– Она думает, что разбогатеет, если мы умрем. И ее смятение превратилось в потрясение. – Ты хочешь сказать… Винни умолкла, потому что просто не могла это произнести. И тогда я произнес это вместо нее: – Что это она нас здесь заперла? Да. Винни покачала головой: – Не может быть. – Я же рассказывал тебе, что у нас трудности. – У многих пар бывают трудности, но они не убивают друг друга! – Те многие пары не считают, что муж с его сестрой получили десять миллионов долларов! – Она не могла, – настаивала Винни. – Она ведь твоя жена, мать твоих детей. Все это так, но кое-чего Винни не знала. И я ей рассказал: – У нее есть любовник. Я знал, что жена мне изменяет, с тех пор как она вернулась от «своей измученной подруги, недавно ставшей мамой», явно только после душа. Моя жена не потрудилась выяснить, что я подписан на ее подругу в Фейсбуке и прекрасно знаю, что та отнюдь не измучена, а провела весь день в Диснейленде. – Ох, мне так жаль. Это ужасно, но все равно не значит, что она пытается нас убить. Мне тоже не хотелось в это верить, но дверь была заперта, а мы ее точно не закрывали. – Если мы все трое умрем, она получит деньги и нового мужчину. Кого-то получше меня. Я чувствовал себя полным идиотом, раз поверил, будто смогу вести на материнские деньги идеальную жизнь – играть в рок-группе, заниматься серфингом каждое утро и быть женатым на самой сексуальной женщине в городе. Разве я все это заслужил? Конечно, сгнить рядом с матерью, которая любила меня только на определенных условиях, как и я ее, это подходящий конец и для меня, и для нее. – Прости, Винни. Я мог смириться с трагической судьбой, но только не с тем, что втянул в это сестру. – Ох, Чарли. – Она обняла меня, хотя и этого я не заслуживал. – Прежде чем ты начнешь считать себя единственным жалким куском дерьма, я тоже должна кое в чем признаться. Я знал, в чем она хочет признаться, но предпочел услышать это от нее. И вот, через десять лет зависимости, когда к Винни уже протянула костлявую руку смерть, сестра наконец-то заговорила: – Вряд ли для тебя это новость, но я алкоголик. Ну вот он, ее большой секрет, скрывавшийся на самом виду почти десять лет. – Не новость, – мягко сказал я. – Но горжусь, что ты это признала. – Вот почему я не могла быть маминым донором. Мои органы давно проспиртованы. Я понимал, сколько мужества ей понадобилось, чтобы это сказать, и решил тоже проявить смелость. – Я делал анализы, – признался я. Глаза Винни округлились от удивления. – И? – Совпадение девяносто восемь процентов. – Ох… – Но Марсела… Мне не хотелось рассказывать, как мы три дня ругались, и она назвала маму чудовищем, а меня слабохарактерным маменькиным сынком. Это было слишком унизительно. Но Винни меня опередила: – Она тебе не позволила. И я кивнул. Конечно, жена не хотела продлевать жизнь моей матери, ведь ее близкая смерть и была главной причиной, по которой Марсела вышла за меня замуж. Я вспомнил тот день, когда мама позвала нас с Винни, через два года после того, как заболела, и объявила, что ей нужна почка. Это было накануне ее дня рождения. «Не покупайте мне ничего в этом году, – сказала она. – Вы можете дать мне то, что у вас уже есть». Никогда не забуду, как в тот вечер мы с Винни вышли во двор, боясь говорить в доме, потому что знали – у стен есть глаза. «Я не позволю тебе это сделать, – сказал я сестре. – Ты слишком молода». И она ответила аналогичным образом: «А у тебя только что родился ребенок, это слишком рискованно». Ни один из нас не признался в истинных причинах, по которым мы не можем сделать операцию: проблеме со спиртным и проблеме с женой. И больше мы об этом не разговаривали. Наверное, именно из-за того, что мы не обсудили мамину просьбу, нам стало трудно говорить и обо всем остальном. С тех пор мы начали отдаляться. – Помнишь, как мы напились шампанского на вечеринке по поводу маминого «Оскара»? – спросила Винни, и я слегка улыбнулся. – Тебя вырвало в фонтан. – Казалось бы, я должна чему-то научиться. И я вспомнил о женщине, на которой женился. – Наверное, мы оба искали то, что причинит нам боль. Потому что после детства рядом с мамой считали, что именно этого и заслуживаем. – Вот какое она оставила наследство, – сказала Винни. – Вдохновила всех, кто ее любил, на самоуничтожение. Жаль, нельзя написать это на ее надгробии. Винни вздохнула и откинулась на спинку кресла. А прямо за ее головой на мониторе что-то дернулось. Я наклонился, чтобы рассмотреть получше. – Тут кто-то есть! – Я указал на камеру у подъездной дорожки, где только что появилась машина. – Это Нейтан! – Ты когда-нибудь рассказывала ему про бункер? – спросил я, понимая, что это маловероятно, но все-таки не теряя надежду. – Мы же дали клятву, – напомнила она. Мое сердце наполнилось любовью. – Мы здесь не умрем, – пообещал я. Вместе с сестрой мы прошли через ад, и я отказывался соглашаться, что наше путешествие закончится вот так. – Твоими бы устами… – выдохнула она. Мы с сестрой не ходили в церковь, но, думаю, оба верили если не во всемогущего Бога, то хотя бы в карму. И смерть матери в тот момент, когда она решила нас помучить, явно подтверждала существование кармы. Мы смотрели, как Нейтан потоптался на крыльце и скрылся в доме. Я переключился на внутренние камеры, показывающие гостиную и прихожую. Нейтан стоял прямо у двери. Секундой спустя на лестнице появилась Марсела. Они обменялись парой слов. Потом Нейтан вытащил телефон, что-то набрал и пошел на кухню. – Переключись на камеру в кухне! Сделав так, я увидел, как Нейтан берет со стола телефон Винни. – Это мой телефон! – вскрикнула Винни. – Наверное, он написал мне и услышал, как пришло сообщение! На кухне появилась Марсела. Нейтан посмотрел на нее и помахал телефоном Винни. – Почему он размахивает моим телефоном? Думаешь, спрашивает, где мы? В ее голосе звучала надежда. Мне тоже хотелось надеяться. Но дверь закрылась не сама по себе. Марсела подошла ближе к Нейтану. А потом протянула к нему руку. Не просто коснулась, чтобы приободрить, а попыталась расстегнуть пряжку ремня. – Какого хрена? – сказала Винни, глядя на меня. Но мне не пришлось ничего объяснять, все и так было болезненно очевидно. – О Господи. Мне так жаль, Чарли. Даже не знаю, что потрясло меня больше – что Марсела спит с моим кузеном или что я до сих пор об этом не догадался. После той поездки на лыжный курорт я должен был понять – что-то не так. Она не хотела ехать: «Зачем мне туда ехать, если я не катаюсь на лыжах? – ныла она. – Мне там нечем будет заняться!» Но я сказал, что мы едем всей семьей и ей не отвертеться, кажется, даже велел заткнуться. Винни приложила много усилий, чтобы спланировать эту поездку, а мы не ездили кататься на лыжах с тех пор, как были подростками. Мы с сестрой надеялись, что это оживит наши отношения, и, очевидно, так и произошло, но самым худшим образом. Марсела дулась все шесть часов поездки из Санта-Барбары в горы. Говорила, что, если она не катается, это не значит, что остальные могут рассчитывать на накрытый стол в конце дня. Она ненавидит холод. Не выносит мою сестру-пьянчужку. А мой дядя Рой – «самый скучный человек на планете». Как только мы заселились в лыжный домик, она отправилась прямиком в нашу комнату и не выходила оттуда. Я извинился за нее: она плохо себя чувствует, укачало в машине, ей нужно отдохнуть. Но на следующий вечер, проведя весь день в доме, вместе с Нейтаном, Марсела совершенно изменилась. Щеки порозовели, и она танцевала по кухне, пока готовила для нас горячий шоколад с мятой, когда мы вернулись с холода. Любой человек хоть с одной извилиной сообразил бы, в чем дело. Но мы верим в то, во что хотим верить, а в это верить я не хотел.