– Неужели ни одного столика не найдется? – К сожалению, нет, – ответил он, а затем обратился к Энни: – Может, вам поискать где-нибудь дальше по улице? Выражение ее лица резко изменилось, словно он дал ей пощечину. – Пошли, – сказала она, беря меня под руку. – Пойдем куда-нибудь еще. – Погоди, – сказал я и обернулся к метрдотелю: – Я уверен, что вы сможете найти для нас местечко. Он опять покачал головой: – Боюсь, что сэр в Калькутте недавно. Люди постоянно говорили мне подобные вещи. Можно было подумать, что Калькутта чем-то так уж отличается от любого другого города империи. Меня это начинало раздражать. – И откуда я, по-вашему? – вопросил я. – Из Тимбукту? – Пожалуйста, Сэм, – сказала Энни. – Просто пойдем. Ради меня. Я не хотел с ней спорить, поэтому одарил метрдотеля гневным взглядом, развернулся и отправился к выходу вслед за ней. – Почему он так себя вел? – спросил я, когда мы снова оказались на улице. Энни не ответила. Она шла вперед не оборачиваясь. Я не то чтобы крупный специалист по женскому поведению, но даже мне было очевидно, что она расстроена. – Что с тобой? – спросил я. – Все в порядке. – Мне кажется, будет лучше, если ты все расскажешь как есть. Она заколебалась. – Нет, серьезно, все в порядке, – повторила она. – Я не в первый раз с этим сталкиваюсь. Я все еще не мог понять, о чем речь. – Не в первый раз сталкиваешься с чем? Энни посмотрела на меня: – Ты и правда такой неиспорченный, да, Сэм? – Она вздохнула. – У них не нашлось для нас столика, потому что они не рады таким, как я. Вот если бы ты пришел туда с девушкой-англичанкой, все было бы в порядке. У меня кровь вскипела в жилах. – Что за чушь! Вся эта ерунда только потому, что ты на какую-то часть индианка? Пусть я недавно приехал в Калькутту и ничего не знал о здешних обычаях, но подобный абсурд терпеть был не намерен. Я повернулся, намереваясь пойти обратно в ресторан, не вполне себе представляя, что собираюсь сделать, но ведь я как-никак служил в полиции, а на такой работе быстро привыкаешь давить авторитетом. Энни взяла меня под руку: – Пожалуйста, Сэм, не надо, – сказала она устало. Ее глаза заблестели, как будто она собиралась заплакать. Этого хватило, чтобы умерить мой пыл. – Ну хорошо, – согласился я. – Но нам все-таки надо найти, где поесть. Она ненадолго задумалась, а потом ее лицо просветлело: – Здесь рядом есть одно место, которое должно тебе понравиться. Правда, оно достаточно заурядное. Что ж, я не возражал – главное, чтобы Энни была довольна. Она повернулась и подозвала пару рикш. Мы остановились у потрепанного домишки, выходящего дверью прямо на тротуар. Плакат, закрепленный на уровне второго этажа, гласил: «Отель Гламорган». Заведение оказалось набито под завязку. Официанты в белых рубашках сновали между гостями, втиснутыми вокруг небольших квадратных столиков. Ресторан занимал два этажа – основной зал и мезонин. Обстановка была довольно незатейливой: стены в побелке, клетчатые скатерти и повсюду – аромат простой и добротной пищи. Под потолком стрекотала стайка вентиляторов. Я расплатился с нашими рикша валла. Высокий и полный мужчина англо-индийских кровей, с закрученными усами и в перепачканном фартуке, вышел нам навстречу и поприветствовал Энни как старую знакомую. – Мисс Грант! – театрально воскликнул он. – Как приятно снова вас видеть. Вас так давно не было, что я уже начал волноваться! – Здравствуйте, Альберт, – ответила она, протягивая ему руку и улыбаясь той улыбкой, которую я считал предназначенной только мне. – Это мой друг, капитан Уиндем. Он в городе недавно, и я решила сводить его в лучший ресторан Калькутты. – Ну что вы, мисс Грант, вы мне льстите, – разулыбался он и поприветствовал меня энергичным рукопожатием: – Счастлив познакомиться, сэр! – Альберт, – сказала Энни, касаясь его плеча, – неотъемлемая часть Калькутты. Его семья владеет этим рестораном уже почти сорок лет. Альберт ответил ей сияющей улыбкой и по узкой лестнице, ступеньки которой прогибались под нашими шагами, повел нас наверх, в мезонин, где было больше свободных мест. Он выбрал столик, откуда открывался вид на первый этаж ресторана. – Особые места, – объявил он, – для наших самых любимых клиентов! Он ушел и тут же вернулся, в руках у него были два потрепанных меню. Из нижнего зала до нас долетал неразборчивый гул многоголосой беседы. Я устремил взгляд на перечень блюд, названия которых скорее напоминали заклинания из какой-то чужеземной священной книги, чем привычные пункты меню. – Может быть, ты закажешь для нас обоих? – спросил я. Энни улыбнулась, подала знак маячившему неподалеку официанту и заказала пару блюд. Официант кивнул и ушел вниз по лестнице. – «Гламорган»? – переспросил я. – Странное название для ресторана[44]. – О, это длинная и интересная история, – ответила она. – Как рассказывает Альберт, дело в том, что его дедушка Гарольд родом откуда-то оттуда. Он приехал в Калькутту, когда служил моряком на одном старом клиппере. Однажды вечером он так напился, что не смог добраться до порта, и корабль уплыл без него. Сперва он пытался наняться на другой корабль, идущий на запад, ведь дома его ждали жена и дети, но приближался сезон муссонов, и очень мало кто решался на подобное путешествие. А если кто и решался, то не был готов нанять моряка с такой репутацией, как у беспутного Гарри. В итоге он прекратил попытки и смирился с мыслью, что прежде чем ехать домой, придется проторчать несколько месяцев в Калькутте. Но тут вмешалась судьба. В один прекрасный день он познакомился с девушкой-бенгалкой, танцовщицей. Бедняга Гарри был сражен на месте, покорен ее танцем. Забыв о своей семье в Уэльсе, он принялся решительно свататься к девушке. Для моряка без гроша за душой задача была непростая, но как-то он все-таки с ней справился, потому что в итоге женился на девушке – конечно, не в церкви, а, наверное, по индуистскому обычаю – и жил в Калькутте до конца своих дней. В море он больше не выходил, а единственное, что он еще умел кроме этого, – готовить. И вот все деньги, которые ему удалось наскрести, он вложил в этот ресторан и назвал его в честь своей родины. Здесь до сих пор подают лучшую англо-индийскую еду в городе. – История любви? – сказал я. – Это радует. Большинство индийцев и британцев из тех, кого мне пока довелось повстречать, терпеть друг друга не могут. Она улыбнулась. – Было время, Сэм, когда индийцы с британцами ладили замечательно. Сахибы носили национальную одежду, соблюдали местные обычаи, а также женились на местных девушках. И индийцам тоже была от этого польза. Британцы привозили с собой новые идеи, которые привели к культурному взрыву в Бенгалии. Наступило так называемое бенгальское Возрождение. За прошедшие сто лет эти края породили больше художников, поэтов, философов и ученых, чем половина Европы. По крайней мере, так говорят сами бенгальцы. Парадокс в том, что именно эти новые идеи, привнесенные британцами, идеи демократии и эмпирического мышления, которыми они так гордились и которые с такой готовностью восприняли бенгальцы, правительство теперь считает опасными, если их разделяет человек с темным цветом кожи. – Что же изменилось? – Кто знает? – Она вздохнула. – Может, дело в восстании сипаев? Или просто пришло время? Так или иначе, говорят, что чем больше знаешь, тем меньше ценишь. Я иногда думаю, что британцы и индийцы похожи на пожилую семейную пару. Они вместе уже, кажется, целую вечность. Они то и дело ссорятся, им может казаться, что они ненавидят друг друга, но в их сердцах никогда не исчезнет некоторая взаимная привязанность. Думаю, ты тоже это заметишь, когда поживешь здесь подольше. Они – родственные души. Энни была проницательна и, несомненно, умна. Красота и ум – сильная комбинация. Этим она немного напомнила мне Сару. – А вы, мисс Грант? – спросил я. – Вы британка или индианка? Она грустно усмехнулась: – Раз индийцы не считают меня индианкой, а англичане – британкой, не все ли равно, кем я сама себя считаю? Сказать по правде, Сэм, я ни та ни другая. Я всего лишь плод этого раннего и заранее обреченного расцвета индийско-британской дружбы столетней давности – эпохи, когда англичане спокойно женились на индийских девушках. Сейчас мы просто вызываем чувство неловкости, наглядно напоминая британцам, что они не всегда считали себя выше местных. Ты же знаешь, как они нас называют? Европейцами на постоянном проживании. Это официальный термин. Звучит почти гордо, пока не задумаешься, а что он, в сущности, означает. Мы считаемся европейцами, но Европа нам не дом. Таким образом, доля индийской крови сразу делает нас чужаками, поколение за поколением. А индийцы, те смотрят на нас со смесью ненависти и отвращения. Мы словно символ предательства индийскими женщинами своей чистоты и своей культуры и бессилия индийских мужчин, которые не смогли им помешать. Для них мы изгои, воплощение их стыда. Но самое гадкое в этом во всем – лицемерие. В общении с нами и англичане, и индийцы могут быть сама любезность, но и те, и другие нас презирают, каждый по-своему. Но это вообще страна лицемеров. Британцы делают вид, что они здесь для того, чтобы нести блага западной цивилизации толпе необузданных дикарей, хотя в действительности дело всегда было исключительно в жалкой коммерческой выгоде. А индийцы? Образованная элита заявляет, что хочет избавить страну от британской тирании ради всех индийцев, но они ничего не знают и знать не хотят о проблемах миллионов деревенских жителей. Они просто желают стать правящим классом вместо британцев. – А что англо-индийцы? – спросил я. Она засмеялась: – Мы не лучше других. Мы зовем себя британцами, всё повторяем за вами и называем Британию «родиной», хотя для большинства из нас самая ближняя к Англии точка, где мы бывали, – это Бомбей. И мы отвратительно ведем себя с местными. Называем их «черномазыми» и «кули», как будто тем самым хотим показать вам, насколько от них отличаемся. И мы невозможные патриоты. Ты знал, что самые частые имена в нашей среде – Виктория и Альберт? Нет более преданных слуг империи. А знаешь почему? Потому что нам страшно подумать о том, что будет с нами, если и когда настоящие британцы все-таки уедут из страны. – Целая страна лицемеров и лжецов? – удивился я. – Может, вам стоит быть менее строгой, мисс Грант? Тут подошел Альберт с десертами. Она улыбнулась мне своей чудесной улыбкой. – Ну, может, бывают и исключения, – сказала она, кладя руку на плечо Альберта, который как раз ставил тарелки на стол. – Например, когда наш Альберт говорит, что готовит лучшее крем-брюле во всей Индии, то так оно и есть. Мы расправились с обедом и продолжили беседу за кофе. Энни поинтересовалась, есть ли у меня семья. Я ответил, что нет. Это была правда – по крайней мере, часть правды. До этого мы старательно избегали упоминать Маколи, но он присутствовал при нашем обеде, подобно призраку Банко[45]. В конце концов мне пришлось коснуться этой темы, но я начал по возможности издалека. – Как дела на работе? – спросил я. – Полная неразбериха, – вздохнула Энни, – но уже значительно лучше, чем вчера. Мистер Маколи занимался столькими делами сразу, его подпись требовалась на стольких документах, что без него встала работа у половины отдела. Однако понемногу все налаживается. – Уже назначили преемника? – Официально пока нет, хотя понятно, что должность займет мистер Стивенс. Он взял на себя бо́льшую часть задач мистера Маколи, и меня уже назначили его секретаршей. – Как удачно. Мне нужно с ним поговорить. Ты не могла бы устроить мне встречу?