Элизабет на мгновение останавливается, чтобы с высоты полюбоваться Куперсчейзом: крышами, озером, холмистыми лугами. На вершине холма — кладбище, где лежат монахини, в течение сотен лет владевшие этими местами. Поппи, держась позади, тоже замирает, разглядывая этот же вид. — И что, где-то напортачили? — Не скажу, что напортачили, но через два дня по определенным каналам пришло сообщение. Мартин Ломакс вышел на связь. — Да неужели? — удивляется Элизабет, возобновляя прогулку. — Ты продолжай, продолжай. — Говорят, рвал и метал. «Вы нарушили границы владений, права человека, вопиющая беспардонность — стрельба из всех орудий. Пущу кишки на подтяжки…» Ну, тебе такое знакомо. — А как он узнал, что это МИ-5? — Да сотня вариантов. Трудно оставить вещи точно там, где брал, ты же понимаешь. И какой взломщик уйдет, ничего не прихватив? В наше-то время — только мы с тобой, милая. С вершины холма, где застраивают последний участок Куперсчейза, доносится шум. Дуглас останавливается под старым дуплистым дубом. Похлопывает по стволу. — Превосходный тайник для связи, а? Оглядев дуб, Элизабет соглашается. Тайников она повидала много, по всему миру: за расшатавшимся кирпичом в стене, на крючках под парковыми скамейками, в залежавшихся томах в книжном магазине — всюду, где один агент может что-то спрятать, а другой достать, не вызвав подозрений. Это дерево идеально подошло бы, где бы ни понадобилось — хоть в Варшаве, хоть в Бейруте. — Помнишь то дерево, что мы использовали в Восточном Берлине? В парке? — спрашивает Дуглас. — В Западном Берлине, но да, помню, — кивает Элизабет. Она десятью годами старше, а память лучше. Эта победа — за ней. Закончив восхищаться дубом, Дуглас продолжает: — Так вот, Ломакс орет во все горло, припирает нас к стенке, поскольку нам там быть не полагалось, и он знает, что мы об этом знаем, а потом выкладывает бомбу. — Бомбу? — Бомбу. — Из-за этой бомбы ты здесь и оказался? Дуглас кивает. — В общем он, Мартин Ломакс, палит из обоих стволов, перезаряжает и вдруг выдает: «Где мои алмазы?» — Алмазы? — Хватит повторять за мной каждое слово, Элизабет. Что за ужасная у тебя привычка! Как и эти твои измены. — Так что там с алмазами, Дуглас? — не сбившись с шага, спрашивает Элизабет. — Якобы у него дома хранились алмазы на двадцать миллионов фунтов. Неограненные. Отложенный платеж некоего нью-йоркского дельца колумбийскому картелю. — И они пропали после вашего визита. — Растворились в воздухе, утверждает Ломакс. Обвиняет нас черт знает в чем, требует возмещения, орет так, что крышу срывает. Ну, меня и притянули — с полным правом, все согласно протоколу, я не жалуюсь, — а я подробно описал всю операцию, в которой участвовали я и тот парень, Лэнс, из Особой лодочной службы, надежный человек, МИ-5 его одобряет. Рассказал, что, мол, Поппи снаружи, на стреме ждала, когда выйдут поисковики. Никаких алмазов не видели, никаких алмазов не брали, парень блефует. — И тебе поверили? — Почему бы не поверить? Всем ясно, какую игру он ведет. Нашел способ нас прищучить. Так что они вернулись к Ломаксу: простите за взлом, такая работа, а насчет алмазов бросьте, старина, и давайте попробуем остаться друзьями. — Но он твердо стоит на своем. — Точно. Клянется в честности, рассказывает, что колумбийцы уже готовы ему ногу оторвать и другую ногу, если алмазы не вернутся, и интересуется нашими планами в связи с этим. — И что вы сделали? — А что тут сделаешь? Меня и того парня задержали на пару дней, убедились, что мы не врем, и снова обратились к Мартину Ломаксу: слушай, друг, если эти алмазы и существовали в природе, в чем мы искренне сомневаемся, их взял кто-то другой. Еще некоторое время попрепирались таким образом, а потом он бросил вторую бомбу. — Боже мой, Дуглас, — удивляется Элизабет, — две бомбы! — Мартин Ломакс говорит: шлю вам фото. И фото приходит — кадр с камеры наблюдения, закрепленной на стене его дома: лицо видно яснее ясного, без маски. — Ты снял маску? — Жарко было, все чесалось, ты же меня знаешь, Элизабет. А балаклавы в наше время шьют из синтетики. Куда подевалась шерсть, хотел бы я знать? Так вот, мое лицо на фото — он не поленился выяснить, кто я такой, — и подпись: «Передайте Дугласу Миддлмиссу: у него две недели, чтобы вернуть мои алмазы. Если через две недели они не появятся, я сообщу американцу и колумбийцам, что они у него». С наилучшими пожеланиями, и все такое. — И когда это было? Дуглас останавливается, оглядывается и кивает сам себе. Затем смотрит на Элизабет. — Как раз две недели назад. Элизабет поджимает губы. Они уже вышли из-под деревьев и стоят на тропинке, ведущей к монастырскому кладбищу. Она показывает на скамейку впереди. — Присядем? Элизабет с Дугласом подходят к скамье и усаживаются. — То есть за тобой теперь охотятся нью-йоркская мафия и колумбийский наркокартель? — Да уж, милая, беда не ходит одна. — И Служба прислала тебя сюда, чтобы отсидеться? — Ну, честно говоря, это моя блестящая идея. Я читал о тебе, о твоих последних эскападах и об этом местечке — Куперсчейзе, и подумал, что лучшего убежища не найти. — Зависит от того, что ты планируешь здесь прятать, — замечает Элизабет, глядя на кладбище, — а так да. — Так ты мне поможешь? Мобилизуешь свои местные войска? Пусть высматривают опасных незнакомцев. Только не говори им, в чем дело. Я здесь лишь до тех пор, пока все не рассосется. — Дуглас, ты не обязан отвечать честно, но все же спрошу: ты украл алмазы? — Конечно, украл, милая. Они там просто лежали — я не смог устоять. Элизабет кивает. — И мне нужно, чтобы ты постерегла меня, чтобы я мог их забрать, переправить в Антверпен и превратить в наличность. Я же решил, что подвернулся случай для идеального преступления, понимаешь? Не сними я тогда эту дурацкую маску, честное слово, жил бы уже на Бермудах. — Понимаю, — говорит Элизабет. — А где эти алмазы сейчас, Дуглас? — Не допусти моего убийства, милая, тогда расскажу, — обещает Дуглас. — А вот и наша подружка, Гермиона Грейнджер. Поппи подходит к скамейке. Она показывает на свои наушники: можно ли ей их снять? Элизабет кивает. — Надеюсь, вам понравилась прогулка, дорогая? — спрашивает Элизабет. — Очень понравилась, — говорит Поппи. — Мы в универе занимались пешим туризмом. — Что вы сейчас слушали? Грайм?[6] — Подкаст о пчелах, — отвечает Поппи. — Если они вымрут, боюсь, мы обречены. — Впредь буду осторожнее, — обещает Элизабет. — Так вот, Поппи, Дуглас убедил меня взяться за предложенную работу. Полагаю, я смогу быть вам полезной. — О, потрясающе! — восклицает Поппи. — Какое облегчение. — Но с двумя непременными условиями. Первое: эти обязанности — наблюдение и тому подобное — мне будет проще выполнять с помощью троих друзей. — Боюсь, это невозможно, — отвечает Поппи. — Ах, дорогая, с возрастом вы поймете, как мало в жизни невозможного. И уж конечно, не это. — А второе? — спрашивает Дуглас. — А второе особенно важно. Важнее алмазов и важнее Дугласа. Я возьмусь за эту работу, только если МИ-5 окажет мне услугу. Простую услугу, но для меня очень значимую. — Продолжайте, — просит Поппи. — Мне нужно все, что у вас есть, на несовершеннолетнего Райана Бэйрда из Файрхэвена. — Райана Бэйрда? — удивляется Дуглас. — О, Дуглас, перестань повторять за мной каждое слово. Что за ужасная у тебя привычка! Как и эти твои измены. Элизабет, поднявшись, выставляет локоть, предлагая Поппи взять ее под руку.