– Ну что-с, любезные, давайте познакомимся, – начал Минаков, оседлавший единственный здесь единственный венский стул на прусский манер, поставив спинкой к задержанным, – меня зовут Александр Владимирович, я полицейский надзиратель. Вы кто будете? Только не говорите что заблудились, и дверь открыта была. Фомка лежит рядом, на ней ваши отпечатки пальцев. Оба набычились и молчали. Полицейский наклонил голову вбок на манер шефа, не спеша достал папироску и закурил. Сигары не оценил он как-то. – Может, предложить вас отколотить хорошенько? – и городовые схватили обоих за шкирки, как котяток, – напишу в рапорте, что сопротивлялись. Городовой отвесил затрещину одному, что был в суконной куртке, да так, что барашковая шапка свалилась. Второй заработал такую же ласку, но башлык не дал слететь головному убору. – У меня, представьте, времени много… Голова не болит пока? : участливо спросил полицейский снова. – Ладно, – начал говорить преступник в пальто, – так Василий Силантьев я , а это Патрикей Онопко. Должны были чемодан забрать злесь, крокодиловой кожи. Нам товарищ рассказал. Что никого нет, ничего страшного мы не сделаем. – И вы, конечно, не смогли отказать другу? – додумывал за них Минаков, – товарища -то давно знаете? – Только понакомились. Честно. Намрынке первый раз встретились. – Братцы! За взлом квартиры срок на вас висит немалый. Вы это, Байкал, любите? В Сибири бывали? Там знаете, омуль ловится. Говорят, рыба очень вкусная. Вы смоете попробовать… Оба потрясли головами, не понимая в чём дело. Один поправил двумя руками шарф. – Так пойдёте туда пешком.... В день кандальники по двадцать вёрст проходят, потом конечно, отдых. Месяца за три дойдёте. Может быть. Если не умрёте дорогой-то. – Да вы вто, ваше благородие, Сибирь то за что? У меня и здоровье плохое… – начал говорить человек в суконной куртке, Василий Силантьев, – нельзя мне. – Так за преступление будет вам наказание. Но если вы припомните, кому должны чемодан были отдать, то я, конечно, то же кое -что позабуду. Если, конечно, вы не убили никого. – Да, чего… Если вы и так всё знаете… Только быков на станции воровали, а больше ничего. А да. Ещё и шкуры дубили, не пропадать же добру, – прочувствовался сам своему горю Патрикей Онопко и пустил слезу. Минаков постарался не улыбаться, а достал записную книжку с пустыми, белыми страницами. Но он бодро вёл пальцем, словно сравнивая показания преступника со своими записями. – Да пока всё точно. Поехали на Петровку . Банда четырёх Стабров сидел перед вещами из чемодана крокодиловой кожи, выложенных перед ним стопкой. Костюм , окровавленная рубашка, кошелёк с деньгами. Ещё револьвер, паспорт на имя Ракитина, Николая Михайловича, мещанина из Чернигова. Предстояло в присутствии понятых предъявить чемодан и содержимое… Полицейский чиновник опять потряс чемодан, и ему показалось, что он слышал шелест бумаг. Он опять открыл все отделения. Ничего важного не было. Сергей Петрович одел перчатки, и принялся смотреть повнимательнее. Наконец, в отделении для рубашек, показался краешек серой папки. Осторожно вытащив тонкие листки и папки на свет божий так хорошо спрятанную вещь, полицейский присел, что бы отдышаться. В папке были товаросопроводительные документы, платёжные поручения, документы на вагоны. Судя по бумагам, дело шло о поставке крупного рогатого скота. Полицейский чиновник уложил документы опять в папку, и поднял трубку телефона. – Аркадий Францевич? Важное дело открылось… Стабров встал, поправил мундир и по коридору прошёл к кабинету Кошко. Дежурный разрешил ему войти почти сразу. Начальник сыскной полиции изучал документы долго. Судя по лицу, как показалось Сергею Петровичу, начальник был рад. – Ну что, опять успех… Жандармов со станции вызовем, теперь без них никак нельзя. Государственное дело. – Да как же я убийство раскрою, Аркадий Францевич? – Ну… Оставь задержанным Ракитина Николая Михайловича, остальных отдать придётся. Нет, ну допросите Василия Силантьева, Патрикея Онопко и Кузьмина Андрея. В картотеку снимите, но и с глаз долой этих жуликов! Не наш огород, пусть там другие щемлю роют. Стабров вышел, позвонил дежурному, что бы привели Ракитина. Полицейский чиновник сидел в кресле, обдумывая услышанное. Дело сужалось делом об убийстве, не более того. Ладно, как подумалось бывшему моряку, и он было потянулся к сигаре. Но тут зазвонил телефон. Раздался голос криминалиста Никулина: – Должен сообщить вам, о пулях изъятых из тела Пантелеева и револьвера «Смит- Вессон» найденного у извозчика Щёголева. Отпечатки пальцев на револьвере совпадают с отпечатками пальцев Ракитина. Пули же из тела Пантелеева по рисунку нарезов не совпадают с нарезами ствола револьвера Ракитина. Ракитин не ранен, вообще ран, тем более огнестрельных, у него на теле не обнаружено. – То есть, Пантелеев убит из револьвера «Смит- Вессона», но не из револьвера Ракитина. – И так можно сформулировать, – согласился Никулин, – и у Ракитина недавно был сильно повреждён нос. Перелом налицо. – Спасибо. Правда, теперь дело разваливалось на глазах. Главного подозреваемого в убийстве не было, всё надо было начинать сначала. Но снять показания у Ракитина было просто необходимо. В дверь постучали, и стража привела смущённого и испуганного человека. – Входите, – громко и внятно сказал полицейский чиновник. Человек вошёл, и сел на табурет со всё ещё скованными руками. Стабров, подумал и снял наручники. – Добрый день, да почти вечер Николай Михайлович. Со мной вы знакомы, я полицейский чиновник Сергей Петрович Стабров. В подробностях расскажите мне вечер того дня, когда вы узнали, что Пантелеев убит. И не юлите, воровство скота нам хорошо известно, и этим занимается жандармерия. – А если я не захочу говорить? – Пойдёте по делу соучастником убийства Пантелеева. Картина с этим господином складывается преинтересная, господин Ракитин. – Ладно…Всё расскажу… *** – Николай, – и Василий Силантьев резко схватил за отвороты пальто знакомого, – и ты, и Фока обещали, что расплатитесь с нами после последнего дела. Но если нет…Так что мы и сами сможем, на станции шуровать, и без вас. – Бутылки вы собирать сможете. Я только умею так накладные подделывать, что бы всё шито-крыто было. Фока на сбыте сидит, ворованное сбывает. Вы то чего, со шкурами этими завязались? Жадность замучила? Спалитесь на клеймах, как бог свят. – Ничего…Да и где деньги-то? Всё обещает Пантелеев, и никак не отдаст. И так мы к нему ходили три раза. – Слышал от дворника, что подрались на улице? – почти зашипел Ракитин. – Да, делов-то…– махнул рукой Василий. – Будочник взял Кузьмина, ротозеи! Вы чего творите! – Андрюшка калач тёртый, не продаст дружков, – вмешался Патрикей Онопко, – зайди к Фоке, будь человеком… – Ладно, вечером и схожу. – Сейчас, Николай. Надоело ждать. Ракитин поджал губы и кивнул, с трудом соглашаясь. Всё одно надо было документы занести для Фоки, что бы забрать вагоны со станции. Он вынул часы из кармана, открыв циферблат -было без десяти восемь по полудню. Уже было совсем темно, и Николай Михайлович, с авторитетным чемоданом крокодиловой кожи, в котором находился его лучший костюм, портмоне и револьвер, вошёл в ворота номеров на Каланчевской , где обретался Фока Фёдорович. Кивнул дворнику, и перекрестясь, вошёл в здание, быстро поднявшись по лестнице и постучался в номер второй. Рядом открылась дверь, и выглянула госпожа Шацкая, с которой уже доводилось пить кофе. – Добрый вечер. – Добрый вечер, господин Ракитин, – поздоровалась приятная барышня, и юркнула в свою комнату. Николай Михайлович постучался опять, клацнул замок, и в дверном проёме показалось неприятное лицо господина Пантелеева. Не некрасивое, не злое, а просто неприятное. Купец был в бархатной куртке, штанах и туфлях. – Заходи, – коротко буркнул Фока Фёдорович, и пропустил гостя. Ракитин прошел внутрь помещения, и снял пальто и шапку и прошёл в гостиную. Он сел за стол напротив хозяина, и , что бы показать твёрдость, положил ладони на стол. Фока только хмыкнул, поглядев на партнёра. – Такое дело…Онопко, Силантьев и Кузьмин просят свою долю. Прямо криком кричат. – Рано ещё, – словно зарычав, ответил Пантелеев, и вскочил с места, – нету пока денег! Он долго расхаживал у окна, всё сжимал кулаки, наконец, достал бутылку вина, стаканы и шоколадку. – Лучше бы водки, – заметил гость. – Привыкай, Николай, – и разлил мадеру, и придвинул угощение, – нечего водку хлестать. Скоро в большими капиталами ворочать станем, дела в гору идут . Только подождать надо. Знал Ракитин за Фокой Фёдорович разные грешки, и самым небольшим было совершенное нежелание отдавать долги. Не любил Пантелеев отдавать. Брать деньги любил, даже очень, а отдавать нет, нелюбил. Всегда старался не отдавать, если мог. – Уходить надо, Фёдорыч, – принялся уговаривать Ракитин, – схватят, на каторгу пойдём. – Цыц! – Уйдём… В Питере торговлей зерном займёмся. Поехали, Фока Фёдорович! Тут Пантелеев не сдержался, и вмазал кулаком в нос своему помошнику, да так, что кровь полилась потоком. Фока не долго думал, достал из чемодана Ракитина рубашку, вытер ею от крови стол и лицо гостя, не особо вдаваясь в сомнения. Ему чужое вообще было безразлично.