Я нахмурилась: – Колонны? Джейн тихо хихикнула, а Джек вздохнул: – Это колонны с цветами лотоса, а на двери есть крест, чтобы вся конструкция не выглядела слишком языческой. – Знаю, – сказала я. Нет, я не солгала. Я точно где-то прочитала об этом прошлой ночью, пока гуглила информацию о кладбище, чтобы приготовиться и знать, кого – если вообще кого-то – можно здесь ожидать, кроме Адриенны. При каждом шаге под ногами чавкала грязь. Я не выдержала и остановилась, чтобы посмотреть на свои стильные туфли на каблуках. – Ладно, я все-таки дам тебе прогуляться. Голоса вновь раскричались, и я слишком устала, чтобы их блокировать. – Я тоже, – сказала Джейн, направляясь в сторону фургона. Я прошла всего несколько шагов, когда заметила рядом с мавзолеем Вандерхорстов необычный надгробный камень, правда, стоявший чуть в стороне от ряда семейных захоронений. В поисках могилы, которая могла быть местом последнего упокоения Эванджелины, первоначально похороненной в нашем саду, я хорошенько его осмотрела. Мраморная колонна с зазубренным краем вместо капители создавала впечатление обломанной. Ее венчал пучок резных листьев лотоса, таких же, как на мавзолее. На лицевой стороне не было ни имени, ни дат, лишь циферблат часов с римскими цифрами, показывающий шесть тридцать. – Странно, – сказала Джейн. – Интересно, что это означает? Может, время смерти? Может, на обратной стороне есть имя? Я посмотрела на свои туфли, а затем на раскисшую землю между асфальтовой дорожкой, на которой я стояла, и надгробным камнем. – Давайте я посмотрю, – сказал Джек. – Я уже выпачкался в грязи. – Он остановился и посмотрел на памятник. – Вам известно, что это значит, когда колонна сломана вот таким образом? – Конечно, – сказала я, и это была не совсем ложь. Я действительно помнила, как Софи как-то раз бубнила о кладбищенских скульптурах, иное дело, что я ее практически не слушала. – Но ты давай, расскажи нам. Его улыбку можно было принять за самодовольную ухмылку. – Это означает, что жизнь человека неожиданно оборвалась. Обычно сломанные колонны указывают на то, что там похоронен кто-то молодой. Я мрачно кивнула, а Джек направился к задней части памятника. – Можешь прочитать имя и даты вслух? – спросила я, когда он ничего не сказал. Джек ответил не сразу: – Я бы с радостью, если бы мог. Там просто странный символ – ничего подобного я раньше не видел. Ни имени. Ни даты. – Он обошел памятник, рассматривая его сверху донизу, чтобы удостовериться, не пропустил ли чего. – Нет. Ничего. – Он вытащил из заднего кармана телефон и начал фотографировать. – Я перешлю их тебе и Джейн. Вдруг у вас возникнут идеи. Может, это просто декоративный элемент, но раз уж мы имеем дело с Вандерхорстами, кто знает? – Верно, – сказала я. – Сфотографируй и спереди тоже. Мой телефон был забит фотографиями. Открыв его, я пальцами увеличила фото обратной стороны памятника на экране. – Сначала я подумала, что это египетские иероглифы, но это не они. Я смущенно посмотрела на Джека и Джейн, вспомнив, что однажды призналась им, что в детстве, пытаясь скрасить одиночество, научилась читать иероглифы. Мы остановились перед фургоном. Затем втроем одновременно склонились над телефонами, изучая странную резьбу на снимке. – Очень красиво, – сказала Джейн, – я даже склонна думать, что это обычный орнамент, хотя я не уверена. Странно, что нет ни имени, ни даты, только этот странный символ и циферблат. Увеличив картинку, насколько это было возможно, я снова рассмотрела ее. Орнамент состоял из продуманного сочетания элегантных прямых линий и изгибов, которые на первый взгляд мне что-то напомнили, но после тщательного изучения я решила, что это просто случайные отметины. – Есть какие-нибудь предположения? – спросил Джек. Мы с Джейн покачали головами. Я подняла глаза и, когда снова посмотрела на экран, ощутила знакомое легкое покалывание. – Кажется, я уже где-то это видела. Просто не могу понять где. – Надо показать это Ивонне, – в унисон сказали мы с Джеком и с глупыми улыбками посмотрели друг на друга. Джейн закатила глаза: – Вы это серьезно? Советую вам снять комнату. – Она открыла заднюю дверь фургона и забралась внутрь. Я открыла дверь со стороны пассажирского сиденья, и моему взору тотчас предстала лежащая на нем красная подушка. Я подняла ее, чтобы Джейн и Джек тоже ее увидели. – Похоже, Адриенна все-таки была здесь. Наверно, она просто была не в настроении говорить. Я пристегнула ремень безопасности и положила подушку на колени. В голове вертелась дюжина вопросов, но ни на один из них у меня не было ответа. Мой телефон звякнул – пришло очередное сообщение. Я вытащила его из сумки и посмотрела на экран. Кровь моментально застыла в моих жилах. – Все в порядке? – спросил Джек. – Если бы, – ответила я. Я повернула телефон так, чтобы он и Джейн могли прочитать текст. КОНЕЦ БЛИЗОК. ДАВАЙ КО МНЕ В АД. – Нам нужно вернуться на чердак, не так ли? – тихо спросила Джейн. Пульсация в висках усилилась. – Да, – неохотно согласилась я. – Но только после вечеринки у Ребекки. Хотя, если честно, я не уверена, чего я боюсь больше. Глава 26 Тусклого света прикроватной лампы было достаточно, чтобы я могла разглядеть этикеточный пистолет и открытый ящик комода. Отрывистые щелчки пистолета были лучше любой психотерапии, даже в сочетании с прерывистым храпом Генерала Ли. Я не спала с половины второго, переставляя ящики и меняя этикетки. Я только что закончила третий ящик, но, как говорится, сна не было ни в одном глазу. Ни единого зевка, ни сонливости, в которой я остро нуждалась, чтобы стереть из памяти последнее сообщение с той же легкостью, с какой оно исчезло из моего телефона. Мой телефон звякнул. Пришло сообщение. Я замерла, боясь смотреть на него в темноте. Не желая беспокоить Генерала Ли, я взяла телефон с собой в ванную, где включила все лампы, чтобы там было светло как днем. Сев на край ванны, я глубоко вздохнула и посмотрела на экран. Встали? Меня обдала холодная волна облегчения. Дрожащими пальцами я напечатала «да» и подождала, когда телефон зазвонит. Вряд ли Ивонна была готова общаться со мной при помощи эсэмэсок. Еще пара секунд, и начальные такты Mamma Mia эхом отразились от мраморного пола. Я быстро провела большим пальцем по экрану, чтобы ответить на звонок. – Здравствуйте, Мелани. Я так рада, что вы уже проснулись. Я знаю, что еще рановато, но я слишком взволнована и не могу ждать. Хочу поделиться тем, что я обнаружила. – Вы по поводу образца вышивки в музее? – Да. И нет. Я ждала, что Ивонна скажет что-то еще. Она же в свою очередь ждала, что я буду тянуть из нее слова. Интересно, будет ли с моей стороны невежливо кричать или угрожать ей? Впрочем, нет. Вряд ли после этого я смогу жить в мире с собой, поэтому я просто сказала: – Хорошо. Начнем с «да». Что вы узнали о нем? – Судя по имени и датам, я готова поспорить на бабушкину нитку жемчуга, что это наша Эванджелина. Имейся у меня привычка делать ставки, но ее у меня нет. Исходя из этого предположения и зная, что ее мать звали Люсиль, я еще немного покопалась в тех местах, где большинству людей даже не пришло бы в голову копать. Но, мне кажется, я умею делать это чуть лучше, чем большинство остальных людей. Молчание затянулось, и я поняла, что она ждет моей реакции. – Абсолютно. Вы умеете делать это даже лучше, чем налоговая инспекция, которая выжимает из нас все до последнего цента. Когда она не ответила, я поспешила добавить: – Это комплимент. Никто лучше вас не умеет копаться в исторических архивах. – Спасибо, Мелани. Как я уже сказала, мы уже изучили генеалогическое древо и записи из Галлен-Холла, из которых мы знаем, что Люсиль была замужем до того, как пришла работать в дом на Трэдд-стрит. Вот почему мы, естественно, предположили, что ребенок, которого она выносила, был от мужа. Я села так резко, что уронила телефон в ванну. Пошарив рукой и выудив его оттуда, я снова прижала его к уху. – А он был не от него? – Верно. И я на девяносто девять процентов уверена, что знаю, кто отец. Я хотела попросить ее опустить драматический пересказ ее блестящих исследований и просто изложить мне факты, но это все равно что просить грозовую тучу прекратить дождь. Я покорно вздохнула: – Так кто это и как вы узнали? – Я села на пол и, вытянув ноги вперед, прислонилась к краю ванны, готовая к долгому пути. Ивонна между тем продолжила: – Тот факт, что бедную Эванджелину похоронили в саду за домом, заставил меня задуматься. Ее мать родилась в рабстве, но Джон Вандерхорст освободил ее после того, как перевез ее в Чарльстон. Возможно, семье как раз понадобилась кухарка, но меня грызла мысль, что это могло быть и нечто большее. Я ничего не смогла найти в личных записях, поэтому мне пришлось подумать об источнике информации, который мы еще не рассматривали.