— Добудь мои алмазы, — настаивает Фрэнк. — Как скажешь, — кивает Мартин Ломакс. — Привет Клаудии и ребятишкам. Фрэнк что-то кричит не в камеру, потом возвращается к микрофону. — Клаудия говорит «взаимно». До скорого, Мартин. Глава 36 Богдану было десять лет, когда ребята подбили его прыгнуть с моста. С высоты сорока футов прямо в быструю каменистую реку. За несколько лет до этого один мальчик погиб при таком прыжке. Власти тогда натянули вдоль парапета колючую проволоку, чтобы удержать других от глупостей. Но с тех пор колючая проволока проржавела, порвалась и обвалилась в реку. Никто и не подумал ее заменить, потому что с деньгами было туго, а память — штука короткая. К тому же мать того мальчика вскоре покончила с собой, и всем стало казаться, будто ничего такого и вовсе не было. Богдан вспоминает, как смотрел с моста на белую пену воды, на серые зубцы камней. Он насчитал три основных способа, которыми мог погибнуть при прыжке. Первый — от удара о воду. Второй — от удара о камни. Те, что видны, он обошел бы, но под водой скрывалось много других, и, ударившись о них, он наверняка разбился бы насмерть. А если бы удалось избежать обоих этих вариантов? Что ж, течение было яростным и беспощадным, и ему понадобилось бы немало сил и удачи, чтобы добраться до берега. Одноклассники брали его на слабо, обзывали tchórz — хорьком, то есть трусом. Но Богдан их не слушал. Он неотрывно смотрел вниз. Как это будет? Каково лететь по воздуху? Он верил, что это здорово. Богдан уже тогда знал, что он не особенно храбрый человек и уж тем более не безрассудный. Никто никогда не мог его в этом обвинить. Богдан не рискует попусту, его не пьянит ни тестостерон, ни чувство опасности. Тем не менее он помнит, как снял связанный матерью свитер и, к ужасу опомнившихся приятелей, взобрался на перила. Лететь вниз предстояло долго… — Я видел его на футболе? — спрашивает с заднего сиденья Рон, возвращая Богдана в «здесь и сейчас». В настоящий момент он везет Элизабет, Джойс и Рона в гости к преступнику международного масштаба. — Нет, — отвечает Элизабет. Они не договорились, какую радиостанцию будут слушать, поэтому играют в «двадцать вопросов» — угадывают знаменитостей. Рон вычислил задуманного Джойс Ноэля Эдмондса[23], услышав «да» на вопрос: «Я ору в телевизор, когда его вижу?» А вот с загаданным Элизабет они бьются без толку. — А я… человек, о котором я думаю, актер? — спрашивает Джойс. — Нет, — говорит Элизабет. — А сдаться можно? — интересуется Рон. — Горько пожалеете, — предупреждает Элизабет. — Давай, колись, — требует Рон. — Это убитый русский олигарх Борис Березовский, — объявляет Элизабет. — О! — восклицает Рон. — А я, — признается Джойс, — думала о Дэнзеле Вашингтоне. Богдан припас мешочек конфет и каждые двенадцать минут пускает его по кругу, чтобы все чуток помолчали. Оставлять конфеты на обратный путь не стоит, потому что он знает: все трое будут крепко спать. Они немножко поговорили об убийствах. Рон считает, что Дугласа и Поппи убила мафия. Он спросил Богдана, смотрел ли тот «Славных парней», и, когда Богдан признался, что смотрел, Рон заявил: «Вот!» Джойс уверена, что в деле замешан какой-нибудь врач, а Джойс часто оказывается права. «Хотя, — размышляет Богдан, поглядывая на браслетик дружбы на своем запястье, — вязание ей не дается». А что думает Элизабет? Кто знает. Она подождет до разговора с Мартином Ломаксом. В одиночестве Богдан доехал бы гораздо быстрее. Но сочетание Роновой «Дайхатсу» и Богданова почтения к пассажирам заставляет его всю дорогу держать восемьдесят миль в час. Временами Элизабет просит его поднажать, а Рон следом говорит: «Притормози немножко, Богдан, здесь тебе не Польша». Так что скорость он выбрал примерно подходящую. Указатель на Хэмблдон Богдан замечает около половины второго. Так он и рассчитывал. Без навигатора — навигаторов он не признает. Богдан поворачивает направо или налево тогда, когда сам решает повернуть. И ему не требуются предупреждения, что впереди дорога с круговым движением. Хэмблдон — милая английская деревушка, хотя, проезжая, Богдан замечает несколько крыш, к которым не помешало бы приложить руки. — Здесь был сыгран первый в мире крикетный матч, — сообщает Элизабет. — Зная крикет, охотно верю, что тот матч еще не закончился, — отзывается Рон. Они минуют начальную школу, паб под названием «Бита и мяч» и даже указатель на виноградники и только потом видят вывеску, приглашающую на «Открытый сад» Ломакса. Вскоре они добираются до широкого въезда; чугунные ворота гостеприимно распахнуты, к деревьям прикреплены таблички с приветствиями. Богдан, свернув, ставит машину под живую изгородь высотой с целый дом. Троим его пассажирам, как всегда, требуется время, чтобы «собрать вещи». — Подожду вас здесь, ладно? — спрашивает Богдан. — Не спешите, гуляйте сколько захочется. — Спасибо, дорогой, — отвечает Элизабет. — Вряд ли нас тут убьют, но, если мы не вернемся через два часа, приходите нас искать и наведите там шороху. — Понял, — кивает Богдан и смотрит на часы. Лаконичные ответы помогают ему почувствовать себя настоящим англичанином. — В буклетах сказано, что здесь есть уборная, если вам понадобится, — вспоминает Джойс, застегивая анорак и с трудом выбираясь из машины. — Туалет мне не понадобится, — говорит Богдан. — Счастливчик, — завидует Рон. После чего они удаляются, и наконец настает блаженная тишина. Богдан возвращается мыслями к мосту над бурной рекой. Друзья упрашивали его не прыгать. Связанный матерью свитер — желтый, он как сейчас видит его, — был аккуратно сложен на парапете. Он всегда умел складывать вещи так, чтобы ни одной морщинки. Богдан бросил последний взгляд вниз. Да, три способа умереть, но рано или поздно умирают все. И под вопли друзей он прыгнул. Какое чувство, просто волшебное! Он сломал три ребра, но те вскоре зажили. Богдан сделал правильный выбор, заранее зная, что он правильный. Люди любят спать, а смерти боятся. Богдан никогда этого не понимал. Глава 37. Джойс Какой долгий день. Мы только что вернулись от Мартина Ломакса, а сейчас еще должны пойти к Ибрагиму. К счастью, всю обратную дорогу я проспала. Проснулась — голова на плече у Рона. Надежное у него плечо, хотя от меня этого никто не услышит. Ломакс оказался совсем не таким, каким ожидаешь увидеть преступника. Или не таким, каким я ожидала его увидеть. Встретишь на улице — примешь за адвоката или за владельца химчистки, который сам в ней не работает. Я сочла бы его привлекательным, не будь он немножко скучен, а скучного мужчину найти привлекательным я не могу. Поверьте, я пробовала. Ведь это так упростило бы жизнь. Но, возможно, не так уж он и скучен, если все, что о нем говорят, правда? Убийства, золото, вертолеты и всякое такое. Хотя, если человеку, чтобы стать интересным, требуются убийства, золото и вертолеты, наверное, в душе он все же скучен. Джерри вот обходился без вертолетов. Да и все равно я не пошла бы на свидание с человеком, который убивал людей. Впрочем, я всего лишь хотела сказать, что он немножко похож на Блейка Кэррингтона[24], так что не судите девушку, если она засмотрелась. Элизабет на него, конечно, мигом насела. «Ох, вы, должно быть, мистер Ломакс, какой прекрасный сад, какой прекрасный дом, а это пагода, а вы бывали в Японии, мистер Ломакс, непременно, непременно побывайте». Ужасная кокетка! Бедный Ломакс, по-моему, до смерти перепугался, хотя, может, так и было задумано? Тут и Рон подоспел. Кивнул на дом и спросил: «Во что это вам обошлось?» Ломакс не знал, что ответить, а когда Рон добавил: «Башенки обалденные, приятель, башенки обалденные», он притворился, что заметил в толпе знакомого и должен идти. Элизабет подцепила его под локоток и заявила: «Ну, давайте пройдемся вместе, такой шикарный день», а Ломакс попробовал — очень вежливо — стряхнуть ее, но куда там. Элизабет спросила, может ли задать ему несколько вопросов, а Ломакс ей ответил, что все об этом саде есть в буклете, который мы взяли на входе. Тогда Элизабет ему: «Ну, я очень сомневаюсь, что нужные мне сведения попали в буклет, очень сомневаюсь, мистер Ломакс». Тут на его лице промелькнуло легкое беспокойство. Мало кому удается долго пребывать в заблуждении, будто Элизабет безобидная старушка. Я способна притворяться дольше, но Элизабет этого таланта лишена. Поэтому Ломакс вывернулся, пожелал Элизабет хорошо провести день и сообщил, что ему якобы нужно заняться растениями. Элизабет позволила ему отойти на пару метров, а потом произнесла совсем тихонько: «Я просто хотела узнать, пока вы не ушли настолько далеко, что мне пришлось бы повышать голос: вы сами убили Дугласа и Поппи или снова кого-то подослали?» И конечно, сразу завладела его вниманием. Он обернулся — честное слово, немножко похож на Блейка Кэррингтона — и спросил: «Вы кто такая?» — а Элизабет ответила: «Вам в самом деле интересно?» И заверила, что им найдется о чем поболтать, поскольку они оба ищут одно и то же. «И что же вы ищете?» — полюбопытствовал он, а Элизабет ему: «Вот об этом и поговорим». И под ручку увела Мартина Ломакса от толпы, за дом, и там представилась и меня с Роном представила. Богдан нас привез, но остался ждать в машине. Он учит арабский по аудиозаписям. Элизабет спросила Ломакса, сказал ли ему Дуглас перед смертью, где спрятал алмазы, а Ломакс изобразил, будто совершенно не понимает, о чем она говорит, а Элизабет закатила глаза и предложила: «Слушайте, давайте будем друг с другом откровенны, мы же оба старой школы». Мне показалось, что настала пора и мне что-нибудь сказать, не знаю почему, просто почувствовала. И заявила: «Нам очень нравилась Поппи». А он: «Кто такая Поппи?» — а я: «Она застрелила вашего дружка Эндрю, помните такого? А после, вчера, вы застрелили ее». И тут он как будто сдулся. Может, я больше не выгляжу безобидной? Это досадно. Он напустился на Элизабет: мол, кто вас прислал, а она: мы сами себя прислали, а он посмотрел на нас внимательно и ответил, что не верит этому. А потом словно решился: «Предлагаю открыть карты — но могу ли я вам доверять?» Элизабет: «В сущности, нет, но если вы не убивали Дугласа и если хотите вернуть алмазы, то мы — ваша самая надежная ставка». Тут он все и выложил.