Он задал вопрос беззлобно, и я не видела причин не ответить честно: – Понятия не имею. – Всем доброе утро, – начал адвокат. – Раз вы присутствуете здесь, значит, упомянуты в завещании. Прежде чем я оглашу последнюю волю Луизы, хочу подтвердить, что это подлинный и законный документ. Кудрявый парень напротив (видимо, ее сын?) уставился на меня, поэтому я подняла голову и не сводила глаз с адвоката, как будто имею полное право здесь находиться (а я, конечно же, имела). – «Моим детям, Чарльзу Энтони Джорджу-младшему и Винифред Элизабет Джордж, – зачитал адвокат, – оставляю содержимое их детских комнат». Я покосилась на кудрявого парня. Он смотрел на девушку, сидящую по другую сторону от Нейтана, нестандартную красотку с прекрасными рыжими волосами, лицом в форме сердца и русалочьими зелеными глазами (свою сестру?), которая просто пожала плечами и покачала головой. – «Моему брату Рою Бингему Лейку и каждому из его детей – Нейтану, Софии, Лили и Генри, оставляю по пятьдесят тысяч долларов, всего двести пятьдесят тысяч долларов Рею Лейку и его семье». Ну, вроде ничего необычного… – «Остальное мое имущество, – продолжил адвокат, – которое включает акции, облигации, пенсионный счет, страховку мужа, деньги от продажи бизнеса, дом и его содержимое, не считая того, что я отдаю детям, оставляю мисс Эшли Брукс». Не помню точно, что промелькнуло в тот момент в моей голове, но это было что-то вроде… «Что. За. Хрень?» Кто-то спросил: – Что это значит, Эшли? Наверное, Нейтан. Или мне померещилось. Потому что именно такой вопрос я задавала себе. Пять пар глаз нацелились на меня, как истребители джедаев на Звезду Смерти. Я никогда не чувствовала себя уютно в свете прожекторов, о чем свидетельствовала моя актерская карьера. Поэтому я оттолкнула стул и убралась оттуда подальше. Глава 35. Винни После оглашения завещания мы с Чарли ехали домой молча. Я была расстроена, но не из-за того, что меня лишили наследства. Понимаю, звучит безумно, но мне не нужны были мамины деньги. Я получила диплом Стэнфорда по экономике. Если б я хотела сказочно разбогатеть, то, как и многие мои однокурсники, устроилась бы на высокооплачиваемую работу, получала бы опционы на акции и заработала состояние. Так почему же я этого не сделала? Думаю, в какой-то степени потому, что знала – я могу стать богатой, как в сериале «Настоящие домохозяйки», и пальцем не пошевелив. Это меня сломило. Зачем вообще работать, если в этом нет необходимости? Зачем открывать бизнес, если мама хотела передать мне свой? Какой смысл в этих крысиных бегах, если я и так уже получила приз? Удивительно, но я даже не замечала, что грядущее миллионное наследство меня парализовало, пока не выяснилось, что я его не получу. Все вдруг стало таким очевидным. Теперь, без мамы, у меня появился смысл существования, необходимость что-то поменять в жизни. Мотивация. Я чувствовала себя свободной. В отличие от мамы, которая стремилась не меньше чем к мировому господству, у меня были скромные устремления. Открыть цветочный магазин или ларек с фастфудом. Преподавать английский в средней школе. Но такое обыденное занятие, как продажа цветов, не понравилось бы великой Луизе Джордж. Она ожидала мирового господства. Поэтому, чтобы не разочаровать ее, я даже не пыталась. Но теперь я могла делать что хочу, без вони маминого разочарования за спиной. Какое облегчение! Это не значит, что я не горевала. Пусть мама и была первостатейной стервой, но все равно оставалась моей мамой, и я любила ее, как заложник со стокгольмским синдромом любит похитителя. В тот день по дороге домой из Беверли-Хиллз меня до костей пробирала печаль, но грустила я не из-за денег. Наоборот, по этому поводу я испытывала облегчение. Когда мы свернули в крутой переулок, где я научилась ездить на велосипеде (и узнала, что такое «асфальтовая болезнь»), я задумалась о том, каково это – лишиться родителей. Больше не было никого, кто всегда знал, где меня искать. Некому сообщить, что я уезжаю из города, некому позвонить, когда вернусь домой. Не у кого спросить совета (оформлять ли туристическую страховку, сделать ли анестезию при лечении зубов или какой сыр положить в гамбургер). Когда нет родителей, даже дерьмовых, некому хранить воспоминания твоего детства, указывать на промахи, беспокоиться о тебе или просто заметить, что ты гробишь свою жизнь. Раньше я могла свалить на кого-то вину за свои ошибки. Теперь виновата буду только я. Мы свернули на негостеприимную подъездную дорожку к маминому дому, и под шинами застонал гравий. Уголки губ Чарли опустились к подбородку, как у печального клоуна, и мне вдруг захотелось его обнять. Я не могла винить его за злость. Ему нужно кормить семью, и он наверняка в ярости, что не получит ни гроша. В отличие от меня, он не только предполагал, что получит наследство, но и рассчитывал на него. Помню, как после шикарной свадьбы, на которую мама потратила бог знает сколько денег, чтобы он выглядел как принц долины Сан-Фернандо, Чарли сказал: «На самом деле это не подарок, а заем из моего наследства». Неудивительно, что он раздавлен. Чарли припарковался перед гаражом и отпер дверь ключом, который дал ему Нейтан. Я последовала за братом в дом и огляделась. По-настоящему огляделась. Мама лично занималась ремонтом. Она выбирала цвет краски, мебель, оконные рамы и стеновые панели. У двери она поставила чугунную вешалку, рядом с телефоном поставила конфетницу из свинцового стекла, а в ванной положила пилированное мыло. Этот дом отражал ее вкус, ее подход к работе, ее прихоти, ее чувство юмора. Он не просто напоминал мне о ней – он был ею. Хотя я не жалела, что деньги достались кому-то другому, но меня сокрушало, что мы не получим дом. Ведь это означало потерять все, что осталось от мамы. Несмотря на наши разногласия, мне было больно окончательно с ней расстаться. – Есть хочешь? – спросил Чарли. Я вдруг задумалась, как эта Эшли собирается поступить с мамиными вещами. Теперь они принадлежат ей, в завещании ясно говорилось: «дом со всем содержимым». Если я сделаю себе бутерброд, не кража ли это? Может, нужно оставить двадцатку на столе? В какой момент мы с Чарли станем здесь незваными гостями или вообще, не дай бог, захватчиками? – Нет, – ответила я, проглотив внутреннее напряжение. Я могла бы прогуляться в центр, тут всего-то полмили. Не стану я есть то, что принадлежит женщине, которую мама выбрала вместо меня. – Нельзя все так оставить, – сказал Чарли. – Нам нужен адвокат. В смысле, собственный адвокат. Тот, который не спит с маминой наследницей. Даже после смерти мама умудрялась нами манипулировать. Мне нравился Нейтан и страшно хотелось восстановить прежнюю близость. Но благодаря маме и бомбе, которую она взорвала перед смертью, кузен теперь превратился во врага номер один. И мне вдруг пришло в голову, что все это не случайно. Конечно же, мама выжгла все на своем пути. Если ей не суждено насладиться семейной гармонией, то и никому не позволено. Ей мало просто испортить отношения с детьми, нужно было перебаламутить всю семью. – Давай поговорим об этом позже, – предложила я, вдруг почувствовав себя измотанной. – А сейчас мне нужно вздремнуть. Что мне по-настоящему было нужно, так это выпить. К счастью, бутылка и кровать находились в одном месте. Я поднялась в спальню, вдыхая горькие воспоминания дома моего детства. Надо признаться, многие воспоминания, нацарапанные на стенах и мебели, за которой я пряталась, были плохими, но это не значило, что я хочу от них избавиться. Это ведь моя история, тот ущерб, который мне следует возместить. Без трудностей не бывает триумфального возвращения, и я с удовольствием думала о том, что когда-нибудь пройду заслуженный круг почета. Оказавшись у своей спальни, я увидела, что дверь закрыта. Не припомнила, чтобы закрывала ее, но я о многом забывала в этой поездке из-за виски и водоворота эмоций, которые подавляла с его помощью. Я напомнила себе: здесь нет ни домашних животных, ни родителей, ни трупа; взялась за ручку и открыла дверь. Конечно же, внутри было пусто. Я снова оказалась в одиночестве, в обществе одной лишь бутылки. Глава 36. Чарли Больше откладывать я не мог. Нужно было позвонить жене. Винни пошла наверх поспать, но мне не хотелось, чтобы она подслушала мое вранье, поэтому я вышел на улицу. После утреннего дождя трава была мокрой, и пока я шел по туманному саду, под ботинками хлюпала грязь. Возле кормушки для птиц под навесом стояла скамейка. Я провел рукой по сиденью, убедившись, что оно сухое, плюхнулся на него и позвонил. – Как ты там, Чарли? – спросила жена. В доме было тихо – ни детского плача, ни бормотания телевизора. Как обычно, у нее все под контролем. – Привет, малыш. У меня все хорошо. Зандер на занятиях? – Да, Элис привезет его домой, так что мне не придется будить малыша. В мое отсутствие она всегда такая спокойная и организованная, со всем справляется, подключает соседей и друзей себе в помощь. Однажды жена заявила, что, когда я уезжаю на выступления или мальчишник, все становится проще, ведь она знает, что в ответе за все, и может «как следует все спланировать». Мне всегда было интересно – может, она говорит, что все в порядке, только из великодушия, чтобы я не терзался, когда покидаю ее. Но спокойствие в голосе и отсутствие фонового хаоса давали понять, ее слова – правда. – Спасибо, что держишь оборону. – Легко! – ответила она. Уверен, Марсела пыталась меня взбодрить, но ее беззаботный тон звучал как пощечина. В доме она явно во мне не нуждалась. От меня ей нужно было только одно, да, только одно – как каждый уважающий себя муж, я должен был кормить семью. И с этим я только что ее подвел. – Ну и? Как там дела? – спросила жена. В ее голосе не было ни волнения, ни тревоги. Судя по тону, она ожидала хороших новостей. И я решил их предоставить. – Ну, мы похоронили маму, – начал я. Марсела наверняка вздохнет с облегчением, узнав, что с этим покончено, мне не пришлось обзванивать похоронные бюро и заказывать гроб. – Она сама все устроила, заранее. В горле комком встали эмоции. Мама умерла. Как бы я ни возмущался положением дел, потерять ее было больно. Будто врач отрезал мне больную руку. – Слава богу, – выдохнула Марсела. – Придется задержаться еще на несколько дней, чтобы разобраться с завещанием. Много мелких деталей. Я отрепетировал эти слова, но получилось как у плохого актера, читающего сценарий. – Но ведь она оставила все вам с Винни? – спросила она, и я вдруг испугался. Такого прямого вопроса я не ожидал. Но лгать все равно не пришлось, во всяком случае, не откровенно. – Нет, упомянуты и другие члены семьи. Дядя Рой и его дети. Да, это была правда. Но на следующий вопрос оказалось не так просто ответить полуправдой. – Но в основном все досталось вам с Винни. Она произнесла это не как вопрос, а как очевидный факт. Потому что я накачал ее ожиданиями, что мама позаботится о нашем благополучии. – Конечно. А это уже была идиотская ложь. Мне не следовало так говорить, но что еще я мог сказать? Нет, у нас по-прежнему нет ни гроша? Марсела терпеть не могла мою мать при жизни. Я не хотел, чтобы после смерти жена ее возненавидела. Да, мама была тяжелым человеком, требовательным, вечно критикующим и любящим все держать под контролем, но мне все равно хотелось защитить память о ней. Если жена узнает, что нас вычеркнули из завещания, это ее сокрушит, и наш брак заодно. – Может, мне приехать? – предложила она. Я представил ее радость от предвкушения новой жизни. Конечно, она хотела быть рядом, показать себя добропорядочной женой, достойной состояния, которое получит.