Вроде бы его зовут Нейтан, припомнил я. Точно, Нейтан. Не знаю, возненавидеть его за то, что украл у меня Эшли, или благодарить, что спас от обреченного брака. Украсть человека невозможно. И уж лучше заранее узнать, что она не хочет быть моей женой, а не на брачной церемонии. – Ты что тут делаешь? – спросил я Брандо, наклоняясь, чтобы его подхватить. Он ответил лаем, и я погрозил ему пальцем. – Ты нас напугал. Поводка у меня не было, и я понес пса, как бейсбольный мяч, туда, где стояла Эшли со своим идеалом. Я попытался прочесть язык их тел. Его руки засунуты в карманы, а Эшли держится в стороне. Может, это из-за меня? – Могу отвести Брандо домой, если хочешь остаться, – сделал я щедрое предложение. Но прежде чем она успела ответить, я услышал звук, который заставил меня остановиться: приглушенный треск, как будто сломалась огромная ветка. Брандо навострил уши – похоже, он тоже это услышал. – Ты слышала? – спросил я. – Что именно? – отозвалась Эшли. – Этот треск. Бах! Бах! Бах! Под нашими ногами как будто взрывался попкорн. Брандо спрыгнул с моих рук и по-волчьи завыл. Я посмотрел на Эшли. Ее глаза распахнулись от ужаса – она слышала этот звук, когда пришла сюда в первый раз, и знала, что это. Глава 63. Винни Я не должна была знать о бомбоубежище. Обнаружила его случайно. Мне было лет восемь или девять, и родители наняли на вечер няню, чтобы отправиться на «особое мероприятие». Тогда я не понимала, что «особые мероприятия» для родителей с маленькими детьми имеют отношение к сексу. Даже во взрослом возрасте я с трудом верила, что родители этим занимались, хотя прекрасно понимала, как появилась на свет. Родители пожелали нам спокойной ночи, и я поднялась к себе, чтобы поиграть в крепость из подушек. Я построила ее у окна, чтобы использовать подоконник как опору для крыши. Я поправляла стопку книг, удерживающих крышу из одеяла, и тут увидела, как папина машина выезжает со двора. Стоп-сигналы как всегда моргнули на этой узкой дороге, когда машина исчезла в темноте. Я проводила их взглядом, а потом пошла за новыми книгами, потому что одеяло сползало. Когда я раскладывала на подоконнике серию «Черный скакун», произошло нечто странное. Родители вернулись. Но не на машине, а пешком. С машиной что-то случилось? Сначала я не поняла, что прыгающие на дорожке крохотные полоски света – это фонарики. Но потом родители прошли прямо под моим окном, и я увидела в отраженном от земли луче света улыбающееся мамино лицо. Судя по тому, как тихо они крались, эта затея должна была держаться в секрете, и я с гордостью хранила этот секрет. Ну, по крайней мере, несколько дней. Когда мы с Чарли играли в моей подушечной крепости в дурака, я все-таки рассказала брату, как мама с папой тайком пробрались в сарай, а я тем временем несколько часов проторчала в библиотеке, тщетно ожидая, когда они выйдут. В конце концов меня обнаружила нянька и отправила в постель. Чарли, как старший и наиболее безрассудный из нас двоих, был полон решимости разгадать эту тайну. В то солнечное воскресное утро мы пошли в сарай, чтобы выяснить, какая магия заманила туда родителей. Он нажимал на стены, дергал грабли, лопаты и совки, и, наконец, ему пришло в голову заглянуть под резиновый коврик. Я только что прочитала «Лев, колдунья и платяной шкаф», поэтому, увидев дверь в полу, решила, что мы нашли настоящий проход в Нарнию. Я была сильно разочарована, обнаружив, что холодная бетонная лестница ведет в маленькую скучную квартирку, в которой нет ни игрушек, ни конфет, ни волшебных созданий. Судя по тому, как мама и папа пробирались сюда, мы поняли, что нам не следует знать об их тайном убежище, поэтому поклялись на мизинцах никогда больше об этом не говорить. При одной мысли, что в нашем доме есть бомбоубежище, у меня появлялись мурашки, и я с радостью забыла о его существовании. Спускаясь вслед за Чарли по узкой лестнице, как и почти два десятилетия назад, я поразилась, что при взгляде на пустую полку вдруг все вспомнила. Вспомнила, как в девять лет сидела на столе в кладовке и думала, что мы совсем как Джетсоны[13] с космическими телефонами. Иногда мы с Чарли использовали нашу замкнутую систему мониторов для игры в астронавта и центр управления полетами. «Говорит майор Том, прием», – произносил Чарли в рацию. А я находила его на одной из камер и направляла космический корабль обратно на землю: «ЦУП на связи, посадку разрешаю». Но это были глупые детские игры. Ставки сегодняшней вылазки гораздо выше, чем любая воображаемая посадка на Землю, и я проклинала себя за то, что пошла трезвой. Когда Чарли вошел в гостиную со стенами из шлакоблоков, я задержалась на лестнице, осматриваясь, – угловой диван, бра в стиле мидсенчури, сверкающие серебристые столешницы. – Мама? – позвал Чарли. – Ты здесь? Ответа не последовало. Мое сердце работало как метроном в темпе престо, громко и быстро, и стук отдавался в ушах. – Может, она в спальне? – предположила я. Но Чарли вдруг застыл. – Почему она не отзывается? – Не знаю. Может, потому что ненавидит нас? Ожидание меня доконало, и я поспешила мимо брата, пересекла гостиную с холодным металлическим шкафом и подошла к двери спальни. Конечно, она была закрыта, но я проглотила страх и повернула ручку. И тут же пожалела об этом. – О Господи! Когда умер папа и я смотрела на его безжизненное тело с порога комнаты, его лицо было умиротворенным. Оно лишь выглядело побледневшим, но не гротескным. Не считая крохотной полоски языка, торчащей из синюшных губ, он выглядел совершенно обычным. Голова лежала на подушке, глаза были закрыты, руки вытянуты по бокам. Такую позу йоги называют «савасана» – поза трупа. Но, судя по виду, умер он мирно. Мамино лицо было совсем другим. Не как у отца, Спящей красавицы, а как на картине Эдварда Мунка «Крик». Глаза и рот широко открыты, а пальцы в отчаянии впились в горло, как ледяные опоры, вонзившиеся в замерший водопад. Из уроков химии я знала, что, в отличие от отравления угарным газом, которое можно получить, прислонившись к выхлопной трубе, смерть от углекислого газа довольно болезненная. Но я не знала, что, если не случится чуда, мы с Чарли обречены выяснить, будет ли такая смерть мучительной и для нас. – Нет-нет-нет, – взвыл Чарли и, подавив всхлип, опустился на колени. Именно от его слез, а не при виде мамы я тоже расплакалась – в это сюрреалистическое мгновение только его горе казалось мне реальным. Не знаю, сколько времени мы провели так, Чарли – на коленях, а я – уцепившись за дверной косяк для равновесия, но вдруг я почувствовала, как на нас давит вес земли сверху. – Вставай, Чарли. – Я дернула его за шиворот. – Нужно выбираться отсюда. Брат по-прежнему стоял на коленях, и я подняла его за подмышки и подтолкнула к лестнице, как таран. – Давай, иди, – подбодрила я. Я шла за ним и поэтому не видела, что он качает головой не от печали или потрясения. – Надо выйти отсюда и вызвать полицию, – сказала я, притворяясь спокойной. Может, в какой-то степени я и правда была спокойна, ведь знала, что горгулья, которая всю жизнь сидела у меня на плече и изрыгала потоки злости, наконец-то умолкла. – Нет, нельзя, – запинаясь, произнес он. – Еще как можно. – Нет, не получится, – крикнул Чарли. – Дверь заперта! Я выгнула шею, чтобы посмотреть ему через плечо. Я совершенно точно, без всяких сомнений, оставила дверь в подземный ад открытой. Я выросла с матерью, для которой какой-нибудь сценарий всегда был важнее меня, и возненавидела закрытые двери. Закрытая дверь заявляла, что ты лишь досадная помеха, уйди прочь, оставь меня в покое. Поэтому теперь я всегда оставляла двери открытыми. Всегда. Поэтому, как и Чарли, потрясенно смотрела не на дождь и небо, а на жестокий кусок дерева, преграждающий нам путь. Я попыталась не удариться в панику. – Погоди, тут есть ручка. – Я проскользнула мимо брата и потянула за рычаг. Но дверь не открылась. Я подняла руки над головой и налегла на дверь. Она даже не дрогнула. – Черт! – Дай я попробую. Брат протиснулся рядом со мной. Он дергал за рычаг, толкал дверь, и я вместе с ним, но все это было совершенно, изнуряюще и разъяряюще бесполезно. – Какого хрена? Я вдруг вспомнила кота Шредингера, знаменитый мысленный эксперимент, который мы изучали на втором курсе по философии. Застряв здесь, в герметичной коробке, для внешнего мира мы были одновременно и живы, и мертвы. Живы, потому что, по крайней мере в данный момент, все еще дышали, наши сердца еще бились. Мертвы, потому что через несколько минут токсичный газ, убивший маму, убьет и нас. Глава 64. Чарли Сначала я решил, что все обойдется. Оказавшись взаперти в большой коробке вместе с трупом, я слегка нервничал, но моя жена знала, что мы здесь, и это лишь вопрос времени, когда она придет нас проведать. Однако пять минут превратились в десять, а затем в двадцать, и я осознал пугающую реальность: дверь закрылась не случайно, жена не придет на помощь, и мне некого винить в неизбежной смерти, кроме себя самого и моей нелепой лжи. Когда стало очевидно, что мы не выберемся тем же путем, что и пришли, мы с Винни разделились в поисках другого выхода из бункера. Герметично закрытое бомбоубежище находилось глубоко под землей, а значит, в нем нет ни пожарного выхода, ни задней двери, ни окон. А в вентиляционную трубу и руку не просунешь, не то что все тело. Я даже не мог послать дымовой сигнал, потому что, как нам предстояло выяснить, в ней застрял бейсбольный мяч, и с этой серьезной проблемой невозможно справиться. Бункер был надежным, как банковский сейф. И это здорово, если наверху бродит враждебная армия, но катастрофа, если заманивший тебя сюда враг не хочет, чтобы ты когда-либо вышел. Мама установила на кухне монитор от замкнутой системы наблюдения – единственную связь с внешним миром. Я слабо разбираюсь в технике, но выяснил, что трансляция на монитор подается по кабелю, заключенному в медную трубу. Здесь не было ни роутера, ни кабеля для интернета, ни вай-фай, сотовые телефоны не работали. И даже если б работали, это не имело значения, ведь я оставил телефон на ночном столике у кровати, двумя этажами выше. Уставившись на монитор, я пытался разобраться, что происходит в доме. Экран был поделен на квадраты с комнатами. Я видел гостиную, столовую, библиотеку и кабинет на одном квадрате и кухню, музыкальную комнату, салон и прихожую на другом. Была еще аналогичная сетка снаружи: четыре камеры на заднем дворе, под разными углами показывающие сад, и четыре у фасада, с изображениями подъездной дорожки и крыльца. – Отсюда нет выхода, – сказала Винни, появившись из спальни. – Знаю, – мрачно отозвался я. – В этом и смысл бомбоубежища. – Почему Марсела не пришла проверить, как мы? Я не знал, что на это ответить, поэтому покачал головой, как будто понятия не имею. Но Винни слишком хорошо меня знала. – Что происходит, Чарли? И мне пришлось рассказать ей ужасную правду: – Я сказал ей, что мы получили деньги. Она непонимающе посмотрела на меня: – И?