Люди, одетые вразнобой. Чаще всего смесь немецкого, польского, советского обмундирования у мужской части. Неярких тонов пальто и жакеты женщин, никаких брюк, обтягивающих слакс, зато все в платках или ретро-шляпках. Многие в ватниках. Из обуви сапоги, сапоги, сапоги. Редкие вкрапления чего-то типа берцев или похожей на боты дамской обуви. Я поежился от разительного контраста с привычным для меня многоголосием и многоязычием рынка конца века. Здесь звучала белорусско-польская речь и только. Более менее привычная для меня и Сёмы Нечипорука, но чуждая слуху остальных. Плюгавый сельсоветчик бегал по торгующим, собирая плату и помечая что-то в листах бумаги. Покупателей было немного. Привычная картина утреннего торга. Продавцы полные надежд на удачную выручку, искоса поглядывающие на соседей, сравнивая товар и цену. Хотя чего там сравнивать. Ассортимент был скудноват: что могло предложить хозяйство единоличника? Государственная торговля — всяческие райпо, сельпо, Орсы пока товарной массой не были не избалованы. Пройдут годы, пока ярмарка-кирмаш превратится в привычные ряды автофургонов с надписями организаций, предлагающих всяческую всячину. Мои размышления прервал «плюгавый». Четверо крестьян чего-то там не заплатили: то ли обязательные поставки, то ли налог какой-то. И он, тряся потертыми листиками, требовал принять меры к прекращению ими торговли. Этот типчик решил, что молодой и неопытный мент начнет поднимать ему авторитет. Придурок. «Счаз. Только шнурки поглажу. Мне уважение местных и самому пригодится». — Постановление суда или прокуратуры есть? — разговаривал я так, чтобы слушал один сельсоветчик. Правовая грамотность вясковцев не моя забота. А этот деятель пусть знает свои возможности. И, развернувшись спиной к трем теткам, готовым к базарной склоке, пошел к оставшемуся на входе, скорее всего на своём излюбленном месте, Иванычу. Торг был вялым. Народ больше языки трепал, чем боролся за выручку. «Семачкі», куда же без них — на каждом шагу. Местные домохозяйки, не спешащие с покупками. Сидят себе в сторонке, выделяя себя из крестьян. Типа они теперь «городские». Моё недоумение рассеял «спец»; — Это они ждут, когда цены начнут снижать. Кто-то домой спешит, кому-то на выпивку не хватит… Открывшаяся в девять пивная не пустовала, как и кусты за площадкой. Такой расклад продолжился ещё минут десять. Мы здесь чужаки, местных реалий не знаем. Распивочная стала пустеть, домохозяйки по одной-двум пошли на закупки… Со стороны станции, расположенной километрах в двух потянулись «челноки». Здесь их называли «мешочниками». Классические полосатые сумки заменялись парой связанных между собой прочных мешков. Одевались они через плечо: спереди и сзади. Выделялись трое или четверо счастливчиков, имевших тележки с маленькими велосипедными колесами. Самоделки. Тяжелые, но прочные. Наклюнувшаяся прогрессорская мысль умерла не родившись. Пошел классический обмен дефицитов. Деньги, по моим наблюдениям, интересовали не всех. Одежда, обувь, керосин, мыло — вот главное, из-за чего крестьяне готовы были расставаться с совсем не лишними для них продуктами. «Пальцем пханая» колбаса была сметена первой. Бр-р-р какая… Масло, сметана, сушеные грибы, мука — предмет вожделения приехавших. По нынешним временам все эти действия квалифицировались, как «черный рынок» и спекуляция. Вот только я был не совсем милиционер. И пресекать ничего не собирался. Начали выборочную проверку документов. Власть мы здесь или как? Большинство были из Витебска, Орши, Смоленска и других районов Восточной Беларуси и приграничья России. И обрывки негромких разговоров. Как морской прибой, замолкающие впереди и возобновляющиеся за нами: — … Швагер у меня в колхозе «Заветы Ильича», так у них на трудодень дали по полкило зерна. Как зиму переживут? Прям и не знаю… — … Соседка в село к родне ездила Говорит страшное дело, как обносился народ… — … Сын связистом работает. Рассказывает, в деревнях уже в хлеб мешают всё подряд. На трудодень почти не дали зерна… — … Недород. А хлебопоставки дай. Колхозникам у нас на трудодень почитай ничего и не дали… — … Сажают по «указу за колоски» люто. Говорят голод будет… — … Обносился народец до последнего. У меня сестра на почте работает. Так говорит, некоторые на людях появляться стесняются. Ходят до холодов босыми… — … У вас тут изобилие. У нас на рынке и купить нечего. Колхозники говорят, сами в зиму будем голодать… Кирмаш это не только торговля, это и самые точные новости. То о чем не пишут в газетах. А значит правда… Настроение у меня испортилось совсем. Эти безобидные разговоры «ни о чем», «самая точная правда» — несли в себе страдания и кровь, изломанные судьбы и смерти. Коллективизация. То, что через десять-пятнадцать придаст местным вёскам, деревням и хуторам ухоженность и лоск. А сейчас она будет принята в прямом смысле в штыки. Ни один здравомыслящий человек не захочет обрекать себя и всех близких на нищету и бесплатный рабский труд. Кто, кроме меня, здесь и сейчас знает о том, что будет? Люди при капитализме живут, не загадывая вперед. Я жил при развитом СССР и помню о трехразовом питании всей страны и ежегодных оплачиваемых отпусках на целый месяц. Жил и после развала, когда никому нет до тебя дела. Также как живут сейчас в этой вёске… Снова и снова я думал о мерах противодействия этим разносчикам «правды». Но ничего не придумывалось… Рынок без воров и жуликов. Несбыточная мечта. На поезде прибыла бригада «наперсточников». Сволота приближалась развязной вихляющей походочкой. В кепочках и пиджаках, начищенных сапогах и ботиночках. — Здрас-сь-те! — В уголке рта папироска, приподнятая за козырек кепочка. Воровской шик. Мы для них привычный антураж. Безобидный. Как же меня в девяностых бесили слезы и недоумение их жертв. «Менты» только руками тогда разводили. Моё раздражение, наконец, нашло выход. При первых; «Кручу, верчу», мы вмешались. У Иваныча в сапоге оказывается была нагайка. Мне аж стало не по себе, когда он достал по спине убегающего «верхового». Вместе с «низовым» мы их отправили в отделение. Судя по несмелому протесту поддатых мужичков, приезд «блатных» сюда был не первый. Зато последний точно. Кирмаш неспешный и неторопливый стал приближаться к концу. И в этот момент со стороны облцентра появилась в столбе пыли легковая «иномарка» с непонятными номерами. Темная машина смотрелась на сельском базарчике инородным телом. На ней сосредоточились взгляды и к ней начали стекаться местные. Интерес был не явным. Достоинство здесь у многих в крови. Кто-то очень смелый и нахальный рискнул приехать на трофейном транспортном средстве, через бандитский лес. Машина припарковалась у края хлипкого длинного прилавка. Из неё, потягиваясь, демонстрируя и себя, и свой прикид выбралась «дама» хорошей упитанности. Одежда вся такая импортная и практически новая. Как держалось на голове сооружение именуемое «шляпка женская» — не для мужских умов. Вместе с водителем, приехавшая, открыла багажник, где плотной стопкой лежала мужская и женская одежда. По нынешним временам это было такое богатство, что кто-то из обступивших машину, аж присвистнул. Стопки начали выкладывать на свободное место. Пройдя сквозь раступившуюся плотную группу местных и челноков, я осмотрел несколько верхних вещей. Мама дорогая — «секонд». Настоящий американский «секонд хэнд»!!! В своё время года полтора им торговал. Бирки, фактура, запах. Даже запах был тот же! Американцы для дезинфекции вещи протравливали газом, поэтому вещи имели устойчивый запах и без стирки надевать приобретения не следовало. Сохраняя невозмутимый вид, интересуюсь: — Откуда «секонд»? — И видя непонимание, уточнил. — «Секонд хэнд» чей? — Вы имеете в виду, откуда вещи? — хозяйка барахла улыбалась широкой открытой улыбкой. При этом в глаза смотреть избегала. «Куриные лапки» морщин вокруг глаз расправлены, свидетельствуя о напряжении. — Эти вещи часть американской помощи, которую разрешено обменять на продовольствие. У вас в глубинке цены выгоднее городского рынка. Вот мы и приехали сюда. Моё изумление сменилось настороженностью. — Накладные, ваши документы, — требую, не скрывая неприязни. Твари, одежду, предназначенную для раздачи рабочим и колхозникам — «обменяют на продовольствие». Вариантов два. Или — сперли, или — пользуясь знакомством с высокими покровителями… тоже украли. Паспорт — прописка Минск. Бланк «Хозуправления ЦК КПБ» — товарищ Белецкая Елена Леопольдовна уполномочена…, заместитель… Туфта. Отмазка для сельского участкового. Он с высоким начальством в Минске связываться не будет. Да и землякам торг портить ему не с руки. Не повезло ребяткам. Информация правит миром. Никто не удосужился доложить в «хозуправление» об изменениях в «сельской глубинке». — Вы задержаны по подозрению в сбыте краденого. Вот теперь на лице «дамочки» были настоящие чувства: изумление и возмущение. — Да как ты смеешь… — и остальные подходящие случаю фразы и ссылки на кары стороны покровителей мне приходилось слышать в детективных сериалах много раз. С водителем — высоким мужчиной в новенькой гимнастерке с нашивками за ранение и планками наград хлопот не возникло. Вместе с Иванычем они покидали барахло в багажник и с шиком на автомашине покатили в отделение. Солнышко едва добралось до зенита, а торговля практически окончилась. Народ потянулся в разные стороны. Все домой. Только одни до близкой вясковской или хуторской хаты, а другие на станцию, ждать поезда в обратную сторону. На моё удивление штук пять повозок направилось по дороге в сторону города. Оказывается, они ещё вчера-позавчера приехали. И сегодня по светлому времени успеют добраться до Б.. Как объяснил «пан дырэктар» Лучонок, тоже не пропустивший нечастое развлечение под названием ярмарка-кирмаш, ночевали у родни и знакомых, помогли по хозяйству, поторговали и домой. Ехать старались не более чем по двое. Лесовики простой люд не трогают, а вот что будет с большим обозом, народ выяснять не желал. Минская спекулянтка начала скандалить, едва я показался в дверях. Весь спектр сказанного и повторённого для «тупых милиционеров» новизной не побаловал. Те же депутатско-холуйские: «Ты здесь больше работать не будешь», «Я позвоню, и поедешь охранять оленей в Магадане»… Народ впечатлился. Все, не исключая шпаны, с интересом рассматривали новый вид зверушки среди обитателей преступных джунглей. Начиналась эра «позвонкового права». Собственно перед нами стояла непростая проблема: что делать с задержанными? Тем более с женщиной. Их нужно кормить, а из каких ресурсов? В принципе, по нашему звонку, их должны были забрать в СИЗО. Но связи нет. Остаётся везти в город. Только что делать со злобным земноводным по имени «жаба»? Машина, причем исправная и заправленная — раз. Куча одежды, которую можно раздать и приобрести среди местных ещё несколько очков уважения. Со шпаной просто. До вечера продержу и выпру на улицу. Если у них кто здесь есть — увидим. Нет — ночи прохладные, пусть мерзнут. По темноте за двадцать километров идти не рискнут. «Кухарчик Марк Брониславович, год рождения, белорус, образование семь классов…» Протокол писался на обороте какой-то инструкции. Благо оконный сугроб макулатуры не растаял. С водителем мы скорее беседовали, чем вели допрос. Мужик работал в гараже ЦК. Дембельнулся, как и мы весной. Водители или по нынешнему «шофера» были дефицитной профессией. Устроился в гараж ЦК. Машины там и трофейные, и советские. По словам Марка, секретари имели в своём распоряжении по три-четыре автомобиля. Мелкая сошка должна была заранее писать заявки. Завгар и начальник хозуправления при таком раскладе имели «большое уважение».