И снова туда, где стояли девчата. Практически сразу подхватил стоявшие в густой траве у самого штакетника: баночку с клейстером и «кисть» — палочку с примотанной тряпкой. К трупу в ватнике он несся, уже слыша голоса и видя лучи фонариков в соседнем проулке. Банку в левую руку мертвеца, зажать, опрокинуть, кисть в банку… «… ля! Успел-таки!» Старшина, преодолевая усталость ног, подошел и прислонился к столбу. Первый этап он выиграл. Второй и последующие проигрывать тоже не собирался. Из проулка метрах в тридцати вышла «тревожная группа». Шли по трое по разным сторонам улицы, периодически посвечивая по теням фонариками. «Грамотно идут. Одной очередью всех не накроешь» — одобрил коллег страшина. — Не проходите мимо! Здесь хоть не «малина», но «весело» провести ночь вам удастся! — Шац обозначил себя и сразу сместился в сторону. Хоть луна и светит вовсю, но реакция у прибывшего «подкрепления» может быть разной: вплоть до очереди на звук. Народ попался бывалый: моментально рассредоточились и залегли: — Кто вы? Что произошло? Мы тревожная группа милиции! — это уже «старший» группы начал «выяснять обстановку». — Старшина милиции Шац. Случайно наткнулся на расклейщиков листовок. По мне начали стрелять. Ответил. Теперь здесь два трупа. Блин, раньше нельзя было прибыть? Торчать здесь в обществе мертвяков, то ещё удовольствие! — Предьявите документы! Оружие на землю! — Со всем нашим удовольствием! Генрих демонстративно медленно опустил на землю автомат и достал из нагрудного кармана удостоверение. — Гончаров, Стародетский вперед! Двое рывком сблизились с старшиной. Один из них ногой отпихнул оружие незнакомца и «охлопал» его. Второй страховал. — Всё Иван Никодимович, проверил. Документы у меня. — Отбой тревоги! Группа прикрытия поднялась и образуя полукольцо, направилась к стоявшим у столба. Подсвечивая фонариком, Иван Никодимович изучал представленные документы. — «Актив» значит? Мы тоже. Когда прибыли? Откуда? — Сегодня. Из О. Город такой на Урале. Не приходилось у нас бывать? — Почти земляки. Мы из Пензы. Слушай, а куда тебя черт ночью понес? Вам что не говорили об опасности? Да и сам же знаешь, что твориться по ночам. Или у вас в О. можно ночью свободно гулять? — Ну-у не то что б свободно, но ходить можно. — А будучи человеком объективным уточнил. — Правда не всем и не везде. — Эх-х. Хорошо у вас, спокойно. — И без всякого перехода. — А погончики-то ваши где? И фуражечка? «Блин, вот я шлёмиль![39] Стою и недоумеваю, что это ребятишки кольцо не размыкают?» — Да снял на время. В темноте демаскируют. Достал и пристегнул на место белые символы милицейского звания. Народ расслабился и начал глазеть по сторонам. «Ничего себе. Надел погоны — свой, без — чужой? Ерунда какая…» — бывший разведчик в свою очередь стал осматривать коллег. «Так у них погоны полевые! А у нас новичков ещё повседневнвные. Грамотно работают, черти». Старший сержант «Иван Никодимович» задумавшись, теребил левую сторону своих больших казацких усов. Это действие заменяло ему почесывание затылка в ожидании прихода нужных мыслей. Наконец, ещё раз окинув взглядом место событий, он повернулся к Генриху. — Как считаете, с чего будем начинать товарищ старшина? — С выставления охраны и вызова эмгэбешников. Листовки это их епархия. Нам главное следы не затоптать. Под злым взглядом старшего «гуляющие» по улице, как у себя во дворе милиционеры, перестали «портить» место происшествия и, сгрудившись чуть в стороне от «бугров», начали крутить самокрутки. Только вот перекурить не удалось. Сделав «правильные выводы» из тактичного замечания нового коллеги, «старший» начал «занимать подчиненных полезными действиями»: — Стародетский, Гончаров бегом на телефон. Звоните и вызывайте «архангелов». — А где он тот телефон? — Не найдете, побежите в отделение. — Вот как всегда, самых молодых нашли… — Не «молодых», а шустрых. Всё бегом, бегом… — Саша, бери Егора и Мишу, оцепляйте место происшествия. Два же начальника начали светскую «беседу за жизнь». А чё ещё делать пока приедут…? «Смежники» о своем приближении оповестили пятнами фар в начале улицы. В отличие от милиционеров, петлять по проулкам им не было нужды. И началось: кто старший, почему вызываете нас, где убитые и иное всяко разное. В сторону Генриха «старший» махнул пару раз рукой, и бросили пренебрежительный взгляд господ…, тьфу ты, товарищ майор МГБ. Он ему чем-то напоминал одного немца — «языка», захваченного под Сумами. С важностью большого начальника эмгэбешник подошел к листовке, колупнул край, и тут произошла метаморфоза. «Весь такой из себя» исчез и появился «наскипидаренный». От команды, скорее похожей на рев носорога, трое у машины бегом примчались получать «ЦУ». Один из них, длинный лейтенант, тут же укатил в автомобиле. Полноватый старшина с подхалимским лицом взялся «увеличивать радиус оцепления». Старлей открыл планшетку и, морщась от неверного света луны, начал что-то писать или чертить, обходя перекресток по кругу. Майор изображал маятник: метров пятнадцать туда, столько же обратно, периодически зыркая в сторону Генриха. «Стэка. Стэка и черных кожанных перчаток не хватает. Ну, вылитый немец». Патриотические мысли, и так-то не очень частые гости в темноволосой голове, загуляли совсем, зато ирония и ерничество были на привычном месте. Широко и звучно, до неприличия зевнув, старшина плюхнулся на ближайшую скамеечку у ворот и ощутив себя зрителем, хоть и скучного, но «кина» принялся получать бесплатное удовольствие. «Халявное»[40] удовольствие обломалось удивительно быстро. Трое, из взвода прибывших через короткое время на грузовике бойцов МГБ, подскочили к «зрителю». Отоварив по почкам, поставили к забору, заломили руки и тщательно обыскали. Теперь «удовольствие от кина» получал майор, стоявший в паре шагов заложив руки за спину и расставив ноги в начищенных «хромачах». Взгляд выражал удовлетворение и ехидство. «Вот ссс-уу-ка. Как больно-то! Этот гад, что мысли читает что-то ли? Не-е, так дело не пойдет». — Товарищ майор! Товарищ майор! — говорить приходилось почти в землю. «Смежники» держали крепко и в неудобной позе. — Чистосердечное признание зачтется на трибунале. — Ехидничал майор. — Два слова, но наедине. — Можешь и так говорить. С этими ребятами тайнами делились столько раз, что одной больше, одной меньше… — Ну как хотите. «Енисей 7040». — Что? — Эмгэбэшник совсем неаристократично смачно сплюнул и добавил некрасивое матерное слово. — Отпускайте. Этот свой. Ну, москвичи-козлы. Удружили. Растирая конечности Шац, пытался сообразить «куда Рабинович вступил» на сей раз. — Свободны! — Козырнув, труженники нивы державной безопасности испарились, а их начальство, упершись в старшину леденящим взглядом, продолжило рассуждать вслух. — Сажать тебя «паровозом» нельзя. Москвичи «отфильтруют», докажут что не могли при вербовке так ошибиться. С другой стороны… Взгляд сделался оценивающе — туманным, голове под фуражкой с васильковым околышком крутилась-вертелась некая комбинация. В еврейской голове комбинация не крутилась. Она уже осуществлялась. Как у любого истинного художника требовались только небольшие мастерские штрихи придающие полотну неповторимость. Ну и поправить огрехи. Куда ж без них?