– Нет. Ее звали Люсиль. Ее родители были рабами, и мать Люсиль работала у Вандерхорстов на плантации Магнолия-Ридж кухаркой. В 1847 году Люсиль привезли из Магнолии для работы на кухне в доме на Трэдд-стрит. Год спустя Джон Вандерхорст освободил Люсиль и ее родителей. Я не могу найти дату рождения Люсиль, но из того, что мне удалось извлечь из крайне скудной информации, ей, когда она переехала в Чарльстон, было лет восемнадцать-девятнадцать. Я подавила нетерпение. – Так кем был этот Э? – Я к этому иду. – Она откашлялась. – По-видимому, у Люсиль в Магнолии был муж. – И его имя начиналось на «Э»? – Нет. Это не так. Но когда Люсиль привезли в Чарльстон, ее муж остался в Магнолии. – Это ужасно. – Согласна. Но это не все. – Она вновь умолкла, и я представила себе, как она, лукаво сверкая глазами вновь, затаила дыхание, нарочно пытая меня и ожидая, когда я задам ей вопрос. – Но почему, Ивонна? – Архивных данных о не членах семьи мало, но я немного покопалась в семейном архиве Вандерхорстов, и вы не поверите, что я нашла! По-моему, я просто молодец, что подумала о… – Ивонна, – процедила я, не заботясь о том, поймет ли она, что я говорю сквозь стиснутые зубы. – Да, простите. Но всякий раз волнуюсь, когда нахожу очередной неуловимый фрагмент! Итак, я знала, что ничего не найду в генеалогических записях, поэтому я пошла по другому пути. А именно, поискала сведения по их домашнему хозяйству. Вы не поверите, как много интересного можно найти в старых амбарных книгах, списках провизии и счетах из галантерейных магазинов!.. – И что вы нашли? – спросила я, перебивая ее. Мое терпение давно иссякло. – Счета за детские товары. Коляска, люлька, бутылочки для кормления и все такое прочее. – Что ж, в этом есть смысл. У Джона был сын Уильям. – Очень хорошо, Мелани! Но Уильям родился только в 1860 году. Эти счета датированы 1847 годом, то есть на добрых тринадцать лет раньше. Еще более показательно то, что я нашла счет из магазина тканей на Маркет-стрит. Я тяжело вздохнула в трубку, слишком усталая, чтобы гадать. – И что это было, Ивонна? – Два ярда розового муслина и два куска бледно-розовой шелковой ленты. Я подумала о Ребекке. – Значит, кто-то обожал носить розовое. – Можно подумать и так, пока не вспомнить моду того периода и то, что двух ярдов ткани было мало для полноценного платья взрослой женщины. Сев прямо, я пролистала детали в картотеке, которую называла своим мозгом. – Значит, где-то в 1847 году родилась девочка? – Именно! И это не ребенок Вандерхорста, иначе она бы появилась на семейном древе. Не говоря уже о том, что у семьи уже была фамильная колыбелька и новая ей не понадобится. К тому же вещи были куплены не в самых модных магазинах и не самого лучшего качества. – Значит, Люсиль, когда она бросила мужа в Магнолии и пришла работать кухаркой на Трэдд-стрит, могла быть беременна? – Верно! – торжествующе воскликнула Ивонна. – И у нее родилась девочка с именем, начинающимся на букву Е! – Я все думала, когда же вы, наконец, догадаетесь, – с упреком в голосе сказала Ивонна. – Угадайте, как я узнала это имя. – Просто назовите мне имя, а историю можете оставить на потом. Как будто не слыша меня, Ивонна продолжила: – Был небольшой счет, который я едва не пропустила… из галантерейного магазина. Счет за то, чтобы вышить на розовом муслиновом одеяльце имя. Судя по всему, человек, который заказал вышивку, не принадлежал к тому классу молодых женщин, которых учили вышивать практически с пеленок. Я вытянула ноги и откинула голову назад, чтобы посмотреть в потолок. – Как увлекательно, – сказала я ровным тоном. – Так как звали ребенка? – Эванджелина, – ответила Ивонна, выдержав театральную паузу. – Совпадение или нет, но так называется знаменитое стихотворение Лонгфелло, опубликованное в том же году. Я нахмурилась, вновь пролистывая свой мысленный файл. – Не похоже на имя, с которым необразованный раб будет знаком, и тем более назовет свою дочь. – Верно. К сожалению, это все, что я смогла найти о ней. Впрочем, я продолжу поиски. Но если это была ее первоначальная могила, то ваше предположение, что она погибла в пожаре 1861 года, а не во время землетрясения 1886 года, означало бы, что она умерла молодой женщиной лет четырнадцати. – Самый возраст, чтобы носить амулет, – сказала я. Звук открывающейся в коридоре двери заставил меня вздрогнуть. – Ивонна, я должна идти, – прошептала я в телефон. – Мне нужно проверить детей. – Да, дорогая. Поцелуйте за меня ваших милых крошек. И Джека тоже. Я нажала на кнопку ЗАКОНЧИТЬ. Слыша, как хрустнули мои колени, я встала и подождала, пока остальная часть моего тела приспособится к вынужденному вертикальному положению. Генерал Ли тихо похрапывал, лежа на спине посреди кровати, задрав в знак капитуляции все четыре лапы. Бросив взгляд на детей на мониторе, мирно спящих в своих кроватках, я на цыпочках подошла к двери своей спальни и прижалась ухом к прохладной деревянной поверхности. Затаив дыхание, я прислушалась. Мне потребовалась пара секунд, чтобы понять, что я слышу шлепанье бегущих по коридору босых ног, а следом за ними чью-то более медленную походку – цоканье каблуков и звон украшений. Волосы на моем затылке тотчас встали дыбом, но я не испугалась. Медленно открыв дверь спальни, я выглянула в освещенный ночником коридор. В нос мне ударил запах роз, причем довольно сильный. Если закрыть глаза, может показаться, что находишься посреди майского розового сада. Я вышла в коридор и тотчас ощутила под моими босыми ногами лежащую на полу пуговицу. Я наклонилась, чтобы поднять ее, и застыла на месте. В свете ночника в коридоре поблескивала полоска из еще дюжины пуговиц. Стараясь не наступить на них, я последовала за ними по коридору туда, где они заканчивались – прямо перед стоящей настежь дверью спальни Нолы. Я заглянула внутрь, и мое сердце сжалось. Кровать была пуста, одеяло сброшено на пол. Опустившись на колени, я заглянула под кровать и, к своему ужасу, увидела, что Порги и Бесс тоже исчезли. Направившись обратно к двери, я мельком увидела на тумбочке необычный предмет, черную и зловещую тень в форме маленького гробика. Я невольно вздрогнула, проходя мимо него. Затем быстро прошла по коридору и, дрожа от холода старого дома, спустилась по лестнице. Предательский звон ошейников в передней гостиной привел меня в нужном направлении. Я резко остановилась, едва не столкнувшись с крепкой обнаженной грудью, от которой пахло Джеком. Положив руки мне на плечи, он мягко развернул меня лицом к часам. В бледном предрассветном свете, пробивающемся сквозь окна, я первым делом заметила Порги и Бесс. Они катались по полу в своей обычной щенячьей игре, но было в них и что-то еще. Что-то странное. Я прищурилась в тусклом свете и в конце концов сообразила, что собак три. Вспомнив, что Генерал Ли остался храпеть на моей кровати наверху, я прищурилась еще сильнее и попыталась определить, откуда взялся незваный гость. Я надеялась вопреки всему, что это не собака Ребекки, Пуччи, ведь это означало бы, что Ребекка где-то недалеко. По моей коже побежали мурашки. Я подошла ближе к Джеку, чтобы согреться о его тело, а затем проследила за его взглядом в сторону Нолы. Она, подбоченившись и вопросительно наклонив голову набок, стояла перед часами. – Нола? – мягко сказал Джек. – С тобой все в порядке? Когда он заговорил, изо рта у него вылетело морозное облачко, подтверждая мою догадку, что мы определенно тут не одни. Волоски на моем затылке застыли по стойке «смирно», но глаза не находили ничего, что таилось в темных углах. – Она привела меня сюда, – прошептала Нола в ответ. – Она? – спросил Джек. – Девушка. Та, что с расплавленным лицом. Она вернулась. Я вздрогнула и быстро оглянулась назад. – Я ее не вижу. Нола, не оборачиваясь, покачала головой: – Ее мать сказала, чтобы никто не видел ее лица. Я быстро переглянулась с Джеком. – Это из-за ее ожогов? Нола пожала плечами: – Она не сказала. На этот раз она привела свою собаку. Порги и Бесс выскочили вперед, но сейчас были видны лишь смутные очертания хвоста третьей собаки. – Его кличка Отис. Мы с Джеком шагнули вперед и встали по обе стороны от Нолы. – Ты ее слышишь? – прошептала я. Нола кивнула: – Вроде как. Это как… разговор во сне. Ты не видишь, как двигаются губы или что-то в этом роде, но слышишь в своей голове слова… ну, ты же знаешь? – Да, знаю, – сказала я. – Должно быть, она очень сильный дух, раз она способна общаться с тобой. Большинство людей, которые… лишены чувствительности… обычно их не слышат, вот почему так много рассказов о призраках, но крайне редко о том, что призраки говорят.