Я почти слышала, как она затаила дыхание, ожидая моего вопроса. – И что это было, Ивонна? – Недвижимость! Я думала, уж кто-кто, а вы догадаетесь. Я начала с земельных участков, принадлежащих Вандерхорстам, включая дом на Трэдд-стрит и Галлен-Холл, а также несколько фирм на Митинг-стрит и Брод-стрит. Они, конечно, не управляли ими сами, а просто сдавали в аренду, но в какой-то момент им принадлежал магазин мужских шляп и женского платья. Я думала, вы оцените последнее. Она умолкла, чем стряхнула с меня оцепенение, и, надо сказать, вовремя, чтобы я успела отреагировать: – Да-да, определенно. Как интересно. Итак, помимо того что Вандерхорсты имели меркантильный интерес в различных предприятиях, что еще вы нашли? – Я думала, вы никогда не спросите! Итак, поскольку Люсиль родилась в рабстве, но затем получила свободу, я решила немного разобраться в этом. Мне удалось найти свидетельство об ее освобождении. В нем говорилось только то, что она была в здравом рассудке и крепком теле и способна содержать себя. Никаких мотивов, конечно, не приводится, но иногда исследователь может сделать некоторые выводы, исходя из обстоятельств. Например, почему дочь Люсиль похоронили в саду за домом? Я задалась вопросом почему, зная, что это фрагмент головоломки. И, конечно же, я не могла не задаться вопросом, почему Люсиль вообще получила свободу. После 1820 года новый закон сделал освобождение раба практически невозможным, выдвинув требование, чтобы оно осуществлялось лишь по решению суда. Я выпрямилась. В моем мозгу начали сплетаться крошечные нити. – Продолжайте. – Я решила изучить сделки с недвижимостью начиная с 1847 года, года рождения Эванджелины. И вот тогда я его нашла! Она, как обычно, сделала театральную паузу. – Что вы нашли? – не удержалась я. – Не нужно кричать, Мелани. Мой слух в порядке. – Простите, Ивонна. Я была немного взволнована. – Я закусила губу и сделала несколько глубоких вдохов. – Что вы нашли? – Документ на дом на Генриетта-стрит, владелицей которого значится Люсиль Галлен. – Галлен? Как плантация? – Именно. Часто вольноотпущенные рабы брали фамилию своего бывшего владельца, но Люсиль предпочла этого не делать. Не могу сказать наверняка, но догадываюсь почему. Точно знаю одно: у нее имелась причина не брать фамилию Вандерхорст. Я села прямо, нити наматывались все туже и туже. – Но откуда у нее деньги на покупку дома? – Я подумала о том же. Мне пришлось немного покопаться в бумагах, но я нашла оригинал купчей и документы о передаче прав собственности. И угадайте, кто купил дом, а потом продал его Люсиль за один доллар? – Понятия не имею. Кто это был? – Джон Вандерхорст! Только не надо кричать в трубку. Я вас прекрасно слышу. Я моргнула, пытаясь мысленно размотать несколько нитей. – Но какое это имеет отношение к образцу вышивки? – Ну, у Люсиль, возможно, имелись свои причины не использовать фамилию Вандерхорст, но она позаботилась о том, чтобы ее дочь знала, кто ее отец, хотя по причинам, которые, я уверена, вы можете выяснить сами, ей не позволялось это афишировать. Моя рука метнулась ко рту. – Джон был отцом Эванджелины! О боже! Почему нам потребовалось так много времени, чтобы это понять? – Нам? Я заморгала: – Извините. Вам. Ведь вы это поняли. Ивонна откашлялась: – Как я уже говорила, я уверена, что Эванджелина знала, кто ее отец, точно так же, как, изучив образец, я уверена, что она знала, что не может афишировать этот факт. Вот почему она так ловко спрятала свои инициалы в вышивке. – Подождите. Что? Где? – Я включила громкую связь и, пролистав фотографии на телефоне, остановилась на образце вышивки и пальцами сделала крупный план. – Я их не вижу. Куда вы смотрите? – Вышитый золотом символ между собачьими мордами на кромке. Это перевернутые буквы E и V, выполненные тонким шрифтом девятнадцатого века, известным как клинопись. Он был очень популярен в Викторианскую эпоху. Его и так трудно читать, а перевернутым почти невозможно, если не знать, на что смотришь. Я увеличила изображение еще больше и безуспешно перевернула свой телефон, пытаясь рассмотреть фотографию вверх ногами, но затем сдалась и вместо этого наклонила голову. – О боже мой. Вы правы. – Я выпрямилась. – Это… – Тот же символ на могиле, которую вы видели вчера на кладбище «Магнолия». Вы сказали, что он показался вам знакомым, и теперь мы знаем почему. Я встала и начала расхаживать туда-обратно. Мраморный пол холодил мои босые ноги. – Так вот куда ее отец перевез ее тело. Поближе к Вандерхорстам, но не слишком близко. – Печально, но факт, – сказала Ивонна. – А что с циферблатом? Удалось ли вам найти в этом хоть какой-то смысл? – Боюсь, что нет. Я, конечно, продолжу поиски, но боюсь, что зашла в тупик. Теперь я окончательно проснулась без всякой надежды снова уснуть. Я взглянула на трое часов, стратегически расставленных по всей ванной комнате – все трое спешили на семь минут, – и увидела, что уже почти четыре часа утра. – Я умираю от желания рассказать Джеку о том, что вы обнаружили, но не хочу его беспокоить. – Мелани, могу я дать вам совет? – По поводу исследований? – По поводу брака. Простите меня, если я вторгаюсь в вашу личную жизнь, но я провела слишком много лет, анализируя исследования и изучая человеческое поведение, и кое-что для себя вынесла. Я знаю Джека достаточно давно и поэтому понимаю, что сейчас он в конфликте, и вы оба не знаете, что вам делать. – Она на миг умолкла. – Иногда все, что нужно, – это признать, что вы оба неправы. А затем задержать дыхание и сделать решительный шаг. Я посмотрела на свой телефон, не зная, что ответить. Я помнила, что Нола говорила мне почти то же самое. – И еще одна вещь, – продолжила Ивонна. – Сомневаюсь, что Джеку не понравится, если вы разбудите его в предрассветные часы. * * * Заглянув в спальню Нолы, я увидела, что она спит на боку, а Порги и Бесс прижимаются к ее груди. Мимо меня проплыл слабый запах пепла, смешанного с ароматом роз, и испарился, как только я его ощутила. Либо Замороженная Шарлотта вернулась в спальню Нолы, либо Эванджелина. В любом случае я не боялась. Во всяком случае, не Эванджелины или Луизы. Из-под двери Джека пробивалась полоска света, но на этот раз его клавиатура молчала. Я осторожно постучала в дверь и подождала пару секунд. Не получив ответа, я постучала снова. – Джек? Ты тут? Воздух внезапно пропитался пьянящим ароматом свежих роз, а в следующий момент защелка скрипнула, и дверь медленно открылась. Я сунула голову в комнату. – Джек? Я заглянула за дверь и позволила взгляду пропутешествовать по комнате, пока он не остановился на большой кровати и мужчине без рубашки, растянувшемся на ней лицом вниз. Его ноутбук все еще был открыт и опасно стоял у самого края кровати. Избегая стопок книг и блокнотов, я как можно быстрее на цыпочках пересекла комнату и подняла компьютер с единственным намерением поставить его на стол. Вместо этого мой взгляд привлекла двигающаяся галерея семейных фото, которую Джек использовал в качестве заставки. Я стояла посреди комнаты, улыбаясь фотографиям наших детей и всей нашей семьи, частью которой была и я. Джек убрал фотографии детей из своего офиса, когда ушел от меня, чтобы жить в квартире, но оставил все мои фотографии. Этот альбом подарил мне искорку надежды, проблеск света, который новая Мелани пыталась погасить мыслью о том, что заставка была старой и забытой, поскольку все равно никто ни на какие заставки не смотрит. Мой большой палец случайно задел трекпад компьютера. Фотографии тотчас сменились целой страницей текста. Мой взгляд автоматически переместился на заголовок. ВЛАСТЬ, ЖАДНОСТЬ И ГРЯЗНЫЕ ДЕЛА. ФАЛЬШИВКА, ПОГУБИВШАЯ ПРЕСТУПНУЮ СЕМЕЙНУЮ ДИНАСТИЮ. – Тебе помочь? – Джек стоял передо мной, неслышно подойдя ко мне, как пантера, – напоминание о том, что он служил в армии. Сердито поглядев на меня, он взял у меня ноутбук и закрыл крышку, чуть не прищемив мне пальцы. После чего демонстративно поставил компьютер на дальний край стола, вне моей досягаемости. – Я не… В смысле я… я не… – Я сглотнула, мобилизовала новую Мелани и сделала глубокий вдох. – Я только что говорила с Ивонной и узнала кое-что интересное. Она сказала, что ты не будешь возражать, если я разбужу тебя. Я просто передвинула твой компьютер, чтобы он не упал на пол. По его лицу скользнула тень улыбки. – Вот как? Я кивнула, украдкой оценив его голую грудь, а щетина на его щеках невольно наводила на нездоровые мысли о его предке-пирате. Он в упор посмотрел на меня, и я снова сглотнула, пытаясь смочить пересохшее горло. – Мы почти уверены, что знаем, кем была Эванджелина. В этой истории много догадок и совпадений, но все указывает на то, что Джон Вандерхорст был ее отцом. Поскольку… – …совпадений не бывает, – закончили мы в один голос. Он больше ничего не сказал. В комнате повисла странная тишина, заставив меня невероятно нервничать из-за необходимости чем-то ее заполнить. Как будто я не знала, как мне вести себя в затемненной спальне рядом с полуголым мужем. Как будто я боялась того, что будет дальше, если я не заполню эту тишину. Я залепетала, почти не делая пауз, чтобы перевести дух. Мне было страшно остановиться. – Дело не в том, что у Эванджелины не было фамилии. Дело в том, что она не могла ею пользоваться. Помнишь, как Нола рассказывала нам о том, что девушка, появившаяся в ее спальне, как будто не хотела показывать свое лицо? Интересно, это связано с тем, что она получила ожоги, или с тем, что она привыкла стыдиться своего происхождения? Она не хотела, чтобы Нола видела ее лицо, скорее по привычке, а не потому, что не хотела, чтобы Нола видела ее шрамы.