Конни Морган была из тех женщин, с которыми любой неизбежно ведет себя вежливо. Она происходила из состоятельной вирджинской семьи со старыми корнями и получила прекрасное воспитание. Конни и Санни познакомились на съемках «Первого парня университета», второго совместного фильма Найта и Дэя, она там играла шикарную блондинку — местную королеву красоты. В фильме она досталась Гейбу, а в жизни — Санни. Вскоре после свадьбы Конни оставила съемки, чтобы растить Ванду. После развода она вернулась к работе и сейчас была популярна как никогда — играла гордую мать и бабушку семейства в одной из успешных мыльных опер. Ей уже было явно за шестьдесят, но она по-прежнему оставалась стройной, ухоженной и стильной, такой же, какой была всегда — образцовой голливудской «хорошей девочкой». На ней было сафари-платье цвета хаки и голубой шелковый шарф. — Мне не терпится поговорить с вами о прошлом, — сказал я. — Я найду для вас время, — отозвалась она. — Знаете, наверное, лучше всего на съемках. У меня там много свободного времени, поскольку моему персонажу не нужно постоянно прыгать к кому-нибудь в постель. Обычно я собираю всех за плотным завтраком. И много вяжу. Санни поставил альбом Эррола Гарнера — он его очень любил. Когда я вспоминаю наше сотрудничество, звуковым фоном к нему всегда служат нежные звуки гарнеровского рояля. — Ты только посмотри на нее, Хоги, — сказал он, садясь рядом со мной на тахту. — Она до сих пор первая красотка в городе, разве нет? Конни покраснела. — Ну, Артур… — Чистая правда. Другим до тебя далеко. Кого ни вспомнишь — малышку Мишель Пфайффер, малышку Джейми Ли Кертис, — они просто куколки Барби. А это настоящая женщина, Хоги. Особенная. Я тебе скажу, чем именно. Понимаешь, я комик. Я актер. Я привык прятаться за образом, который использую при работе. За маской. Я вообще-то так и хотел назвать свою книгу — «Что скрывает маска». Но издатель сказал, лучше «Единственный». В общем, эту маску не так-то легко сбросить перед кем бы то ни было, особенно перед женщиной. У меня получилось только перед Конни. Больше ни перед кем. Она единственная знает настоящего меня, единственная, кому хотелось узнать настоящего меня. — Артур, ты меня смущаешь. — Да чего тут смущаться, это же правда. Ты всегда меня поддерживала, детка. Всегда. Это я все испортил. Она сглотнула и отвела взгляд. Я решил, что он имеет в виду Трейси Сент-Клер. — А когда-нибудь, — продолжил он, — я снова завоюю твое доверие, Конни. Это все, чего я хочу. — Он взял кусочек цветной капусты. — Как тебе Хоги? Он парень талантливый. Знаешь, у нас с ним много общего. — Правда? — поинтересовался я. — Ну да. Ты точно как я. Не даешь волю эмоциям. Прячешься за маской. Но я ее с тебя все равно сорву. Знаешь почему? — Дайте угадаю… Потому что вы меня любите? — Нуда. Он потянулся сжать меня в объятиях. Я вздрогнул. — Попался! — Он засмеялся. Пришла Мария и объявила, что ужин подан. — Нет, не так. Сколько тебе говорить, не «поода-а-ан», а скорее «под’н», — поправил ее Санни. Она улыбнулась ему и повторила фразу с правильным бруклинским выговором. — Вот так-то лучше, — ухмыльнулся Санни. Он подошел к лестнице и позвал Ванду. Та спустилась босая, в тунике с разрезом до бедра и села с нами на одном углу огромного обеденного стола. На обед были жареный окунь, рис и пареные овощи. Ванда ела торопливо, избегая встречаться взглядом с остальными. Конни спросила меня, о чем мой роман. — Давай лучше я расскажу, — вмешался Санни прежде, чем я успел ответить. — Он о смерти маленького семейного медеплавильного завода в Коннектикуте. Понимаешь, семья уже пять поколений им владеет, и теперь заводом управляет отец, но хочет, чтобы дальше управление взял на себя сын. А сын ни в какую. Потому что у них с отцом паршивые отношения, всю жизнь были паршивыми. И вот завод умирает, потому что умерла семья. Это все как… метафора смерти американской мечты. Я прав? — Да, — сказал я. — Хорошо сказано. — Вот видите? — Он заулыбался как гордый ребенок. — Не такой уж я неуч. Ему казалось важным, чтобы я признал его умным. Наверное, все дело было в том, что он считал умным меня. — А роман автобиографический? — поинтересовалась Конни. — Отчасти. — Твой старик управлял медеплавильным заводом? — спросил Санни. — Мой старик управляет медеплавильным заводом. — В Коннектикуте? — В Коннектикуте. — Чертовски хорошая история. Фильм бы хороший вышел. Этот парень умеет писать, это вам не шутки. Эй, Ванда, ты знаешь такого писателя Генри Миллера? — Еще бы не знать, я ему как-то отсосала. Конни в шоке распахнула глаза, но тут же сделала вид, что ничего не произошло, и взяла бокал. — Эй, ты же знаешь, что я не люблю таких разговорчиков, — рявкнул Санни. — Тогда не задавай таких вопросов. — Это неприлично и по-хамски. Извинись перед матерью. — Папа, мне в этом году сорок, я буду говорить как… — Это не повод вести себя невежливо. Немедленно извинись или выйди из-за моего стола. Ванда закатила глаза. — Извини, мама. — И перед нашим гостем, — добавил Санни. — Да ничего страшного, — успокоил я его. — Она извинится, Хоги, — резко оборвал меня он. Ванда посмотрела на меня в упор. — Простите, если вас это задело, — сказала она тихо. Закрыв вопрос, Санни снова повернулся ко мне. — Нов одном я с тобой не согласен. По-моему, американская мечта еще жива. У нас великая страна. Я начал с нуля, и смотрите, чего я добился. Разве это не аргумент? — Но это вышло вам боком, разве нет? — мягко возразил я. Санни нахмурился. — Ну да, не все было просто, но я снова вернулся на правильную дорогу. — Как твое собеседование? — спросила его Конни. — Полная хрень. Тупая дешевая комедия про какой-то там банкетный сервис в Грейт-Нек, штат Нью-Йорк. Меня они звали на роль пожилого старшего официанта. Три невнятные реплики на серию. Абсолютная картонка. Я ушел. В сериалах больше не пишут нормальные роли, они разучились. только постельные сцены и автомобильные погони. А еще удивляются, почему их никто не смотрит. Слушайте, Вик принес пару старых фильмов Фрэнка Капры. Сделаем попкорн, у меня есть тоник с сельдереем. Оставайся, Конни. — Прости, Артур, мне завтра рано на площадку. — Ванда? — У меня свидание. — С кем? Она напряглась. — Папа, мне уже не шестнадцать. — Так, может, начнешь выбирать себе нормальных мужчин? — Не лезь… — Да кто ты… — Не твое дело! — заорала она. — Мое, пока ты продолжаешь губить свою жизнь! — заорал он в ответ. Она бросила в него тарелку с недоеденным обедом, но промахнулась. Тарелка пролетела через столовую и врезалась в стену, оставив на ней пятно риса. Ванда убежала наверх. Похоже, она специализировалась на драматических выходах из комнаты. — Извини, Хоги, — сказал Санни, возвращаясь к еде. — Она просто так еще до конца и не повзрослела. И меня она всегда с трудом переносила. Это, в общем, не секрет.