Мне захотелось ответить как-нибудь едко, обыграв иностранный глагол со словом «домино», но ничего толкового в голову не пришло, и я лишь независимо передернул плечами. Оксана надела туфли, и разница в росте удвоилась. – Брижит Бардо как-то сказала, что самое приятное – это рюмка коньяка до и сигарета после. Пошли, покурим? Мы прошли в «Санобработку». Оксана села за стол, достала из ящика новую пачку «Мальборо ментол лайт» и предложила мне. Я зачем-то взял, но после трех затяжек потушил сигарету. – Не понравилось? Они ж легонькие. – Ты Низама знаешь? – Из четвертого взвода? – Оксана поморщилась. – Его все знают. А чего? – Расскажи про него. Оксана задумалась. Взяла новую сигарету, отвернулась к окну. Как по заказу, далеко за окном нарисовался Низам. Он был без ремня и головного убора, держал руки в карманах и сутулился больше обычного. – Что про него говорить? Его тут многие боятся. Даже офицеры. Не замечал? У нас ведь часть такая… своеобразная. И раньше была, а уж как спортивную роту сделали – стала особенно. Потешный полк моего папы. – Кого? – Ты не знал? Я думала, тебя давно просветили. У папы другая фамилия. Генерал Звонарев. Приходилось слыхать? – О, черт! – Испугался? Не бойся, я с тобой! Мой папа – лучший друг военных физкультурников. Вот и придумал себе развлечение в виде создания новой методики рукопашного боя. Говорят, в самом Минобороны этим заинтересовались. Враки, конечно! Никому это на фиг не нужно, ты и сам это видишь… – А чего у вас фамилии разные? – Так я замуж успела сходить. Пока не развелась. Не хочу портить мужу карьеру. Он у меня на китайской границе заставой командует. А я здесь, в тылах, окопалась. Папочкина идея была пристроить меня в санчасть. Он любит всем говорить, что у него дети продолжают династию. Сын – офицер, дочь – младший сержант. Что, не ожидал, что генеральские дочки бывают такими доступными? Только не приписывай победу себе. Если б я не захотела, тебе бы только и оставалось, что сидеть с биноклем на крыше, как эти таджики. Ничего с собой поделать не могу, люблю геройских мужчин. А тебя вчера утром принесли такого израненного! Ладно, я отвлеклась. Значит, Низам… А что Низам? Вообще-то ты про него больше знать должен. Он старше вас всех, ему двадцать шесть лет. Про «цеховиков» слышал? Такие подпольные фабрики по производству ширпотреба. Шьют себе, например, «левисы» или «монтану», которые от настоящих не отличить… – Слышал. Даже встречал кое-кого. – Извини, я все время забываю, что ты у нас грамотный, из столицы. Так вот, Низам был охранником у цеховика в Дагестанских Огнях – это такой город на побережье. Потом у них что-то случилось, и ему пришлось пойти в армию. Вроде бы с ментами какие-то неприятности, но никто, конечно, правды не знает. Поначалу он здесь не очень-то выступал. Все-таки целый полк был, много русских. Я даже помню, как он на плацу маршировал вместе со всеми. А когда полк начали расформировывать, стал брать власть в свои руки. Сам, наверное, видел как это происходит. Он сволочь, конечно, но характер у него сильный. Сначала поднялся над земляками, потом остальных подмял под себя. У него много друзей в Махачкале, причем не только дагов, но и русских. – Что произошло с Гуклером? – По сроку службы он был на год старше Низама. Когда полк расформировали, остался здесь дослуживать несколько месяцев. Они с Низамом сцепились за власть. Гуклер был весь такой правильный, хотел, чтобы все было исключительно по уставу. Никакой дедовщины, никакого землячества. Здоровенный парень, прибалт. Вежливый такой, улыбался все время, каждую неделю в библиотеку за книжками приходил. Мастер спорта по биатлону, по-моему. Говорят, он Низаму морду набил, когда они где-то сцепились один на один. А потом случилось… то, что случилось. Я думаю, тебе рассказали. Мне не хочется повторять. – А Бальчис? – Бальчис не дурак. Поначалу он был за Гуклера, а когда понял, к чему дело идет, решил отсидеться. Он ведь с Низамом одного призыва, в учебке вместе были, спали на соседних кроватях. В общем, у Бальчиса с черными мир. Они его не трогают, он ничего не замечает. Тем более сейчас, когда Бальчиса ничего, кроме дембельского альбома, не интересует. – Понятно… Что ж офицеры-то ваши? Не видят, какие Низам здесь порядки установил? Не армия, а просто зона какая-то! Это же… – Я попытался подобрать меткое определение для творящегося в части бардака и неожиданно придумал новое слово: – Это ж просто беспредел какой-то! – Как ты сказал? Беспредел? Хм! Это у вас в Ленинграде так говорят? Первый раз слышу… Да, беспредел. Но он всех устраивает. Кому надо что-то менять? Из офицеров здесь остались служить только те, у кого нет мохнатой лапы, чтобы перевестись в хорошее место, или те, у кого здесь свои интересы. Например, командир, начштаба и замполит имеют долю в одном из «цехов». Видел вещевой склад НЗ? Он целиком забит купальниками и женским бельем. У них тут типа перевалочной базы. Думаешь, им надо с Низамом ссориться из-за какого-то Гуклера? Наоборот, им удобнее, что он всех солдат в кулаке держит. Про кого тебе еще сказать, чтоб ты понял общую ситуацию? Например, начхим Прокопенко. Ему до пенсии несколько месяцев, он уже все вещи жене в Мурманск отправил, сидит в пустой квартире и пьет с утра до ночи. Он, что ли, пойдет порядок наводить? Или Пирмамедов, который больше времени проводит на городском рынке, чем в части? Был, правда, Гусев, который что-то пытался. – Командир низамовского взвода? – Он самый. Его сюда после училища прислали, прошлой осенью. Он попытался заставить Низама ходить одетым по форме и как-то поставил его в наряд по столовой. После этого Гусева с женой встретили в Махачкале и объяснили, что так больше делать не надо. Он не понял, к командиру пошел, рапорты начал писать. После этого его жена поехала на рынок. Ты ее видел наверное: полненькая такая, с детским лицом. Ее затащили в какой-то дом, раздели догола и в таком виде выпустили на улицу. Гусев все понял и больше не возникает. – А Пекуш и Бегунцов? – Они хотят уволиться на гражданку и надеются, что если хорошо прогнутся перед моим папой, он им в этом поможет. – А что, так просто уволиться нельзя? – Так просто – нельзя. Или с громким скандалом, после которого никакой приличной работы себе не найдешь, или по особому благоволению руководства. Иначе – служи до пенсии и не дергайся. Так что у Бегунцова и Пекуша задача одна – провести соревнования так, чтобы папа остался доволен, подписать рапорт и рвануть отсюда подальше. Нельзя сказать, что услышанное меня сильно шокировало. Но определенный осадок остался. Я взял сигарету. Оксана, усмехнувшись, поднесла зажигалку: – Наверное, там, где ты вырос, было все по-другому? Ничего не поделаешь, здесь Кавказ, а не Россия. – У тебя-то с Низамом чего? – А что у меня с ним может быть? Или думаешь, если у меня с тобой что-то было, то с ним должно было быть в три раза больше? Ты меня оскорбить хочешь? Я не гимназистка, и у меня, как ты, наверное, заметил, было много мужчин. Но только тех, кто мне нравится и кого я сама выбирала. Понятно? Не скажу, что я ложусь в постель с мужчиной только по большой любви. Но то, что я не делаю этого без симпатии – точно. А к Низаму у меня симпатии нет. Он, правда, год назад пытался клинья подбить. Пришлось указать ему место. У меня, между прочим, отец на Кавказе пятнадцать лет служит. И в Дагестане он вес имеет не только, как офицер. Если потребуется, он Низама со всеми его дружками раздавит и не заметит. И Низам это знает. – Понятно. Извини, я не хотел тебя обидеть. – Ладно, переживу. Оксана встала к окну, скрестив на груди руки. Я потушил сигарету, подошел, прижался к ней сзади, обнял. – Подлизываешься? – усмехнулась она. – Просто не могу удержаться, когда рядом с тобой. – Это радует. – Слушай, я давно хотел спросить: нам в пищу ничего не добавляют, чтобы меньше хотелось? – Раньше бром добавляли. Во время обеда, в компот или в кисель. Потом перестали, когда от полка ничего не осталось. Но на тебя, по-моему, никакой бром не подействовал бы. Оксана развернулась, села на подоконник и крепко взяла меня за руки: – Так, давай быстро в душ, а потом займемся делом. Ты когда-нибудь пробовал на столе?.. Глава семнадцатая. Шабаш ведьм 1 Я провел полночи на чердаке и оказался вознагражден за терпение. Часа через три после отбоя из казармы вышел Низам. Справил малую нужду с крыльца на газон и пошел по освещенной дорожке. Миновал санчасть, на какое-то время скрывшись из моего поля зрения, появился уже возле забора и через дырку в нем выбрался на шоссе. Остановился, покрутил головой и двинулся дальше. Оказывается, его ждала машина. Она стояла в темноте на обочине, и я заметил ее, только когда открылась дверь и салон осветился внутренней лампочкой. В машине было три человека. Низам сел, и они все сразу же закурили. Я смотрел на четыре подрагивающих оранжевых точки и гадал, о чем они разговаривают. Не зажигая огней, машина поехала. Только когда она удалилась на километр, вспыхнули фары. Какое-то время я еще видел их свет, а потом изгибы дороги лишили меня этой возможности. Ветер последний раз донес звук удаляющегося мотора, и стало тихо. Я снова смотрел на звездное небо и вспоминал, как у нас было с Оксаной. Несомненно, она была лучшей любовницей, которую я встречал, но я бы никогда, наверное, не согласился с ней жить. Я решил дождаться, когда приедет Низам. Прошло не менее часа, прежде чем из-за поворота показался свет фар. Машина ехала медленно. Когда она приблизилась, я разглядел, что это не легковушка, а фургон ГАЗ-53. Машина подкатила к КПП, и ворота сразу открылись. Из будки вышел кто-то в форме и запрыгнул на подножку кабины грузовика со стороны пассажира. В самой кабине, видимо, места не было – машина поехала к складам, а этот кто-то продолжал висеть на подножке, держась руками за зеркало. Пока газик разворачивался и сдавал задом к вещевому складу НЗ, из караульного помещения выбежал и направился к ним еще один человек. Это был офицер, наверное, начальник караула – я хорошо видел, как он на бегу придерживает фуражку и кобуру с пистолетом. Когда он подбежал, первый военный обменялся с ним несколькими словами и не спеша отправился обратно на КПП. Из кабины газика вылезли трое. Водитель, уперев руки в бока, прошелся вокруг машины, пиная ногами баллоны. Двое других, за руку поздоровавшись с начальником караула, открыли задние двери фургона. Начкар забрался на бетонный пандус, протянувшийся вдоль всего складского ангара и, подсвечивая фонариком, стал возиться с одной из дверей. У него долго что-то не ладилось. Он несколько раз наклонялся, очевидно, поднимая выпавшие ключи, светил фонариком в замок, налегал на тяжелую дверь плечом. Водитель газика сел в кабину и, не закрывая дверь, закурил. Второй из приехавших забрался в фургон, третий подошел к начкару, взял ключи и довольно быстро справился с дверью. Она отворилась с лязгом и скрипом. Свет в помещении склада не зажигали. Начкар остался на пандусе, приехавший скрылся внутри, и они принялись перебрасывать из склада в фургон большие мягкие тюки. Грузчик из начальника караула был неудачный. Он уронил фонарь и фуражку, не поймал один тюк и чуть не свалился в широкую щель между пандусом и бортом грузовика. Наконец, погрузка была закончена. Двери фургона закрылись бесшумно, дверь склада опять заскрипела и завибрировала. Газик развернулся и покатил к КПП. Стоя на пандусе, начкар смотрел ему вслед, пока он не выехал на шоссе. Потом положил что-то во внутренний карман кителя и торопливо направился к караульному помещению, шаря лучом фонаря по кустам вдоль асфальтированной дорожки. Откуда-то из-за угла вынырнул часовой. Висящий на плече автомат казался длиннее солдата. Начальник караула остановился, что-то спросил, угостил подчиненного сигаретой и еще быстрее, чем раньше, зашагал к караулке. Через несколько минут после того, как грузовик скрылся за поворотом, с другой стороны шоссе показалась легковая машина. Она мчалась быстро и неровно. Я подумал, что водитель пьян. Напротив дырки в нашем заборе машина вильнула к обочине и с визгом остановилась. Двигатель продолжал работать, фары горели, мешая мне рассмотреть марку машины. Стекла кабины были опущены, я слышал резкие голоса, среди которых различался голос Низама и чей-то смех. Потом хлопнула задняя дверь, легковушка рванула с места и унеслась. Низам полез через дырку, ударился головой и, замерев, громко выругался. Мимо санчасти он шел пошатываясь и поднимая пыль сильнее обычного. Из кармана штанов торчало белое горлышко поллитровки. Я представил, как легко смогу его догнать и убить. Я сверну ему шею быстрее, чем он успеет глазом моргнуть. Это нужно не Телятникову. И не Гуклеру. Это нужно мне. Я посмотрел на свои руки. Они немного подрагивали, но я был уверен, что справлюсь. Решение было твердым и окончательным. Но – не сейчас. И не завтра. Подождем до отправки в Афган. Сделать – и укатить. Пусть потом его земляки меня ищут. Я буду рад с ними встретиться на своей территории. Или в крайнем случае на нейтральной. Я посмотрел в удаляющуюся сутулую спину. Топай-топай, покойник! 2 Утром Пекуш и Смеляков пришли вместе. Пока доктор изучал мои зрачки, мерил пульс и давление, командир взвода с безучастным видом сидел на табуретке и смотрел журналы. Когда Смеляков, бодро оповестив, что я иду на поправку и в стационарном лечении скоро не будет нужды, удалился, Пекуш жестко посмотрел на меня: – Черт знает что в нашем взводе творится! Телятников сбрендил и подался в бега. – Его отловили?