– Это собака? – восторженно прошептал Тима. – Какая порода? – Алабай. – А можно его погладить? – пискнул Тима. Кажется, у Военно-Морского Флота появился грозный соперник и уверенно становился на первое место в иерархической лестнице интересов. – Нет! – одёрнула я Тима. – Ни в коем случае! Алабай? Алабай, чёрт возьми?! Не очень-то я разбиралась в породах, но не могла припомнить, чтобы алабаи слыли добродушными валенками! – Обязательно, но позднее, – спокойно ответил Эльбрус, не позволив мне вылить поток возмущения. – Алабаи абсолютно безопасны для своих, но гордые и независимые. – он невозмутимо посмотрел на меня. – Вы – свои, часть стаи, погладим, когда Дарман сам проявит инициативу, – это он пояснил Тиме. В это время обсуждаемый объект, окинув нас ленивым взглядом, отправился к навесу, стоявшему в стороне, и развалился там, давая понять, что аудиенция закончена. Мы можем быть свободны. Алабай… господи, ну, конечно же, алабай! А что я ожидала от Эльбруса, что он заведёт милаху мальтипу или забавного помски? Хорошо не тигра… хоть белого, хоть фиолетового в кружочки и квадратики. – Тима, не смей подходить сюда! – выпалила я, хватая сына за руку, отчего тот опасливо оглянулся. – Не пугай ребёнка, – одёрнул меня Эльбрус. Пришлось осечься, взять себя в руки. Пока я тут паникую, трясясь от страха, источник опасности растянулся на траве и в ус не дует, игнорируя нас. – Дарман никаким образом не может выйти на общую территорию, и никто не может зайти к нему. Решётка, как видишь, надёжная, пробраться, даже если сильно захотеть, невозможно. Ключ от калитки есть только у меня и человека, который ухаживает за ним, когда меня нет. – Уверен? – пробормотала я. – Мила, понимаю, что в твоих глазах выгляжу настоящим идиотом, раз ты решила, что скрыть от меня сына – рабочая идея, но поверь, я бы не стал подвергать ребёнка опасности. Любого ребёнка, тем более своего, – это он прошептал на ухо, опалив горячим дыханием, пока Тима присел на корточки, разглядывая издали Дармана. Глава 14 – Эту рыбу тоже ты поймал? – Тима внимательно смотрел на оставшуюся голову лосося и хребты на столе. В голосе звучало неподдельное уважение. – Эту купил, – спокойно ответил Эльбрус. – Сёмга, как и атлантический лосось, водится в северных морях, здесь нет моря, только Ладожское озеро, – показал в сторону мачтовых сосен, за которыми виднелась вода. – Мой папа сейчас в море, в кругосветном плавании, – важно прокомментировал Тима. – Ты приедешь к нам в гости, когда папа вернётся? У нас из квартиры видно Баренцево море! И даже целый океан, Северный Ледовитый! Эльбрус окинул меня взглядом, после которого харакири покажется душевным ритуалом для нежных ромашек, обернулся к Тиме и с невозмутимой улыбкой ответил: – При случае, обязательно. – Ура! Ура! Эльбрус приедет к нам с папой в гости! Ура! Ура! Ура! К нам приедет Эльбрус! Тима заскакал по кухне, кружась в каком-то ритуальном танце, выкрикивая, что Эльбрус приедет к ним с папой, вместе они поймают самого большого лосося. Огромного, как весь Ледовитый океан. Я было дёрнулась остановить сына – ситуация выглядела абсурдно, хотелось провалиться сквозь землю, отмотать время вспять и… Что «и»? Чего бы я не стала делать, появись у меня возможность вернуться в прошлое? Как не поступила бы? Изменила бы нашу с Эльбрусом историю? Нет, не изменила бы. Другой она не могла сложиться. Жить, не зная вкус его губ, я не хотела никогда. Пусть сейчас это лишь сокровенное воспоминание, существовать без него вовсе было бы невыносимо. Не стала бы рожать Тиму? Глупости! Кто в своём уме откажется от такого сладкого, сообразительного мальчика в качестве сына? Уж точно не я. Сын – тот, кто держал и держит меня на поверхности, кто заставляет жить и радоваться жизни, двигаться вперёд, не опускать руки, кто показывает мир с нового ракурса, каким я его не видела. Сразу сообщила бы о беременность Эльбрусу, чтобы разбить его налаженный быт, семейную жизнь, заодно разбив на осколки свою семью, в которую когда-то верила? Нет, конечно, нет. Не я создавала семью Эльбруса, не мне и разбивать. А моя развалилась и без никому не нужных откровений. – Оставь, – полушёпотом, остановил меня Эльбрус. – Тимур, – обратился он к сыну, отвлекая от неуёмной радости, – пойдём готовить барбекю, мне нужен помощник. – Что такое барбекю? – тут же отозвался Тима, пытливо глядя на собеседника. – Почти то же самое, что мангал для шашлыков. Ты знаешь, что такое шашлыки? – Знаю, – скривился Тима. – Папа брал меня на шашлыки с дядей Антоном. Они напились, мясо всё сгорело, потом пришла тётя Валя Андреевна, отругала их, а меня забрала домой. Папа велел маме не говорить, а… – Тима уставился на меня круглыми глазами, поняв, что выдал их с папой тайну. – Ты тогда уезжала учиться, и тётя Валя Андреевна не сильно ругалась, совсем немножечко… – потупился он. Мне же захотелось отвесить себе в прошлом увесистых подзатыльников. Кажется, всего несколько минут назад я рассуждала, что ничего бы не изменила в своей жизни? Изменила бы! Ушла бы от мужа после первой рюмки! Сразу же, не мешая ни минуты! – Не хочу барбекю, – насупился Тима. – У нас будут другие шашлыки, – уверенно заявил Эльбрус, никак не выразив словами то, что я прочитала на его лице – а ничего хорошего я там не увидела. – Держи-ка, – он дал Тиме пластиковую коробку с какими-то специями, убедился, что сынишке ноша под силу. Подхватил две кастрюли с маринадом, показал взглядом на ёмкость со свежими овощами и взглядом велел следовать за ними. Нет, не велел, приказал. И я пошла, как глупый мышонок на звук дудочки. Насупившаяся мордашка Тимы постепенно становилась весёлой, даже озорной. Он с энтузиазмом помогал Эльбрусу, особенно его вдохновляло то, что разрешили помешивать угли. Эльбрус приподнимал Тиму, внимательно следил, чтобы тот не обжёгся, но не лишал инициативы, по ходу объясняя, почему он делает так или иначе. Сын же от того, что с ним общаются на равных, что вообще общаются – откровенно, по-детски не скрывая радости, сиял. Отец из Вовы получился неважный, вернее сказать, никакой не получился. Не мне упрекать в равнодушии не биологического отца, но в первое время я злилась, переживала, порой требовала внимания к Тиме. Позже махнула рукой, поняв, что единственное, чему уделяет внимание муж – алкоголь. Всю беременность я слышала от мужа лишь причитания, чтобы не смела родить девку. Мол, никуда не годится, если у боевого офицера первенец – девочка. И не было в их-то славном роду девочек, только мужики рождались, бравые, лихие кубанские казаки, как он. На радостях, что родился сын, Вова пил неделю, успев обмыть ножки, кажется, с каждым сослуживцем по нескольку раз. Забирал он нас из роддома с перегаром, светя отёкшим лицом. Дома накатил ещё пару рюмок водки, крякнул и завалился спать. Утром поинтересовался, как собираюсь назвать сына. – Давай Лёшкой, – предложил он. Внутренне вздрогнула. Не имея никаких предпосылок, вдруг подумала, что Алексей Эльбрусович звучит максимально нелепо, покачала головой, внезапно для самой себя произнесла: – Тимуром назову. Тимур Эльбрусович… если бы, если бы, если бы… – Не русское имя какое-то, – набычился Вова, шаря взглядом по полкам холодильника в поисках коньяка, который я ночью вылила. – Сам ты не русский, – огрызнулась я. – «Тимур и его команда» Гайдара читал? – Ещё Чуком или Геком назови, – фыркнул Вова, громко хлопнув дверцей холодильника. – Ладно, прости, не плачь, – вздохнул он, глядя на мои слёзы. – Тимур, так Тимур. Тимкой будет. Тимур стал Тимуром, а потом, как и предрекал Вова, Тимой. На этом интерес к судьбе и личности сына у Вовы исчерпался. Поначалу я надеялась, что сынишка подрастёт, появятся общие интересы, и вот тогда-то… В самом деле, какая радость взрослому мужику возиться с младенцем, у которого из радостей только чистый подгузник и мамина грудь. Тима подрастал, тянулся к отцу, Вова же продолжал игнорировать сына. Не обижал, не говорил гадости, несколько раз ругался с матерью из-за масти Тимы, говоря, что всякое случается, генетика вообще штука непредсказуемая. Подумаешь, брюнет, могла вообще девка родиться! Но внимания никакого не обращал. Нужно посидеть – посидит. Надо погулять – погуляет. Ткнёшь в то, что на носу день рождения сына – вспомнит. Промолчишь – забудет. Главное, чтобы ребёнок не лез, когда голова раскалывается от похмелья или смертельно хочется выпить. В последнее время в жизни мужа существовало лишь два этих состояния. Жажда хмеля и похмелье. Мне не нужна была помощь мужа. Тима рос здоровым, спокойным малышом, давал мне выспаться, редко капризничал, всегда по веским причинам. Бессонные ночи за пять лет я могу пересчитать по пальцам одной руки – вот так повезло с ребёнком. И всё равно изнутри, как червоточина, грызла обида за кроху, который изо всех силёнок, в силу своего понимания, упорно тянулся к папе и получал лишь равнодушное молчание или пьяное мычание. Эльбрусу же Тима не мешал, наоборот, казалось, он искренне наслаждался общением. Внимательно слушал, вдумчиво отвечал на бесконечные вопросы, помогал, когда что-то не получалось, подсказывал. И это разбивало мне сердце. Наглядно я наблюдала, чего был лишён мой сын по моей же глупости. Хотя, кто знает, как бы всё сложилось, не промолчи я после того дождливого дня, неизвестно, как сложится сейчас. Сложится ли? Стройная женская фигура на высоких каблуках, ладонь Эльбруса на её талии, не почудились мне. Я это видела своими собственными глазами, как сейчас видела довольного Тиму, усердно помогающего перевернуть на решётке стейки. По большей части он мешал, только Эльбрус ни словом, ни делом не давал понять, что суетливые детские движения здесь лишние. – Хорошего парня воспитала, – проговорил Эльбрус, когда Тима побежал в дом за разделочной доской. – Спасибо. – Не за что, – стушевалась я. – Ты ведь не думаешь, что я забыл про наш разговор? – он скользнул по мне взглядом, от которого волосы на затылке зашевелились, по телу побежали ледяные мурашки, ком в горле грозил перекрыть кислород, внизу живота неожиданно и неуместно стало горячо. Господи! О чём я только думаю… В этом направлении не то что думать, воображать запрещено, допускать тени сомнений нельзя. Я совершенно безоружна перед этим человеком, беспомощна, как слепой котёнок, и мне запрещено допускать и толики слабости. Снова собирать себя по кускам – огромная роскошь для моего разбитого сердца. – Вечером, когда Тимур ляжет спать, – немного нагнувшись, наблюдая за счастливо бегущим через газон сыном, прошептал Эльбрус. – Эту? – подлетел Тима, волоча огромную доску, как только донёс такую огромную. Сильный, как отец. – Эту, – важно подтвердил Эльбрус. – Ты молодец, – погладил по голове каким-то особенным, мужским жестом, по-настоящему отцовским, от чего Тима довольно заулыбался. Потом мы накрывали на стол из массива дерева в обустроенной барбекю-зоне, выполненной в том же стиле, что и весь дом. Дерево, кованые детали, стекло. Несочетаемое сочеталось и как нельзя лучше подходило хозяину этой зоны и дома, точно так же сочетающего в себе качества, которые, казалось бы, вместе существовать не могли. Невозмутимое спокойствие, уверенность в себе, в мире вокруг, и темперамент, сродни которому лишь водородная бомба. Твёрдость характера, убеждений, не расхождение слов и дела, и мягкость, известная лишь близким людям, допущенным в самый узкий круг. Одновременно прямой, как стрела, и обтекающий, словно вода тёплой реки в погожий летний денёк. Это всё о нём, об отце моего сына, человеке, которого я имела неосторожность полюбить. Ели. Тима с завидным аппетитом, с точно таким же видимым, каким-то ощутимым в воздухе удовольствием. Эти двое умели не просто смаковать пищу, они наслаждались процессом. Подача, вкус – всё имело для них значение. И я, которой кусок не лез в горло. – Я бы предложил тебе вина, – проговорил Эльбрус, глядя внимательно на меня, – но отложим на вечер.