Жизнерадостная патриотическая песенка будит весь гигантский Советский Союз. К ней привыкаешь как к щебету птиц. Без неё вроде уже чего-то не хватает. «Утро красит нежным матом стены древнего… Какую бы рифму подобрать к названию нашего жилья? Нет, дома? Не, дома-работы. Отделения? Рифма созвучная «древний» — мысли пробуждались вместе с телом, ленясь и потягиваясь, непатриотично желая ещё продлить возможность полежать. Данность всё решительнее отгоняла такую вероятность. «Нежным матом» не очень древние стены красили громкие буханья сапог по дверям и полам, «обмен любезностями» между Иванычем, спавшим в «дежурке», и прибывшими, как я понял, связистами. За окном было солнечное яркое осеннее утро. На часах: «ну и, на хрена, вставать в такую рань? Нет, я не против, если надо встать рано, но не сразу, же за рассветом?» «А что ты хотел? Забыл что ты теперь не в русском промышленном городе, а в белорусской вёске? Помню, теперь помню; как меня тридцатипятилетнего удивили привычки начинать торговлю на рынке ещё в утренних сумерках» Вначале казалось странным. Потом узнал, что и на Украине, и в Польше у людей такое обыкновение. Придется вставать… … …! — добавила нежности всколоченная голова Генриха. …! — перышком, прилипшим к волосам, ответила высунувшаяся на короткий миг голова Азамата. Мои «добрые» сослуживцы разрушили все очарование и негу начинающегося дня. …! — ласковое негромкое слово, сорвавшись с моих губ, помогло и мне подняться и одеться. В дежурке кроме Иваныча, сидевшего за столом, топтались трое мужиков. Все в одинаковых ватниках, грязных «кирзачах» намазанных какой-то вонючей гадостью. К стене прислонились три карабина. Заспанное лицо и расстегнутая одежда командира добавили энергии в терявший накал разговор. — О! Конечно где им тут кого-нибудь поймать, когда они во главе с командиром дрыхнут до обеда! Обеда? Нормально! Да обычному человеку завтракать рано. А они уже обед вспомнили! — Иваныч! Это кто и какого… им надо? — моя утренняя нежность «сделала ручкой» Прибывшее ей на смену раздражение стремилось найти на кого сорваться. — Товарищ старший лейтенант — связисты приехали. Им приказали восстановить телефонную связь. Так они решили для начала проверить; может мы, аппаратом пользоваться не умеем. Так они покажут как! — Ага. Ну, это мы проходили. Пять процентов неисправности у связистов — нет контакта, пять процентов — лишний контакт, а девяносто процентов — это не у нас, ищите у себя! Иваныч заулыбался. Старый прикол, но очень верный. — Конечно, у нас всё нормально! Это вас, спящих богатырей, неспящие в ночи связи лишили! — реакция русоволосого парня со смешливыми глазами и задорной улыбкой была быстрой и рассмешила всех. — Были бы спящие, так вы бы не на лавочке сидели, а на крылечке дверь пинали! — улыбающийся Иваныч продолжил пикировку с гостем. — Кто у вас старший и что от нас требуется — мочевой пузырь требовал перехода к делу. Позубоскалят и без нас. — Старший линейный мастер Пономарев, Аркадий Сергеевич — поднял голову от проверяемого аппарата темноволосый с правильными чертами лица мужчина лет сорока пяти. — От нас ночью ещё потребовали телефонную связь восстановить. Мы решили начинать с конца, Если можно, то чаю или хотя бы кипяточку. А помочь? Чем вы поможете? По столбам же вместо нас лазить не будете! — Ну, понятно. Иваныч, подымай давай ребят. Пусть Ничипорук с Семой займутся завтраком, заодно и гостей хоть чаем напоим. Думаю, домой они ещё не скоро доберутся. Я буду через пару минут. Какой же всё-таки здесь воздух! После резких запахов О., где с «Никеля» воняет серой и после вдоха во рту вкус сгоревшей головки спички, с «Оргсинтеза» метил, с многочисленных котельных «просто» угольная копоть — неяркие чистые нотки осеннего села чувствовались с особенной силой. Как же здорово глубоко вдохнуть это богатство природы — чистый воздух! Накормленные кашей с молоком, ведро которого по смешной цене приобрел у соседей, милиционеры и связисты курили около машины. Генрих нашел себе достойного соперника — круглолицего балагура Вадика. Оба потешали слушателей байками и переделанными анекдотами о недотепах милиционерах и связистах. Мы же в сторонке разговорились с Аркадием Сергеевичем. Он был из Орла. Здесь женился и остался после демобилизации. — С телефоном Сергей Васильевич, у вас будет постоянно дрэнна. И слышимость, и само наличие связи. Протяжённость линий большая. Усилителей нет. Но это ещё полбеды. Погромче говорите — и на том конце разберут. Главное это вредительство на линиях. Кто рвет целые пролеты так сразу и не разобрать. Бандиты? Это бесспорно. Но почему тогда почти все районы области без связи? Ну не может их быть столько! Вы посмотрите на хозяйства этих куркулей. У них «вяровочек» меньш, чем дрота! При мне одного начали «крутить» на вредительство. Так он на коленях богом клянется, что нашел в лесу! Хоть сейчас готов место показать! Оно, конечно, понятно, что бандитам проволоку таскать по лесу ни к чему. Вот и бросят где-нибудь. Чтобы прервать связь достаточно обрыва, но куда исчезают сотни метров? Причем понимаете: радиотрансляция идет нетронутая чаще всего. А телефон — провод испарился! В лесу он, видите ли, сотню метров проволоки нашел… — И Пономарев тихим нежным словом помянул белорусское крестьянство. — «Дрот» я понимаю проволока? — А вы не знали? — Да просто вспомнил назву книги «Я родился за дротом»… Сергеич поперхнулся и зафыркал. Изо всех сил я старался не смеяться. Ну, кому в хозяйстве не пригодится крепкая проволочка-дрот? Привязать там, что или прикрепить! Мягкая прочная. Её бесхозной так много у дороги. Кинул кошку, стегнул лошадку и крепи личное хозяйство. А если спросит кто: так проклятые «бандиты» виноваты! Это они не дают укреплять советскую власть в деревнях и вёсках получением своевременных указаний. Крестьянину от этих указаний только лишние трудности. «Скорую» вызывать или родне позвонить ему не надо. Руководящие «цэу» тем более! Нет для меня тут ничего нового. В постсоветскую эпоху, сколько этих проводов «куркули» вывезли прибалтам. Не иначе как под влиянием розовых воспоминаний о послевоенном босоногом детстве. Не успели мы проводить связистов, как вдали в столбе пыли показалась полуторка с бойцами МГБ и «легковушка» начальников. Видавшая виды полуторка сообразительного Пономарева тут же юркнула на боковую улицу, удирая от грозных начальственных: «Почему?!» и «Сколько вам надо времени? Даю половину!». «Вы слышите, грохочут сапоги, и птицы ошалелые летят…» — насвистывая Окуджаву, я одернул гимнастерку и покосился на дом, где вместо «ошалелых птиц» были мои подчиненные. Грубые солдатские «…», «…» и грохот не встающего, не вовремя упавшего, куда-то запропастившегося и так далее. На наведение подобия порядка были считанные минуты. В отличие от приехавшей из отпуска (командировки, мамы) — заботливой жены, уже внутренне готовой к беспорядку и кавардаку, а потому уже настроившейся, устроив любимому головомойку, начинать прибираться — начальник должен найти грязь даже в образцово-ухоженном месте. Начальника ВСЕГДА встречает порядок. По-другому просто не бывает. Из приоткрывшейся двери в мою сторону летит темный продолговатый предмет: «Граната!» взвыли истошным воплем сирены рефлексы… Присев, начинаю уходить в кувырок… и застываю, раскорячившись как ус… ЩЕТКА! На траве валяется обувная щетка!!! — Ур-роды! Де-билы! Дети козы и собаки!..!..! — на мой вопль высовывается Иваныч. Я ещё стою, широко расставив ноги, и держусь за сердце. — Кто так делает! Я чуть не ус… упал! До него «доходит» и мой комический вид вызывает у него приступ «Гы-гы-гы!» и «Аха-ха!» Вот идиот. Весело ему, видите ли, аж присел бедный без сил. А меня чуть Кондратий не хватил. — Придурки заботливые! — ворчу, драя сапоги. «Не забыть про пятки» — мелькает вбитое с «духов». С шуточками и смехом из кузова выпрыгивают милиционеры вперемежку с энкавэдешниками, разминая затекшие ноги. В голове мелькает «карателей нам не надо» — и кадр кино: с веселым гоготом из кузова сыпяться эсесовцы-каратели. «Наш» — всегда разведчик, а «их» — подлый шпион. Отгоняю чушь, лезущую в башку, когда не надо и начинаю докладывать: «Товарищ…» Вместе с полковником Януковичем прибыл «василек» майор Плаксин. На гладко выбритой морде эмгэбэшник сохранял пренебрежительно-презрительное выражение. Точно «эссэс». Генрих не ошибся. В кабинете полковник начальственно присел за стол, поправил стаканчик с ручками, стопки бумаг слева и справа. Осмотрел меня с ног до головы, вздохнул, покосившись на майора. «Не любит он смежников, или конкретно этого… чекиста — понял я. «Ну а поскольку мне полковник симпатичен, то и я его не буду «любить». Меж рам звенела муха. Пахло кашей и одеколоном. «Не удивлюсь, если эти прибиральщики засунули грязную посуду в стол начальника. Иначе откуда такой запах пшенки?» Плаксин изучал в окно гнущиеся под поднимающимся ветерком кусты и деревья. Солнечный день переходил в пасмурный. Легкие облака сменялись тучами. Холодало. Пауза затягивалась. — Значит так старший лейтенант. Приказом начальника облуправления ты назначен вместо героически погибшего капитана Зенкевича. Не поздравляю. Х… это! Ни черта не знаешь. Только что из армии. Гражданской жизни не видел. Стреляешь из всех видов оружия, дерешься как черт, ни хрена не боишься, ни начальников, ни врагов. Только вот это здесь не очень нужно. Тебя учить и учить, а ты получаешь самостоятельный участок. С тобой ещё четверо таких же… Но у нас нет подготовленных людей. Нет специалистов. Мы всю ночь думали: что делать? Оставлять тебя одного — чревато. Давать в начальники кого-нибудь ещё? А кого? Следующая группа актива будет месяца через три. За это время или приспособишься и научишься, или… Сам понимаешь. Смотрели твои характеристики. Не дурак. Много знаешь. Это все в теории. Практически же: связи нет — полковник ткнул в трубку стоявшего на столе аппарата. — Ни совет дать, ни информацию спросить. Всё очень, очень не хорошо. Поднявшись, он прошелся по кабинету. — Что можем мы с майором тебе сейчас расскажем. А остальное уж ты сам, руководствуясь партийной совестью и советскими законами, — Янукович посмотрел в спину майора. Почувствовав взгляд, тот повернулся. — Ну что вы товарищ полковник. Не всё так драматично. Вы же понимаете: и поможем, и присмотрим, а будет нужно поправим… — Вот этого вашего «поправим» — я и боюсь. — А что делать? Работа у нас такая, — презрение, и лицемерие в словах, как у змеи выстрелившей жалом. Дальше, наконец, пошел более внятный инструктаж. Как любому порядочному попаданцу мне предоставился шанс на создание собственного «Хомячества». … Уходящий в запас капитан Иван Николаевич когда-то учил «сопливого» лейтенанта: — Бумажка, что? Ерунда, ткни пальцем дырка будет. Но вот, когда надо прикрыть мягкое место, крепче броневого листа будет… Вот производством этих «броневых листов» для начала мне и предстояло заняться вплотную. При свете керосиновой лампы и перьевой ручкой. Для человека двадцать первого века, привыкшего к шариковым самопискам и электричеству — испытание сравнимое с пыткой. На стол небрежно выложили приличную стопку последних приказов и распоряжений. Выдали в качестве приправы этого бумажного салата совет: тщательно изучить. Сверху приложили пару страниц «Об организации партийно-политической работы с личным составом, находящимся в отрыве от основных сил» «…!..!» — весь тонкий слой культуры руского языка ужался до нескольких матерных слов и бесконечного числа словосочетаний. — «Ни в одной книжке про «попаданцев» не было написано об отчетах, конспектах лекций, журналах учета и бесед с личным составом. По-моему я первый такой «удачливый». Выдернув наугад страничку, читаю: «Нормы пожарной безопасности. Обучение мерам пожарной безопасности работников организаций». Мне поплохело.