, не должен быть столь тихим. Или оба спят? В 17:25? Едва ли. Элизабет ощущает сквозняк. Ветерок в помещении, где закрыты все двери и окна. Закрыты на засов и запечатаны. — Дуглас? — зовет Элизабет. — Поппи? Она входит в кухню. Здесь порядок. Небольшой стол и два деревянных стула. Две тарелки и две чашки возле раковины. На стене — старый календарь с замками Британии. Задняя дверь ведет в садик, расположенный во внутреннем дворе. Поверх его кирпичной стены протянута колючая проволока. Задняя дверь распахнута настежь. Глава 26 — И он пнул вас в затылок? — Да, Энтони, боюсь, что так. Ибрагим не сказал остальным, в какое время вернется домой. Они наверняка устроили бы кутерьму, а он не хотел предстать небритым перед комитетом, ответственным за подготовку его возвращения. Вместо этого он сумел договориться о вечерней встрече с Энтони — парикмахером, на которого теперь такой спрос, что он приезжает в Куперсчейз трижды в неделю. Ибрагим очень недоволен своими волосами после больницы. — А ничего не заметно, честное слово, — уверяет Энтони, проводя расческой по голове Ибрагима. — Ни следа подошвы, ничего. — Там же череп, — объясняет Ибрагим. — Верно замечено, — соглашается Энтони. — Скажите, если я слишком давлю. Со мной вы мигом почувствуете себя лучше. Это же моя работа. — Спасибо, Энтони. — Вы скоро будете как огурчик, я в вас не сомневаюсь. — Как огурчик — это для молодых. — Чепуха, все, что нас не убивает, делает сильнее. — В моем возрасте я готов с этим поспорить.