Я кивнул, хотя и знал, что фальшивая Сильвия не ответит – слишком велик риск раскрыть свою маскировку. Конечно, я знал, кто она. Остался только один пугающий вопрос: почему она это сделала? Оглядываясь назад, я поражаюсь, насколько просто было бы застать автора этой безумной затеи на месте преступления. Если б я только попросил лже-Сильвию дождаться меня, если б только сам позвонил в похоронное бюро, если б настоял, чтобы лже-Сильвия позвонила мне, а не присылала сообщения, вся шарада раскрылась бы. Но вместо того чтобы разоблачить махинацию, я попал в расставленную для меня ловушку. Отец играл в турнирах по покеру. Он пытался научить и меня. Правила были простыми: тройки выигрывают у двух пар, фулл-хаус выигрывает у флеша, чем старше карты, тем лучше. Рассчитать шансы на выигрышную комбинацию тоже было довольно просто. Вычти карты в игре (на столе и у игроков) из общего количества в колоде (пятьдесят две) и подсчитай вероятность. Но хорошие игроки играют не в карты, говорил мне отец. Они играют с людьми. Выигрывает не тот, у кого лучше карты. А тот, кто правильно считывает оппонентов, знает, по какой схеме они делают ставки и когда блефуют. Как бы хорошо я ни считал карты и вероятности, в покер я играл плохо. Кто-то явно знал об этом, потому что меня обыграли подчистую. Если б я не был так брезглив и не боялся увидеть труп Луизы, то мог бы заподозрить, что лже-Сильвия темнит. Возможно, я так твердо решил действовать честно, что мне и в голову не пришло усомниться в чьей-то порядочности. А может, я просто тупица. Как бы то ни было, мое решение отстраниться от хлопот с похоронами стало катастрофической ошибкой. Но катастрофические ошибки – мой конек. Можно сказать, я эксперт по таким ошибкам и в очередной раз наступил на грабли. Конечно, была еще одна причина, по которой я не сомневался в подлинности автора посланий: мысль о том, что кто-то будет выдавать себя за медсестру Луизы, чтобы сообщить о ее смерти, была совершенно безумной. Так мог поступить только психопат, и это казалось совершенно невозможным. Трудно было проглотить эту горькую пилюлю – мало того что сообщения отправила психопатка, я еще и ходил с ней на свидание. Глава 40. Эшли Я вылезла из твидового костюма и забралась в кровать. Не было смысла выходить на улицу, потому что: а) там шел дождь и вообще была отвратительная погода, б) меня только что уволили за прогул и в) теперь я богата, и работа мне не нужна. Наверное, это классический случай плохой новости и хорошей. Учитывая, что мне никогда не нравилось работать экскурсоводом, хорошая новость перекрывала плохую. Так почему же я так подавлена? Наверное, мое ужасное состояние указывало на мою сострадательность. Умерла женщина. Это само по себе основание для грусти. Я не очень хорошо знала Луизу, но она была чьей-то матерью, чьей-то сестрой, чьей-то тетей (точнее, тетей моего потенциального парня). Конечно, с ее стороны было не очень красиво лишать своих отпрысков наследства, но я не виновата, что она их обделила. Я вспомнила, как ее сын накричал на меня перед лифтом. Может, ее дети – чудовища и не заслуживают денег? Но даже если у Луизы были веские причины злиться на детей, почему ее деньги получила именно я? Если она оставила их мне, это еще не значило, что я могу их взять. Что скажет мама, когда узнает, что я приняла наследство, предназначенное другим? Она бы никогда этого не поддержала. Так что на самом деле хорошая новость вовсе не была хорошей. И конечно, моя жизнь превратилась в черную дыру. Ни карьеры, ни работы. Ни парня. Ни соседа по дому. Не осталось даже последнего прибежища – нашего уговора о браке. У меня буквально не было ничего и никого. Я бы провалялась в постели весь день, если б не Брандо – своим танцем «хочу писать» перед дверью моей комнаты он напомнил, что все-таки есть еще на свете одно существо, которому не безразлично, жива я или мертва. – Ладно, ладно, встаю, – проворчала я, и он запрыгал от радости. Я продрогла, поэтому включила кофеварку, чтобы кофе был готов к моему возвращению, взяла поводок и пристегнула к ошейнику. – Готов? Он гавкнул: «А то!», я открыла дверь и вышла под вечернюю морось. Брандо потянул влево, но сегодня мы пошли направо, подальше от дома Луизы. То есть моего дома, по крайней мере, пока суд не заставит меня его вернуть. Я ни минуты не сомневалась, что дети Луизы не сдадутся без боя. И кем я буду, если стану с ними бороться? Конечно, я не была размазней. Голливуд состоит из тех, кто готов вонзить нож в спину и расталкивать других локтями, и я научилась не отставать. Вряд ли скромный привратник сможет опровергнуть, что Мэтт Дэймон лично пригласил тебя на прослушивание или премьеру, так почему бы не соврать? В резюме мы тоже врали. Никто из нас не умеет ездить верхом, говорить по-французски, играть на скрипке – мы учимся, когда проходим кастинг! Так что да, я знала, как получить желаемое. Но борьба за наследство – это чересчур даже для меня. Пока Брандо тащил меня по тротуару, я размышляла о своем печальном будущем. Мама сказала, что я могу (или должна?) вернуться домой, но что дальше? В Висконсине нет работы для неудавшейся актрисы, она же экскурсовод, она же Золушка по субботам. Все подруги замужем и работают, будет унизительно с ними встретиться. Я была так уверена в себе, когда уезжала, все мне завидовали. «Не забывай о нас, когда станешь звездой! – говорили они. – Приглашай на свои премьеры, присылай фотографии с автографом, передавай привет Тому Холланду!» – «Обязательно! – пообещала я. – И Майклу Джордану тоже передам поцелуй!» – глупо пошутила я. Но вышло так, что самая глупая шутка – это я. – Ладно, Брандо, пошли обратно, – сказала я, легонько потянув за поводок. Пес уткнулся носом в клумбу и усердно принюхивался. – Ну, давай. Я снова потянула за поводок. Штаны ниже ветровки промокли, и мне хотелось кофе, который уже должен приготовиться. Наконец пес сдался, и мы повернули обратно к дому. Я настолько погрузилась в свои мысли, что не заметила стоящего у дома Нейтана, пока Брандо лаем не возвестил о его присутствии. – Ой! – воскликнула я удивленно, но радостно. – Что ты здесь делаешь? – тупо спросила я. Уж конечно, я прекрасно знала, зачем он пришел – его послали родственники, чтобы меня вразумить, зачем же еще? – Мы можем поговорить? – Конечно. Входи. Кофе заварился, и я предложила Нейтану чашку, а потом повела его к дивану в гостиной, где мы сели, касаясь коленями. – Рад тебя видеть, Эшли, – начал он. И мне хотелось ему верить. Но я знала, что он чего-то от меня хочет, так что не слишком обрадовалась. – Я не собираюсь оставлять деньги себе, – заверила я, прежде чем он спросит. – Я никогда не поступила бы так с тобой или твоими родственниками. Он улыбнулся и кивнул. На секунду я решила, что, может быть, у нас все наладится. – Я здесь не поэтому. – Ясно. – Я приготовилась к худшему, потому что все катилось под откос, и новости могли быть только плохими. – Та женщина, которая позвонила мне, чтобы сообщить о смерти Луизы… В общем, мы не уверены, что она та, за кого себя выдает. Я тупо покачала головой: – Что это значит? – Мы узнали о смерти Луизы из голосового сообщения, которое отправила ее медсестра. Но когда я проиграл сообщение Винни, она не узнала голос. И тогда мы позвонили медсестре. Она понятия не имеет, что Луиза умерла. Винни была права, это не она. А значит, женщина, которая нам звонила… Он замолчал, как будто ожидая, что я завершу предложение вместо него. Поэтому я спросила: – Так что это значит? – Что она самозванка. У меня закружилась голова, а в горле пересохло. – И ты разговаривал с… – Я запнулась. – С этой самозванкой? – Нет. Она просто оставила сообщение на автоответчике. – Я могу его услышать? – Конечно. Он вытащил телефон и включил запись. «Здравствуйте, меня зовут Сильвия Эрнандес». И конечно же, я тут же узнала голос. Свой голос. Глава 41. Нейтан Включив запись, я наблюдал за лицом Эшли. «Ваша тетя умерла». Паника поднялась по ее шее, как болезненная сыпь. Если Эшли не хотела признавать, что это ее голос, она очень плохая актриса. – Нейтан, – сказала она. – Ты не поверишь… Мое сердце бешено заколотилось. Неужели Эшли собирается признаться? – Но это я. Ее признание словно прорвало плотину – меня потоком ледяной воды окатили потрясение, разочарование, ярость и ужас. Я не мог придумать ни одной причины, по которой человек в здравом уме мог бы сделать что-то настолько необъяснимое и безумное; поэтому я не мог не спросить: – Почему? Почему ты это сделала? – Я не знала! Она обвела меня вокруг пальца! – Обвела тебя вокруг пальца? – Это был сценарий, – объяснила она. – Я думала, что Сильвия Эрнандес – персонаж телесериала. Она рассказала, как Луиза дала ей прочесть полдюжины ролей, и Эшли разыгрывала их с разными акцентами, это якобы было прослушивание для какого-то детектива, куда ее хотела устроить Луиза. И мне хотелось ей верить. Но все равно картина не складывалась. Зачем Луизе понадобилось обманом заставлять актрису изображать ее медсестру? Зачем скрывать, как она умерла? Если Сильвия не звонила в морг, то кто позвонил? – А текстовые сообщения? – уточнил я. – Какие сообщения? Я вытащил телефон и показал ей цепочку сообщений, которые недавно читал Винни и Чарли. Эшли покачала головой: – Я их не писала. От возникшей у меня гипотезы затылок защекотали мурашки. Это было настоящее безумие. А значит, чтобы убедиться в верности моей теории, нужно сделать кое-что настолько же безумное.