Оглянувшись шептали арестовали… Они с Ниной снова боялись за детей, которые думали, что беда случится с кем угодно, только не с ними. Однажды зимней ночью исчез сосед-поляк вместе с семьёй. Жена плакала и молилась за него и других пропавших в неизвестности соседей-хуторян. Новые слова множились. «Осовиахим», «БГТО», «райком», «кулак», «национализация». Старые слова меняли смысл. «Газета» стала «брехаловкой», потому что написанное там опровергалось людской молвой. Жить становилось труднее. Привычный винокуренный промысел преследовала милиция. Пришлось прятать аппарат. Выросли бывшие совсем немаленькими налоги. Младший сын Станислав завербовался и уехал на стройку в Магнитогорск. Не знавшему русского языка и советских реалий хлопцу пришлось намучиться. Привычное слово «жыд» приобрело презрительное и злое звучание. Принимавшиеся начальниками несправедливые решения, прежде всего по собственности, люди связывали с жыдами. Вначале разделявшиеся на местных и «восточников» они как в последний раз хапали и отнимали у людей нажитое. Да кто их жидов поймет? Вон ведь, даже свои идиш-школы позакрывали. А потом… Потом началась война… Задумавшийся Язеп вздрогнул. На крыльце забухали солдатские сапоги. Этот звук, Язеп теперь никогда не спутает ни с каким другим. Немцы, поляки, русские, хохлы — все ломились в дверь одинаково. И всегда это был знак страха унижения и потерь… * * * Плаксин сославшись на специфику работы ушел беседовать с Генрихом. Полковником Януковичем произнеся сакраметальное: «Ну что, давай посмотрим твоё «хозяйство» повел меня смотреть «наследство». Меня эта фраза слегка рассмешила. Почему-то вспомнился рассказ участкового врача-терапевта: «На приеме мужчина средних лет пожаловался на боли в спине. Она рекомендовала ему мазь и предупредила, что надо намазывать только болезненные места. Через день тот же пациент на приеме. — Я намазал по кругу поясницу и ниже. Так стало жечь, что выскочил на улицу в снег. И при этом крутит в руках связку ключей. Врачу, как обычно, записывающему в карточку предпоследнего больного ключи мешают. — Молодой человек положите свое хозяйство на стол и продолжайте. — Распорядилась терапевт, не поднимая головы. Раздражающее движение прекратилось. Больной продолжает описывать своё состояние. Внезапно сидящая напротив медсестра, поднимается и выходит из кабинета. Недоумевая, врач поднимает голову. Перед ней на краю стола лежали… совсем не ключи молодого человека…» Полковника байка тоже развеселила. Он смеялся приглушенным тактичным смехом птомственного интеллигента. В свою очередь Янукович развеселил меня рассказом о шуточках местных «лесовиков». Длительный срок в розыске находился некий Дэмах. На нем числились и грабежи, и теракты против представителей властей. Неоднозначная вообщем личность. Куражась над розыскниками, он любил приходить в какой-нибудь ресторан облцентра «погулять». Когда получивший щедрые чаевые официант убирал стол, то находил салфетку, сообщавшую, кто здесь был. Эта по-сути глупость порождала множество слухов о силе и размахе повстанческого движения. А я сразу вспомнил об эпизоде из «Неуловимых мстителей»! Кружки с надписью на днище «Мстители» Это оказывается совсем не вымысел сценаристов. В свою очередь я рассказал о слуцком партизане Максиме. В сорок третьем году он приехал в парикмахерскую на белом коне, в форме с орденами. Спросил «Чья сейчас очередь?». Оторопевшие немецкие офицеры, сидевшие в ожидании мастера, промолчали. Тогда со словами «Ну тогда пойду я», партизан сел стричься. И только когда расплатившийся с мастером Максим уехал, гитлеровцы, размахивая личным оружием, выскочили ему вслед. Так ведя разговоры ни о чем, мы прошлись по участку, походили по вёске. Разговор у Генриха с Плаксиным затянулся. Но я волновался зря. К обеду они вышли если не приятелями, то людьми, не испытывающими неприязни друг к другу. Мы снова собрались в комнате-кабинете. К моему немалому удивлению, к нам присоединился и Генрих. — Сегодня ночью на совещании мне было поручено: побеседовать со старшиной Шацем и определить подходит он на должность заместителя начальника отделения или нет. Решение я принял. Товарищ старший лейтенант, с этого момента старшина Шац ваш заместитель. Его задача разведка и контрразведка, создание агентурной сети. Он учился в военном училище, и если проявит себя, то начальник управления будет ходатайствовать о присвоении ему офицерского звания. Плаксин официальным сообщением начал новый этап обсуждения наших задач и проблем. «Ну вот, опять вечером повод для пьянки. Сопьются у меня бойцы, ой сопьются» После обеда жареной картошкой с грибами, купленными у местных, так не хотелось влезать в рабочую тягомотину! А куда денешься? — У меня первый вопрос — как соблюсти секретность строительства? Построить забор? Ладно, построим. Земляные работы замотивируем созданием водопровода. Но соседи не дураки. Траншею от окопа отличат. И что вся скрытность в трубу? — Соседи не вопрос. Решим. — Майор что-то пометил у себя в блокноте. Настоящем, таких я здесь ещё не видел. — Аресты вызовут подозрение, что мы производим какие-то скрытые действия. Мало того, настроят вясковцев против нас. Усилят благожелательность к партизанам. — Откуда у вас со старшиной такое мнение о прямолинейности наших действий? — Жизненный опыт. — Ну, ничего. Мы его разнообразим. Если вы так настаиваете, расскажу, что мы сделаем. Сейчас идет кампания по обмену польским и беларуским населением. Местные очень многие рвутся записаться в поляки, и уехать в Польшу. Вашим соседям мы поможем уехать. А в фильтрационном лагере подберем нужные семьи. Они даже помогут вам в работах. А вы Шац, должны будете осущестивить за ними плотный контроль. — И Плаксин повернулся к Генриху. Тот, то ли изобразил, то ли действительно что-то записал в добытый где-то листочек. Дерево, колючая проволока, гвозди, инструмент… Господи, сколько же их этих мелочей, без которых не построишь, не выкопаешь. В двадцать первом веке были бы деньги — можно было купить всё и ёще немножко на скидки за опт. Здесь, сейчас всё фондировано, распределено. Без накладной, с автографом ответственного подписывающего и печати, фиг ты что получишь. Похоже, в ближайшие месяцы нам предстоит из милицонеров превратиться в землекопов и плотников. У меня в голове крутится старый анекдот: «Учения танкового полка должна проверять группа царских генералов. Для них на бугорке в тенёчке поставили палатку. Приежают. Командир интересуется, нет ли каких особых пожеланий? Его просят только самоварчик, чаёк с лимоном и солдатика — заваривать и приносить. Комполка инструктирует бойца: как только генералы из палатки — маши платком. Учения начались. Подполковник гонит «своих»: «Давай, давай пока не смотрят, ни в коем случае не останавливаться». Время идет, боец всё не машет. Наконец учения заканчиваются. Довольный, что всё проскочило, командир прибывает в палатку и докладывает: «Учебно-боевые задачи успешно выполнены. Разрешите получить замечания» Один из генералов отрывается от бурного разбора какой-то старинной операции и, с трудом найдя в ворохе бумаг, протягивает три страницы. Комполка читает и приходит в недоумение. «Как это получилось? Вы же из палатки не выходили, а тут…» Старый генерал ему и поясняет: «Голубчик, меняются армии, меняется техника, а недостатки как были, так и остаются». Как на службе в моем будущем из ничего надо было сделать, что-то, да ещё и так, чтобы понравилось начальнику, так и здесь. Не знают как, не знают с кем, но скрытый опорный пункт надо строить… В дежурке в это время шел подробный допрос почтальона Гойтовича. Того нелегкая принесла со свежими газетами. Письмоносца тут же взяли в оборот. Как потом рассказывал Дыхно, добрых два часа пожилого дядьку под разными предлогами заставляли снова и снова пересказывать, что он видел, что он слышал, что подумал, кому и что сказал. Наконец вымотанного в конец местного «Печкина» отпустили. Минут через пять он снова вернулся. И именно в этот момент мы с начальниками шли через дежурку. На негромкий вопрос старлея-следока: — Вы что-то забыли? Тот и выдал: — Забыл отдать «малого брехуна», — и протянул местную «Районную правду». Все замерли. Тишину в дежурке можно было резать кусками. Вначале я не сообразил в чем дело, с удивлением оглядывая присутствующих. Мать с отцом у меня тоже называли местный «Балтийский луч» «брехаловкой» И только потом дошло: мужик только что добыл себе срок. — «Большой брехун», небось, это центральная пресса? — с иронией поинтерисовался Плаксин, натягивая перчатки. — Так, пан. — «Печкин» ещё не понял, как попал. Майор кивнул своему подчиненному, и мы вышли. Мужика было жаль. Живший в панской Польше он плохо ориентировался в реалиях СССР. Реалии СССР, оказывается, плохо знал я. Опять же со слов Дыхно, выяснилось что почтальона «просто» от… побили вообщем и обещали «накатать телегу» в районную контору связи. Где-то через две недели у нас был новый «Печкин»[54] * * * Вслед за буханьем сапог в хату зашли двое автоматчиков. Один остался у порога, второй осматривал закутки и углы. Проверяли: нет ли кроме Язепа ещё кого. Седой хуторянин неторопливыми движениями завернул в тряпицу лежавшее перед ним и, положив руки на стол, молча ждал. Начальники не любят рисковать. Всегда впереди них заходят нижние чины. Сейчас они убедятся, что он один и зайдёт Пан. Внутренне усмехнувшись, Язеп вспомнил, как в июле сорок первого так же в сопровождении солдат к нему приходил чин из крайскомандатур. Новая власть хотела кушать. Они — «власти», всегда хотят есть, а работать приходится им — крестьянам. Тогда, увидев фото сыновей в польской форме, немецкий офицер через переводчика захотел уточнить, где они находятся сейчас. О младшем он ничего не знал, а старший косил сено недалеко на лесной опушке. — Гут! — И дальше разразился длинным высказыванием из которого мужик — знаток немецкого перевел, что мол кто хорошо работает, того они будут всячески поощрять, а лентяев и пьяниц — вплоть до расстрела. После этого ему под роспись вручили листок, где перечислялось, что и сколько хутор должен поставлять по указанным ценам. В конце сообщалось, что реализация излишков продукции разрешается по свободным ценам. «Излишков» по тем предписаниям, оставаться не могло в принципе. У немцев учитывалось ВСЁ: яйца, перья, мясо, зерно, сено, солома… Противник Советов был рачительным хозяином. У Язепа и соседей побывал агроном, потребовавший перехода с «трехпольной» системы обработки земли на «шестипольную». По всему кресу возили племенных жеребца и быка — улучшали породу скота. По доступным ценам продавали культиваторы и прочую технику. Через полгода заработали мельница и маслобойка. Осенью вновь заработала школа, стали привозить кино. Пожалуй, прикинул седой беларус, в первые годы оккупации крестьяне стали жить богаче, чем при Советах. С потолка посыпался мелкий мусор. Кто-то грузный лазил по чердаку. «Ну и что они там надеются найти, кроме пыли и мусора? Пулемет? Это ж, каким дурнем надо быть, чтобы прятать его в хате?» — с иронией подумал сидящий за столом хуторянин. Угрюмым молчанием неприязни встретил хозяин незванных гостей: милиционера-жыда и его начальника, офицера с большой звездой на погонах. Офицер, заложив руки за спину, прошелся по хате, некоторое время постоял у снимков на стене.