Да, алмазы были на самом деле, и да, их похитили. Все это мы уже знали и дополнительных вопросов не задавали. Да, он выяснил, что виновен Дуглас, и да, он ему угрожал. Рон вставил: «Честно говоря, я тоже так сделал бы», и Ломакс его поблагодарил. В воздухе разливался аромат поздней жимолости, которая ползла вверх по стене дома. Западная стена — лучшее место для нее, я знаю это из «Часа вопросов для садоводов». В нашей семье садоводом был Джерри, но я до сих пор слушаю эти советы и вспоминаю его. Потом Ломакс признался, что послал в Куперсчейз Эндрю Гастингса. Якобы хотел просто припугнуть Дугласа, чтобы тот сказал, где алмазы. Но тут Поппи встряла и застрелила Эндрю Гастингса, а Ломакс и человека потерял, и не узнал ничего. Элизабет спросила, откуда ему было известно об их местонахождении, а Ломакс ответил, что МИ-5 течет как решето, а я уточнила у Элизабет, правда ли это, и она подтвердила. Потом Дугласа с Поппи оттуда увезли, а куда — Ломакс якобы понятия не имел и отказался от поисков. Элизабет спросила, не пытался ли он снова выяснить это в МИ-5, а он — мол, конечно, пытался, но ничего не добился. Как видно, о новой конспиративной квартире знало не так много народу. Ломакс поинтересовался, известно ли нам, где алмазы, а мы признались, что нет. И тогда он поделился, что если они вскорости не отыщутся, то его вывезут в море и пристрелят. И видно было, что не врал. Вот что я думаю насчет скучных мужчин и волнующих мужчин. Джерри никогда не вывезли бы в море, чтобы пристрелить, но он был в сто раз интереснее Ломакса. И Джерри не походил на Блейка Кэррингтона. Хотя, будь он похож, может, мне и не достался бы? Об этом я не хочу думать. Правда, при подходящем освещении он напоминал мне Ричарда Брайерса[25]. Рон спросил, нельзя ли воспользоваться туалетом, а Ломакс ответил, что туалет расположен в конюшне, тогда Рон уточнил, нельзя ли зайти в дом, а Ломакс возразил — мол, никак нельзя. Хорошая попытка, Рон. Не думаю, что он собирался шарить по углам или что-то такое. По-моему, ему действительно понадобилось в туалет. Элизабет дала Мартину Ломаксу свою визитку (где только она ее взяла? Она об этом умолчала) и сказала, что они одинаково заинтересованы в поиске убийцы — конечно, если он был честен с нами. Ломакс с ней согласился, и Элизабет попросила его звонить, если что-то всплывет, и, в свою очередь, тоже пообещала звонить. Я не упустила случая и вытащила из своей сумочки браслетик дружбы. Ломакс перепугался — это уже стало привычным, — но я объяснила, что это на благотворительность, и Элизабет его заверила: мол, я не отстану, пока он не купит хоть один. У меня и был всего один, золотисто-зеленый, и я, быстро сориентировавшись, заявила, что зеленый означает сад, а золотой — солнце. Хотела добавить, что пайетки символизируют алмазы, но решила не испытывать судьбу. Я спросила, какой благотворительной организации он хочет передать деньги, а когда он пожал плечами, предложила просто выбрать любимую. Он сказал, что у него такой нет, и поинтересовался, какую обычно люди предпочитают, и я, потому что рядом стояла Элизабет, назвала «Жить с деменцией». Тогда он уточнил, сколько стоит браслет, я ответила, что это решать ему, но он вроде бы не понял, и я пояснила: сколько можете себе позволить. При этом я выразительно смотрела на дом. Он кивнул и достал из кармана пиджака чековую книжку. Чековую книжку! Чековыми книжками даже я уже не пользуюсь, а мне скоро семьдесят семь. Он написал сумму на чеке и сложил его. Отдал мне сложенный чек, а я вручила ему браслет. В этот момент он выглядел кротким, как ягненок. Но потом спросил: «Вы закончили?» — и, когда мы сказали, что да, оглядел всех по очереди, как мясник оглядывает коров. Очень неприятно. «Готов поспорить, на это все клюют, — усмехнулся он. — Вы трое — такая безобидная компания. Полиция, МИ-5 — они все покупаются?» Элизабет признала, что, кажется, да, покупаются, а Мартин Ломакс покивал и заключил: «Боюсь, со мной это не пройдет. Не важно, восемнадцать вам или восемьдесят, все равно убью. Надеюсь, вы это понимаете?» Вот тут, честно говоря, стало страшновато. Иногда приходится напоминать себе, что это не игрушки. Элизабет ответила, что мы, конечно, понимаем и что он «восхитительно прямолинеен». Тогда Ломакс добавил: «Обаянием меня не возьмешь», а Рон ему: «Скорее силой». Ломакс предупредил: «Если вы найдете мои алмазы и не доставите их прямиком ко мне, я вас убью. Если хотя бы заподозрите, где они находятся, и не сообщите мне, я вас убью». Отдаю ему должное — он был честен. Это в некотором роде отрезвляет, помогает понять, на каком ты свете. Кроме того, Ломакс пообещал убивать нас одного за другим. Ткнул пальцем в Рона и сказал, что он будет первым. Рон только руками развел: «Я вечно первый!» И верно, всегда он. «Тогда мы, конечно, дадим вам знать, — согласилась Элизабет. — Если найдем». На том все и кончилось. Ломакс сказал: «Мне не хотелось бы вас убивать», Рон сказал: «Ясное дело». Ломакс сказал: «Но я сделаю это не раздумывая», а Элизабет сказала: «Намек услышан и понят». К тому времени Рону в самом деле потребовалось в туалет, и мы распрощались. После этого мы все-таки обошли наскоро сад, потому что он оказался очень милым, а потом Богдан отвез нас домой. Я попросила его сказать нам что-нибудь по-арабски, и он согласился. Сосчитал от одного до десяти. Элизабет поверила в то, что Ломакс не убивал Дугласа и Поппи. Я заметила, что он показался мне неубедительным, а она кивнула: в том-то и дело. Лжецы вроде Ломакса наименее убедительны, когда говорят правду. Они к ней просто непривычны. Так кто же их убил? У нее есть версия, и она пригласила Сью Рирдон к нам в поселок, чтобы проверить ее. Я уже знаю, что расспрашивать бесполезно. Кстати, когда я назвала Элизабет ужасной кокеткой, я не имела в виду, что она ужас какая кокетка (как я). Я подразумевала, что она ужасно плохо флиртует. Всегда и везде. Приятно видеть, что и ей не все дается, хотя бы в чем-то она неидеальна. Подобных примеров немного, но они несколько уравнивают ее на игровом поле с нами, остальными. Как я говорила, всю дорогу до дома я проспала, так что только здесь вспомнила о чеке и разволновалась. Я его развернула, чтобы посмотреть сумму, а там всего пять фунтов! Ну, спасибо тебе большое, Мартин Ломакс, чтоб тебе до конца дней жить с деменцией! Глава 38 Ибрагим предложил провести вечер у него. Ему пока тяжело покидать квартиру. И заниматься делами. Рон выразил готовность сопровождать его на прогулках. Рон! Все за него переживают, и Ибрагима это не радует. Ибрагим предпочитает никому не доставлять беспокойства. Ему кажется, что он понемногу сходит на нет, и прямо сейчас его это устраивает. — Вы знаете, что у меня есть версия? — спрашивает Элизабет, выпив уже третий бокал вина. — Вы меня удивляете, Элизабет, — отвечает Сью Рирдон. Сью тоже выпила, хотя для нее это, строго говоря, деловой визит. Может, надеется смазать шестеренки? Все равно за Элизабет ей не угнаться. — В нашей жизни, Сью, некоторые люди предсказывают погоду, а другие сами являются погодой. Элизабет позвонила Сью по дороге из Хэмблдона и спросила, найдет ли та время заскочить поболтать. Сью с радостью согласилась и тотчас же приехала. Ибрагим заказал в «Домино» пиццу. — Мой любимый предсказатель погоды — Кэрол Кирквуд[26] с Би-би-си, — вставляет Джойс. — Смотришь на нее, и кажется, что мы еще поживем. Джойс пришла на полчаса раньше остальных, и они с Ибрагимом успели посмотреть в интернете собак. Джойс теперь в «Инстаграме» и пытается втянуть в это дело Ибрагима. Тот начал было скучать, но Джойс показала ему видео, где женщина решает шифрованные кроссворды. — Предсказатели погоды, — продолжает Элизабет, — это я и Ибрагим: мы постоянно держим палец поднятым, проверяя, откуда ветер дует. Нас не удивишь неожиданностью и не застанешь врасплох. «Верно», — думает Ибрагим. — Еще минута, и вы почуете, как дует мой ветер, — сообщает устроившийся в одном из кресел Ибрагима Рон. Он приканчивает ломтик пиццы, прежде чем обмакнуть в красное вино шоколадное печенье. — А вот вы, Джойс и Рон, — сами погода, — продолжает Элизабет. — Вы веете куда хотите, действуете, как подсказывает чутье. Вы управляете ходом вещей, не заботясь о том, что это за вещи. — Предсказать ничего нельзя, — заявляет Рон. — Нечего и пытаться. — Нет, многое можно, — возражает Ибрагим. — Приливы, смену времен года, закаты и рассветы. Землетрясения. — Только всё это не люди, дружище, — говорит Рон. — Людей не предскажешь. Можно, пожалуй, угадать, что человек собирается сказать, но на этом и все. Ибрагим на миг возвращается на бордюрный камень у водостока, чувствует вкус крови во рту. Он пытается стряхнуть с себя это ощущение. — Нет смысла слишком долго рассуждать, — подключается к разговору Джойс. — Я согласна с Роном. — Ну конечно, ты согласна с Роном, — кивает Элизабет, допив вино из своего бокала. — Вы с ним — горошины из одного стручка. — А сколько раз ты, Элизабет, звонила мне спозаранок и говорила: «Джойс, мы едем в Фолкстон», или: «Джойс, мы отправляемся на конспиративную квартиру МИ-5», или: «Джойс, прихвати термос, мы едем в Лондон»? — Много раз, — признает Элизабет. — Разве я спрашивала зачем? — А что толку спрашивать, дорогая? Я ни за что не ответила бы. — Так вот, я просто собираю то и сё, смотрю расписание поездов, и мы отправляемся. Я всегда уверена, что будет интересно. Без лишних рассуждений. — Да, но интересно бывает потому, что я составляю план, — уточняет Элизабет. — Тебе приходится думать лишь о том, чтобы одеться по погоде. Ибрагим замечает, что Сью украдкой смотрит на часы. Когда же они перейдут к делу? Вот о чем она думает. Что известно Элизабет? Знает ли она, где алмазы? Ради этого Сью гнала машину в сумерках. Удачи, Сью! — Позвольте, я кое-что расскажу, — обращается к собранию Элизабет, явно не намеревающаяся в ближайшее время обсуждать алмазы. — В первое путешествие со Стефаном мы отправились в Венецию. Он хотел посмотреть на соборы и картины, а я — посмотреть на него в выходные. — Так романтично! — вставляет Джойс. — Смотреть на мужчину, которого любишь, — это не романтично, Джойс, — возражает Элизабет. — Это естественно. Как смотреть по телевизору любимую программу. Ибрагим кивает. — Так вот, Стефан предложил: давай проведем отпуск без путеводителя, просто побродим наугад, заблудимся, будем открывать неожиданные чудеса, сворачивая за угол. — Ладно, зато вот это — романтика, — говорит Джойс. — Нет, это тоже не романтика, это совершено негодный способ, — поправляет Элизабет. — Согласен, — поддерживает Ибрагим. Он по горло сыт неожиданностями. — Я знала Стефана. Знала, что он не успокоится, пока не увидит «Золотого тельца» Тинторетто и алтарь Беллини в церкви Святого Захарии. Пока не отыщет чудесный неприметный бар, где местным подают чичетти и спритцер. Ему не понравится, если он, свернув налево, обнаружит государственную контору, а свернув направо, попадет в переулок, где героиновые наркоманы снимут с него часы. — Уверена, что такого не могло случиться, — заявляет Джойс. — Конечно, не могло, — подтверждает Элизабет. — Потому что я две недели перебирала все существующие на свете путеводители. И вот мы гуляем под ручку, бродим наугад, а в голове у меня — точнейший план города, и вскоре мы уже удачно натыкаемся на Сан-Франческо делла Винья. Какой приятный сюрприз! А потом судьба подкидывает нам прекрасный маленький бар, который рекомендовал Рик Штайн[27] на Би-би-си-2… — Ах, как я люблю Рика Штайна, — перебивает Джойс. — Морепродукты не люблю, а его люблю. — А затем мы сворачиваем за угол и, смотрите-ка, оказываемся у церкви Мадонна дель Орто, где по уши погружаемся в Тинторетто и Беллини. Поездка удалась, и, с точки зрения Стефана, выходные были полны чудесных случайностей. Но только потому, что он — погода, а я — предсказательница погоды. Он верит в судьбу, а я и есть судьба. — Мы с Джерри никогда не строили планов на выходные, — говорит Джойс, — и всегда прекрасно проводили время.