— Алло, это Донна де Фрейтас? — Привет, Рон, это вы? — Нет-нет, не знаю никакого Рона. Просто хочу сообщить информацию. — Ну, допустим. Валяйте. Только быстро. Я смотрю запись с камеры наблюдения: как «Рено» въехал в пекарню Грегга. — Видите ли, я водопроводчик… — Так-так… — И работал в номере восемнадцать по Хэзелден-гарденс. — Хэзелден-гарденс, восемнадцать? — Ага, так я там кое-что нашел. В туалетном бачке, первая дверь по коридору, как вломитесь. — Понимаю… сэр. А жилец сейчас дома? — Да. Еще и без рубашки, Донна. Господи, я ему чуть не врезал. — Что ж, файрхэвенская полиция благодарит вас за содействие, сэр. Но мы не можем вломиться в частное жилище без основательной причины. — А какая, например, может быть причина? — Ну, например, если на кого-то напали. — Ах да, точно, напали. Вопли и все такое. — О’кей, выезжаем. — Хорошо. Возьмите с собой Криса. — Вы не могли бы назвать свое имя? — Предпочитаю сохранить анонимность. — Ну хоть какое-нибудь, будьте добры. Рон задумывается. — Джонатан Овалтайн[20]. — Благодарю, мистер Овалтайн. — Спасибо, милочка, хватайте его. До скорого. Завершив разговор, Рон, насвистывая, выходит из здания. Дело сделано. Элизабет останется довольна. Может, и ей позвонить? Только сначала пивка. Глава 29 Элизабет твердо сжимает рукоять ножа — хватом сверху, как ее учили пятьдесят с лишним лет назад. Нижний хват, который любили ее советские коллеги, в семидесятые ненадолго вошел в моду, но сейчас вернулся верхний. Он дает большую силу удара, особенно если противник крупнее вас. До сих пор Элизабет не слышала ни звука. Очень дурной знак. Не предупредить ли девушку из фургона? Есть ли у нее оружие? Она продолжает подниматься. Нигде ни малейшего шума. Похоже на инсценировку: тишина, распахнутая дверь. Не Дуглас ли шутки шутит? Пригласить Элизабет в гости и напугать до смерти? Элизабет ступает на площадку. Посмотрев вниз, она видит у лестницы Джойс. Та тоже держит нож хватом сверху. Как естественно у нее это выходит! На площадке три двери. Дверь ванной полуоткрыта. Элизабет толкает ее, приоткрывает пошире. Здесь ничего. На сушилке развешано белье. Туалетное сиденье поднято — ясно, кто пользовался последним. Двери двух спален закрыты. Она медленно поворачивает ручку первой, заносит нож. Ну и дурацкий у нее будет вид, если за дверью хихикают Дуглас с Поппи. Почему ей все кажется, что это розыгрыш? Слишком все аккуратненько. Похоже не на место преступления, а скорее на театральную постановку. Что же это? Проверка? Хотят посмотреть, на что еще способна старушенция? Она распахивает дверь и, ворвавшись в комнату, прижимается спиной к стене. Ничего, кроме идеально застеленной кровати, сборника стихов Филипа Ларкина и свечи «Джо Мэлоун». Комната Поппи. Но Поппи здесь нет. На середине книги — закладка, Ларкин ждет возвращения Поппи. Элизабет выходит обратно на площадку. Осталась всего одна дверь. Спальня в фасадной части дома. Комната Дугласа. Последний вариант. Она крепче сжимает нож, и тут ее осеняет. Поппи была потрясена убийством Эндрю Гастингса; это так травмировало ее, что она даже попросила Джойс связаться с матерью. А вдруг Поппи решила, что с нее хватит? Дождалась, пока Дуглас уснет… Когда Дуглас засыпает, это сразу слышно. Господи, этот его храп! Может, она сбежала, оставив открытой дверь? Или это уж слишком? Должна была знать, что перед домом тоже дежурят. Рука на дверной ручке. Элизабет начинает ее поворачивать. Открыв дверь, Элизабет каменеет. Всего на секунду. Нет, это не этюд и не розыгрыш. Конечно, Поппи ни за что не оставила бы открытой заднюю дверь. И Дуглас, конечно, не мог спать тихо. Тело Поппи обмякло в кресле. Пуля изуродовала ее лицо и выкрасила в красный чудесные светлые волосы. Одна рука прикрывает тело — конечно, она пыталась заслониться от пули. Другая безвольно свисает. Кровь стекала по ней и засохла. Белая маргаритка, которой втайне восхищалась ее бабушка, стала багровой. Дуглас сидит на кровати. Его пуля изуродовала еще сильнее, чем Поппи. Элизабет не узнала бы его, если бы не была за ним замужем. Стена за затылком черная от крови. Зачем бы Дуглас ее ни звал, но уж точно не за этим. Элизабет глубоко дышит. Надо сохранять спокойствие. Место преступления недолго будет в ее распоряжении, поэтому она достает телефон и делает фотографии со всех возможных ракурсов. За спиной слышится шум. Элизабет разворачивается, подняв нож, и видит в дверях Джойс. Джойс переводит взгляд от тела Поппи к телу Дугласа и обратно. — Ох, Поппи, — произносит Джойс. — Ох, Элизабет. Элизабет кивает. — Ничего не трогай. Идем вниз. Элизабет жестом предлагает Джойс спускаться первой. Она рада, что Джойс не из слабонервных: им сейчас только слез не хватало. Открывая входную дверь, Элизабет велит Джойс оставаться на месте. И перебегает дорогу к фургону связи. Спохватившись, что все еще держит в руке нож, она бросает его в сумочку и стучит в окно. Скучающая девица опускает стекло. — Уже все? Быстро вы. Элизабет достает телефон и показывает ей снимок. — Оба убиты. Пока вы тут газетку читали. Девушка мигом вылетает из машины и несется к дому. Наверняка на каждом шагу вспоминая о своей подававшей надежды карьере. С телефоном в руке Элизабет задумывается: как только прибудет группа — очень скоро, — ее будут допрашивать. Телефон отберут, фотографии удалят. Она внимательно рассматривает выходящие на Сент-Олбанс садовые ограды и через два участка видит то, что ей нужно. Девушка забежала в дом, так что Элизабет быстрым шагом подходит к низкой стене, вынимает из нее расшатавшийся кирпич, опускает в дыру свой мобильный и ставит кирпич на место. Превосходный тайник. Итак, теперь придется искать и алмазы, и убийцу. Часть вторая. Иногда не хочется верить своим глазам Глава 30 У Патрис каникулы, и она живет у Криса. Крис к этому еще не привык. Он делает вид, будто ест здоровую пищу, и за пару дней выясняет: делать вид — это все равно что действительно есть здоровую пищу. Яблоко остается яблоком, и без разницы, хрустишь ты им ради пользы или чтобы впечатлить новую подружку. Пищевая ценность та же самая. Крис с понедельника не брал в рот «Сникерсов». Вечером они собирались поужинать в «Ле пон нуар». Раньше заведение называлось «Блэкбридж», а теперь сменило название и является главным, хотя и единственным, файрхэвенским гастропабом. По вторникам в зале играет джазовое трио. Крис никогда не любил джаз и даже не понимал, что именно в нем положено любить, но, как он слышал, ценители джаза считаются жизнелюбами, а ему не помешает немного жизнелюбия, пусть и наигранного. А вдруг выйдет как с яблоками? Что если притворяться жизнелюбом — все равно что быть им? С тех пор как приехала Патрис, он постоянно улыбается, так, может, в этом и вправду что-то есть? Патрис тоже от него кое-что получает, он в этом уверен. Он добрый и веселый — и это Крис может сказать о себе со всей объективностью. И работа у него настоящая — ловить преступников. Что еще? Ему говорили, будто у него красивые глаза. И целуется он хорошо. Со всем прочим пока можно погодить. Не пробуй бежать, пока не выучился ходить, Крис. А может быть, все женщины уверяют мужчин в том, что те хорошо целуются? Крис подозревает, что так оно и есть. Чего им это стоит? Донна позвонила ему около половины седьмого. Райан Бэйрд арестован, его везут в файрхэвенское отделение полиции. Джаза сегодня не будет, с облегчением вздохнул Крис. Этой новой странице его жизни придется подождать. Патрис все понимает. И это очень даже подозрительно. А вдруг она тоже не любит джаз? Что если они оба делают вид? Этот вопрос стоит обдумать. Какое было бы облегчение! Крис доехал до полиции и допросил Райана Бэйрда, благим матом оравшего, что его подставил какой-то водопроводчик. После он предъявил парню хранение с намерением сбыта и ограбление и отправил в камеру. Адвокат выглядел заметно веселее, чем в прошлый раз: либо ему приятно видеть Райана за решеткой, либо он тоже избежал джазового концерта. Крис отправил Патрис сообщение, и теперь они сидят в уютном «Ле пон нуар», где о вечернем джазе напоминает лишь одинокая барабанная палочка на барном стуле из орехового дерева.