— Вы пока задержаны, пан учитель. За незаконное владение оружием. — И кстати, где капитан Зенкевич, милиционеры? Они что возглавили ваш отряд? — влез вновь подошеший старлей Щукин. Мне это тоже было интересно. — Так их же убили — с прежней неторопливой невозмутимостью сообщил как нечто само собой разумеющееся Лученок. «Ни хрена себе!». — У-р-роды! Вы за это ответите, так что мало не покажется! — начал кипятиться наш сопровождающий, хватаясь за кобуру. — Тихо, тихо! Кто и когда? — я встал между ними. — Не, не. Вы на нас не думайце — учитель «снялся с тормоза», заговорил быстрее, с опаской в голосе. — Прыбёг стары Язэп з хутара. Кажа: прыйшли трое. Харч патрабуюць. Дачку з прыймакам у сарай закрыли, загадали ад бацькоу телку забраць и прывесци, инакш забьюць усех. Марк Игнатович сваих милицыянтау сабрау и на таратайке памчауся. А их, там у засадзе чакали. Пакрышыли усех. И на дубе униз галавой павесили з табличкай «Смерць маскалям». Пачтальён наш у кусце сядзеу, бачыу усе гэта. Циха тропкай у вёску прыбег, ну и мужыки вырашыли: трэба адыгнаць, не то карацели прыйдут абвинавацяць у пасобничастве и пасодзюць. Я посмотрел на своих. Лица вытянуты. Глаза злые. Мои рассказы получали подтверждения. Мне тоже стало не по себе. В этой ситуации любой действовал бы также. Трое в качестве «приманки». — Оружие откуда взяли? — доброволец — «плохой следователь» продолжил работу. — «Из лясу вестимо». — От некрасовского прикола мне не удержаться. Лучонок смотрел безмятежным взглядом. — Так, верна. На ветке висела. Некрасов всё-таки великий РУССКИЙ поэт. Здесь и сейчас его не знали. Может позднее… — На какой ветке? Ты что, детям впариваешь? — не унимался старлей. — На берозавай. А у карэнни скрынка з патронами. — С полной искренностью отвечал «допрашиваемый». По моему знаку Нечипорук оттеснил Щукина, рвавшегося врезать учителю. Я задумался. А ведь он врет, этот пан учитель. Задумка неплохая: «схрон» с оружием в лесу. По сигналу его достают. Прибежавшие из вески боевики вооружаются, отряд боеготов. Тогда где командование? Если оно в лесу, то получается. После «акции» вновь в «яму» до следующего раза. Присыпать чем от собачек и вуаля. Мирные крестьяне. Оружия нет. Афган и Чечня выходит, использовали послевоенный опыт. Как же я заблуждался, когда думал, что тактика новая. Мда. Век живи — век учись. — А потом винтовку надо было почистить и снова на ветку повесить. Правильно? — проверяю догадку. — Так, а што? Рэчы патрабуюць ашчаду. — Вещи требуют бережливости, — перевел для своих. Тут все понятно. Надо беседовать, не здесь и подробней. Банда почти стопроцентно ушла. Не ушла, так её все равно в веску не пустят. — Собираемся. Едем в опорный пункт, отделение как там оно называется. — Задержанного связать? — Зачем? Ему бежать ни к чему, кроме как подтвердить, что в чем-то виноват. Вы же, пан дырэктар, за собой вины не чуете? — Не! — Ну вот и хорошо. Поехали. Всю недолгую дорогу «до» и «по» я думал: что в словах учителя правда, что враньё? О чем умолчал — либо по незнанию, либо сознательно. Про коллег не сомневался. Вот причина боя как-то так не вяжется. Чего-то я не знаю. Когда крестьяне грабежу сопротивлялись? Во время бунтов. Здесь на бунт не похоже. Расчитывали что милиция убита, а местная власть шапкой — ушанкой прикинется? Если они «чужих» грабителей погнали, то могут и законных своих «наладить». Вообщем, получалось, что здесь сильно не хотят карателей только при одном варианте: здесь рядом командный пункт или бункер. «Где живут, не гадят». Это принцип альтернативной историей в меня вбили крепко. «Ну что сказать про Сахалин? На острове хорошая погода…» Здание опорного пункта в местечке Л. традиционно было местом «силовиков». При императоре, построившем, при Пилсудском, эксплуатировавшем, при Сталине поджогшим, но не сумевшим спалить до конца, при Гитлере, отремонтировавшем силами военнопленных и вновь при Сталине использующим по назначению. Экскурсоводом выступал Лучонок. Он с капитаном Зенкевичем приятельствовал. Потому видимо на дороге милиции и не испугался. В здании была служебная часть и примыкавшая к ней «квартира станового». Высокое здание на каменном фундаменте. С обширным крытым широким крыльцом. «Обезъянник», две маленьких камеры, трехкомнатная квартира с кухней. На дворе за домом дровяной сарай, пустая конюшня на три лошадиных места, ещё какое-то помещение, холодный погреб, во дворе средней глубины колодец. Справа от сараев будка «удобств», сколоченная из щитов от снарядных ящиков. За конюшней приличных размеров приусадебный участок. Картошка наполовину выкопана. Морковка. Ещё какие-то сельхозкультуры. Несколько яблонь-груш. Чисто. Аккуратно. Ухожено. Всё обжитое, только вот хозяева ушли. Ушли навсегда. Их успели привезти на «таратайке» — двухконном экипаже. Не знаю уж, как он точно назывался. Лошади нервничали, всхрапывали. Азамат и Иваныч сразу занялись ими. Капитан, не успевший стать моим начальником и трое несостоявшихся подчиненных. — Вечная вам память, павшие за Родину! Поджатые губы, неприязненный взгляд Щукина не задели меня, когда сняв фуражку над телами погибших, я перекрестился. С некоторой задержкой, неожидавшие такого моему примеру последовали Сема, Иваныч, Романеня. Азамат и Генрих тоже сделали что-то по своему — я не смотрел. Надо было ставить старлея на место: — Что ж ты на меня таким взглядом-то смотришь? Член партии верующий? Да. Сколько можно лицемерить! Под обстрелом, в бою, на смертном одре — неверующих нет! Ты на фронте-то был? Щукин покраснел и, смутившись, пробурчал. — Был. Чем я хуже других? И сняв головной убор, перекрестился привычным жестом. Естественно телефон не работал. Разгрузив машину на крыльцо, положили в кузов погибших. Щукину и Романене предстоял скорбный рейс. Вместе с ними отправил короткий рапорт: «В связи с гибелью начальника принял командование на себя. Обстановку выясняю. Прошу восстановить телефонную связь. Необходимы дополнительные инструкции. Подпись. Дата». Лучонок с Генрихом возились на кухне. Азамат в конюшне. дежурил на крыльце. Веска оживала. Перемещались пароконные телеги, носилась пацанва, бабы ковырялись в огородах. На противоположной стороне кучковались несколько мужиков. Прибежал председатель поссовета. Молодой мужик. Почти мальчишка. Он, оказывается, куда-то уезжал, а тут такое, такое! Мне было не до него пока. В двух словах поставив задачу, вместе с Семой и Шацем я подошел к местным на той стороне улицы и потребовал документы. Как они на меня смотрели! Как смотрели! Кто в здравом уме в своем селе документы носит? А то я не знаю! Выбрав наиболее субтильного и болезненного на вид потребовал показать плечи. — Какие плечи, зачем? — изумился тот. — Будем искать участников перестрелки в лесу. Если приклад плохо прижат — на плече будет синяк. К счастью я угадал. Плечи у него были чистые. А совесть его сотоварищей нет. В несколько секунд, пока мы, окружив жертву, задирали на ней рубашку — их не стало. Демонстративно удивленно оглядевшись, мы, с ребятами посмеиваясь, вернулись в опорный пункт. Дело сделано. Завтра тут будет куча начальников, эмгэбешников и прочего сыскного люда. Ну и что, если у некоторых местных жителей с утра возникнут срочные дела в других местах? Начинать с арестов работу на новом месте мне очень не хотелось. «С чего начинается Родина?» — в двадцать первом веке знают все. С чего начинается работа на новом месте — знают все в любом веке. Посиделки в большой комнате служебной квартиры были долгими по времени, но скромными по масштабам. Не люблю пьяных. Да, да бывший алкаш снисходительно относится к выпивающим, но терпеть не может ужратых. Вот такой у меня выверт сознания после переноса. Первые месяцы просто обожал сладкое. Сейчас потребность стала не так выражена. Наш «гость» учитель, куда-то сходил и принес приличный пузырь «бимбера» — местной разновидности самогона. И «царскую закуску»: малосольные огурцы с медом. Реакция русских на такое извращение была предсказуемой. Меня она повеселила и очень удивила «пана дирэктора»: Алесь командовал местной школой. Там было с полсотни разновозрастных «вучней». Учителей было аж два. В моей голове крутилось окуджавовское: Ах война, что ты сделала подлая. Стали тихим наши дворы…