– Правильно, – согласился майор. – Мы лично проверяли каждого. К тому же вольности со взрывчаткой – подсудное дело. Вплоть до высшей меры. – Вот видишь… А потому нам нужно в экстренном порядке подсунуть им сговорчивого человека, который имел бы касательство к взрывчатке и у которого буквально-таки на роже было написано, что он хочет взорвать «Поварниху», несмотря на высшую меру! А дальше – все своим чередом. Этот человек должен повести себя таким образом, чтобы диверсанты его заметили и решили: вот оно, диверсантское счастье! То есть наш человек должен изо всех сил стараться попасться им на глаза. Далее они выйдут на этого человека со своими диверсантскими предложениями. А это означает, что человек будет их знать в лицо. Ну, хотя бы одного, потому что я не думаю, что они выйдут на нашего человека всей компанией. Но даже и один знакомый диверсант – это великое дело! Это та самая ниточка… дальше, думаю, можно и не продолжать. Ты все понял из моего монолога, Антон Кузьмич? – Понять-то я понял, но только где мы возьмем такого человека? Ведь его, во-первых, нужно найти, а во-вторых, специальным образом подготовить. – А я на что? – удивился Федор. – Я и буду таким человеком. Меня и готовить не нужно, потому что я и без того готов. Просто нужно меня на какое-то время приткнуть раздатчиком взрывчатки на «Поварнихе», или как там правильно называется эта работенка? И ждать. Ну, как тебе идея? – Получается что-то вроде ловли на живца, – почесал затылок Расторгуев. – Вот именно. – Да, но по легенде ты у нас проходишь как уполномоченный из области… – И что с того? В городе я недавно, никто на меня, сдается, пристального внимания не обращал, а значит, никто не успел запомнить. Мало ли народа прибывает в город и убывает из него каждый день? Всех и не упомнишь. Просто сменю квалификацию, да и все тут. Конечно, из гостиницы мне придется уйти, потому что где это видано, чтобы кладовщик проживал в гостинице? Придется снять скромный угол. Например, обосноваться на этой самой квартирке. Как ты думаешь, бабуля не будет против? – Думаю, что нет, – сказал Расторгуев. – Вот и отлично. Значит, мне только и остается, что пристроиться раздатчиком взрывчатки и ждать, когда рыбка клюнет. И ты должен мне в этом помочь. Поговори с директором шахты или с кем хочешь, осторожненько все ему объясни… В общем, ты знаешь, с кем говорить и что сказать. – Но все места на складе взрывчатых веществ наверняка заняты… – Пускай директор отправит кого-нибудь в отпуск. – Какой там отпуск? Сейчас все отпуска отменены. До полной победы. – Ну, пускай кто-нибудь из раздатчиков неожиданно заболеет какой-нибудь ужасной болезнью. В общем, придумай что-нибудь сам. Но завтра я уже должен красоваться на складе.  Глава 17 В сорок первом году, когда Ивана Геппа привезли в Прокопьевск, ему, как человеку семейному, выделили отдельную комнату в бараке. Геппу сказали, что он будет работать на шахте «Поварниха», которая находилась от барака далеко, едва ли не на другом конце города. Добираться каждый день на работу и возвращаться с работы приходилось долго и тяжело, а осенью и зимой – так просто мучительно. Но деваться некуда. Пока была жива супруга, Гепп искал возможность переселиться ближе к шахте. Но когда жена погибла, он прекратил свои попытки переехать, смирился со своим жилищным положением и продолжал ютиться все в той же комнатке, которую ему выделили изначально. Его соседями были люди разные: частью такие же ссыльные, как он сам, частью – люди вольные. Иногда кто-то куда-то переселялся, кто-то умирал, жилплощадь освобождалась, но долго никогда не пустовала: почти мгновенно в освободившуюся комнату вселялись новые жильцы. Шла война, жилья в городе не хватало, многие жили в землянках, по сравнению с которыми барачные комнатки считались просто-таки роскошными апартаментами. В них был деревянный пол, имелись печи, которые можно было топить, что в условиях Сибири имело немаловажное значение. Оттого-то все и стремились поскорее занять такую жилплощадь. Комната, в которой жил Гепп, была крайней, а это означало, что соседи у него были лишь с одной стороны. В соседней, разделенной тонкой стенкой комнате жила женщина, которую все звали Степанидой. Жила она одна, без мужа, но зато со взрослым сыном. Впрочем, ее сына Гепп видел лишь несколько раз и то мельком. Вскоре после того, как он заселился в комнату, сына призвали в армию и отправили на фронт. Жила Степанида тихо, никаких громких звуков сквозь стену Гепп никогда не слышал. Но вот в последнее время он их стал слышать. Иногда в вечернее и ночное время за стеной звучали приглушенные голоса: один женский и другой низкий, как бы мужской. Вначале Гепп не обращал на голоса никакого внимания – бубнят себе и бубнят. Затем он подумал, что, должно быть, Степанида обзавелась тайным ночным сожителем. Иван по-прежнему не вникал в еженощные ночные бормотания за стеной – они его никак не касались. Но однажды, возвращаясь поздним вечером с работы, он ненароком обратил внимание на оконце комнаты соседки Степаниды. Окошко было тускло освещено, шторки раздвинуты, и в окно, прислонясь к стеклу, смотрел какой-то мужчина. Или даже не мужчина, а парень. Увидев Геппа, парень в испуге отпрянул от окна, чья-то рука моментально задернула шторки, свет в комнате тотчас же погас. Ивану это показалось странным, но он не придал этому мимолетному событию особого значения и, наверно, забыл бы о нем, если бы этот случай не повторился, причем почти точь-в-точь. Было такое впечатление, будто у Степаниды проживал какой-то парень, и он не хотел, чтобы его видел кто-нибудь посторонний. А это означало, что парень у Степаниды прятался. А коль прятался, то, значит, имел на то причину. То есть был не в ладах с местной властью, и причем в больших неладах, иначе зачем было прятаться? По большому счету, Геппу было все равно, кто прячется у Степаниды. Не в ладах, так не в ладах. Он, Гепп, и сам был не в ладах с властью, но скрывал это всеми доступными способами. И потому он даже втайне сочувствовал незнакомцу, прячущемуся у соседки за стеной, кем бы этот незнакомец ни был. Он даже готов был ему помочь, если его помощь когда-нибудь понадобится, хотя, конечно, понятия не имел, в чем такая помощь может заключаться. Так продолжалось до тех пор, пока Иван не встретился с Миловидовым и между ними не состоялся памятный разговор. Геппу предстояло в короткий срок найти диверсантов-подрывников, и он подумал о прячущемся за стеной незнакомце. Коль он прячется, то почему бы ему не стать одним из диверсантов? Коль он скрывается, то, похоже, власть его сильно допекла, и деваться ему некуда, да и терять нечего. А из этого следовало, что незнакомец – вполне подходящая кандидатура. Надо только придумать способ, как с ним поближе познакомиться. И Гепп придумал. Ночью, когда бубнеж за стеной был особо слышен, – похоже, Степанида ругалась со своим таинственным квартирантом, – Гепп вышел во двор, подошел к двери комнаты Степаниды и громко постучал. На окошке колыхнулась штора, в окне мелькнула чья-то тень, и вскоре из-за двери раздался женский голос: – Кто там стучит? Что надо? – Это Иван, – ответил Гепп. – Какой еще Иван? – спросили из-за двери. – Иван Гепп, сосед. – А что надо? – Надо поговорить. – О чем? – Об одном важном деле. – О каком таком деле? – Степанида явно не хотела отпирать дверь. – Говорю же, о важном. Срочном. – Это ночью-то? – Да, ночью, – сказал Гепп. – О таких делах лучше говорить по ночам. – О каких таких? – Например, о твоем квартиранте. – О каком еще квартиранте? Нет у меня никаких квартирантов! – Есть, – уверенно сказал Гепп. – И я хочу с ним поговорить. Срочно. На этот раз Степанида не сказала ничего. То ли она не знала, что ей сказать, то ли размышляла, как ей быть дальше, то ли шепотом советовалась с квартирантом. – Степанида, – сказал Гепп. – Ваши разговоры я слушаю уже давно. Стена-то тонкая, ты это учти. Так что мне все слышно. И вот ты подумай: до сих пор я никому ничего не сказал и не донес. А ведь мог бы… А если я не донес раньше, то не донесу и сейчас. Но если ты мне не откроешь, то донесу. Прямо сейчас. И уже через десять минут НКВД будет здесь. Мало ли кто у тебя прячется? А вдруг опасный вредитель? Так что достанется и ему, и тебе. Сама понимаешь. – А что же ты хочешь? – спросила Степанида из-за двери. – Поговорить с твоим квартирантом, – ответил Гепп. – О чем? – Не бойся, не о том, чтобы ему идти сдаваться в НКВД. Наоборот, я хочу ему помочь. – Ты? – не поверила Степанида. – Я ссыльный, – сказал Гепп. – Или ты не знаешь? У меня с властью свои счеты. Звякнул засов, и дверь отворилась: не во всю ширь, конечно, а лишь на щелочку, в которую Гепп сумел протиснуться. Он очутился вначале в тесных сенцах, а затем вошел в комнату. Посреди комнаты стоял и испугано на него смотрел нестриженый и небритый парень. Ивану показалось, что он знает этого парня, несмотря на его бороду и лохмы. Точно, он его помнил. Это был сын Степаниды. Год назад он ушел на войну, а теперь был здесь и прятался. – Не бойся, – сказал Гепп. – Не выдам… Что, отвоевался? – Я – по контузии… после госпиталя, – сказал парень, исподлобья глядя на Геппа. – Ну да, ну да, – иронично проговорил Иван. – Потому и прячешься у матери под подолом. Зовут-то тебя как? – Александром, – нехотя ответил парень. – Что, так и будешь прятаться всю жизнь? – спросил Гепп, усмехаясь. – Так ведь не получится. Не завтра, так послезавтра тебя кто-нибудь увидит, донесет, а там… Сам знаешь, как поступают с дезертирами по законам военного времени. Да и тех, кто их укрывает, не жалуют. Парень опустил голову и ничего не сказал. – Вот то-то и оно, сынок, – сказал Гепп. – Нет у тебя никакого выхода. Просто-таки никакого. Равно как и у твоей матери. Такая, значит, беда… – А ты-то почему не донес? – выдавил из себя парень. – Допустим, мне это невыгодно, – сказал Гепп. – Невыгодно… – мрачно ответил Александр. – Значит, есть и выгода… И какая? – А ты, я вижу, сообразительный! – усмехнулся Иван. – Это хорошо. Значит, можем договориться. – Договориться о чем? – недоверчиво спросил парень. – Степанида, – повернулся Гепп к женщине. – Побудь на улице. Покарауль, а то вдруг кто сдуру сунется. А мы с твоим сыном побеседуем. Женщина потопталась у двери и нехотя взялась за дверную ручку. Она явно не желала уходить, опасаясь за сына. – Иди, – сказал Гепп. – И не тревожься. Хуже, чем есть, уже не будет. Ни для тебя, ни для твоего сына. А вот лучше – может быть. Если, конечно, сговоримся. Так что ступай. И не подслушивай. Степанида вышла. Гепп какое-то время помолчал, окинул взглядом комнату, посмотрел на Александра, перевел взгляд на потолок.