«И волки сыты и овцы целы». «Твою мать, да вставай же ты, с-сука, на место…!». Ударил молотком не в полную силу. Ещё раз. Ещё. Наконец доска встала в распор. Задолбала меня эта амбразура. Задолбали инструменты. «Мало придумать «что», так приходится думать и «как». Ни пассатижей, ни дрели, ни саморезов. «Как в дедовские времена». А я живу в эти долбанные «дедовские времена». Раздражение перло из меня как тесто из тазика. «Придумали строить опорный пункт силами пяти человек. — Пусть все черновые работы выполняют рабочие, а вы самые важные и секретные. Народ не слепой и не глухой. Все будут знать, что где-то там что-то строится. А вот существенные для штурма детали: количество и направление амбразур, есть ли непростреливаемые и непросматриваемые зоны между укрепленными точками и прочее видно уже только в упор. — Объяснял нам инженер-строитель, подготовивший проект. — Сам процесс постройки разбивается на четырнадцать строительных циклов. Последним будет уборка территории и маскировка». До вожделенной «уборки-маскировки» ещё как от Москвы до Берлина. Хрен ли инженеру: походил, потыкал палочкой, почертил на бумаге. Вечером с ребятами нажрался дармовым спиртом и укатил. А кто будет всё это реализовывать? «Если что обращайтесь!». Добрая душа! Ни телефона, ни интернета. Каждый раз двадцать пять км в одну сторону?! Достало меня всё это до печенок! «Гвоздь, молоток, клещи, коловорот и… прекрасный набор гаечных ключей. Местный жучара Савось где-то спер танковый ремкомплект. За скромные «поллитра» отдал с «от сердца отрываю». Лучше бы танк подогнал литров за десять. Закопали бы по башню и не выделывались с амбразурами…!» «Твою мать!». Пытаясь забить гвоздь под острым углом, чуть не врезал по пальцу. «Всё перерыв. В таком настроении травмироваться не фиг делать». И я полез из будущего дзота на поверхность. Как оказалось вовремя. — Командир! Там председателя сельсовета привезли! — Азамат, дежуривший по ОП уже бежал через двор. Настроение испортилось окончательно. Если мерзавца подстерегли лесовики — крупный втык обеспечен. Каким бы плохим человеком он не был, но авторитет власти должен быть незыблем. Сельсовет — большой квадратный дом, постройки польских времен. С оштукатуренными и давно небелеными стенами, располагался в центре вески. Толпа здесь собралась приличная. Как же: бесплатная развлекуха. Кому горе-беда, а им — забава. Не хватало уродов с мобильниками — «срочно выложить в интернете». С нами все «здоровались». Деревенский обычай всегда приветствовать даже незнакомых — одинаков и в России, и в Беларуси. От телеги, где лежал председатель, шла такая вонь! Самогон, перегар, навоз — меня аж передернуло. «Местная власть» лежала свернувшись и… храпела! — Тю! Так він же п’яний до усрачки! — Нечипорук не деликатничал. А я, приподняв фуражку за козырек, почесал макушку. «Вот это СИТУАЦИЯ! Парень со страху перепил и уснул. И что теперь делать? Подрыв авторитета власти налицо, только милиция здесь причем?» — Командир, дивись а по ньому хтось стріляв! — Сема обошел вокруг возка и коня, флегматично кормившегося травой с обочины. — Семен! А вы случаем не знаете фамилию этого «хтось». Я с вас удивляюсь. Такой умный мужчина, в чинах и не знает то, что знает весь «Привоз»! — У него родня есть? — я обращался к ближайшей кучке перешептывающихся весчан. — Ёсць. Маці цяпер з поля бяжыць ўжо, — сообщили мне несколько голосов сразу. — Семен, сдается мне, что данная транспортная единица есть важное вещественное доказательство. А потому ему место в «кладовой вещдоков». Ничипорук заулыбался так, будто мне удалось что-то «прихватизировать». Хотя… Есть определенный напряг с жалобами возчиков на тему: «овес нонче дорог». Пара-тройка дней, максимум неделя нас не спасут, но кой-какая экономия будет. Брезгуя касаться пьяного «сельского активиста», Семен взмахом руки подозвал пару хлопцев и они переложили тушку с телеги на травку у заборчика. — Семен, ви только посмотрите, как уважают люди «представителя власти». Они здраво рассудили, что в его состоянии немножко грязней не страшно, но насколько мягче голове! — Хлопцы перемещая «пана председателя», исхитрились использовать в качестве «подушки» почти свежую коровью лепешку. Теперь они с приятелями о чем-то весело перешептывались. На всякий случай я обыскал лежащего. В кармане нашелся потертый «ТТ». Нечипорук понюхав ствол и повторно проверив обойму подтвердил моё мнение: — Очень похоже стреляли из него. Дело получалось гнусное. При осмотре телеги нашелся портфель, с кипой мокрых, воняющих сивухой бумаг. Здесь же валялась почти пустая бутыль из под самогона. Анекдотический случай превращался в серьезное происшествие. Расстрелянная из личного оружия телега. Один из выстрелов пришелся по дышлу. Как ещё лошадь не пострадала! Опросить виновника можно будет утром. Да и так понятно что он будет говорить: «пьяный был, ничего не помню». А мне предстояло хорошо подумать над своими действиями. Пока же вместе с Сёмой мы пошли в плановый обход. Вечером, закрывшись в кабинете, мы с моим «политическим советником» Геней Шацем обсудили ситуацию. Старшина почти весь день провел в лесу. Исполняя приказ майора Плаксина, ему пришлось нарезать круги вокруг вески в поисках неизвестно кого и непонятно чего. Да ещё и с риском нарваться на засаду лесовиков. Он расслабившись полулежал на старом диване, а я ходил по комнате: — Понимаешь, Геня, здесь два варианта. Мы можем прикрыть «плешивого». Он нам будет обязан и соответственно хочет или не хочет, но обязан будет делать то, что мы ему скажем. Думаю, пара «доносов» у него уже готова. Здесь положительно, то что у нас остается чистой совесть. Второй «вариант» — раскручиваем «дело» и отдаем «председателя» под суд. Человек получает срок. Морально мне лично претит, но мы честны с законом. Здесь возникает вопрос: кого изберут вместо? Хотя у меня есть одна идея. Как ты думаешь, сможем мы протолкнуть в председатели Лучонка? Глава 16 Пепел несбывшихся надежд. Маленький человек на большой войне. Домик на самой окраине… Пройдут годы, десятилетия. Город разрастется. Вырастут большие каменные дома. Проложат широкие просторные улицы с асфальтом и липами-тополями. Чистенькие тротуары заполнят прохожие. По мостовым беспрерывным потоком понесутся новенькие и не очень автомобили. Свет витрин и фонарей на бетонных столбах осветит ночную темноту. Но, если уйти влево на один двор увидите обычную сельскую улочку. Частные дома, огороженные где сеткой — рабицей, где ровным крашенным в неяркий цвет штакетником. Узенькая проезжая часть на ширину одной машины. Битый асфальт. Тишина. Чистенькие обочины, аккуратные открытые дворики. Даже местные собаки, кажется, гавкают вполголоса. Мощные кирпичные плечи младших братьев-кварталов крепостной стеной отрезают кусочек старой застройки от городских шумов и стремительных изменений двадцатого века. На такой или подобной улочке жила знакомая девушка-проводник поезда и прапорщик из техслужбы части. Для Западной Беларуси они не уникальны эти осколки старых времен. Без труда их можно отыскать в любом городе или поселке. Спокойная безмятежность бытия, нарушенная когда-то, долгими годами хранится в памяти жителей. Вот в этом домике в далеком теперь сорок шестом… — Только, слышь, «Могутный» — я первый. Мне уж больно нравится, когда она вся такая сжавшаяся, смущенная — плачет. Подол вверх тянет ме-е-едленно, словно надеясь — вдруг в последний момент передумают, пожалеют. А потом… Канецкий сжал зубы и, насколько мог, отодвинулся от Злобыча, чтобы не слушать сальный сладострастный голос, этого выродка. Командир одного не отпустил, дал в напарники бывшего уголовника, а потом и надзирателя Минской тюрьмы. — Больше всего мне нравилось, когда перед расстрелом намекнешь, не пообещаешь, не, только намекнешь, что можно помочь. И вот она старается, делай с ней что хочешь… — Заби зяпу[61] и подбери слюни! Ты куда идешь не забыл? Там не одна безоружная еврейка. Тот милиционер тоже стрелять умеет. Злобычь наконец замолк и поправив винтовку на плече ускорил шаг. А его напарник смог без помех погрузится в свои невеселые чувства-воспоминания… В последние годы его чаще звали не по имени — Юрась, а по детскому прозвищу «Могутный». Ему было лет восемь, когда в лесах около деревни проходили маневры улан. Пацанва куда только не лезла, чтобы посмотреть, как кавалеристы «воюют». А насмотревшись, все решили, что когда вырастут, будут такие же сильные и ловкие. Настрогали себе сабель и винтовок — в войну играть. В какой-то день Юрася набили хлопцы. Он был не то чтобы мелкий, скорее некрупный, с большими чуть на выкате глазами, привыкший нянькать младших сестренок в заводилах не числился, крепкими драчливыми друзьями не обзавелся, а потому в детских ссорах ему порой доставалось от более сильных или дружных сверстников. Обиженный хлопец тогда ушел в лес, где набрел на густые заросли папоротника. Деревянная сабля рубила не хуже косы. Ах, как же сладко было представлять: вот он вырос, поступил в уланы и теперь разбирается с обидчиками, а заодно и со всеми другими врагами. Кто эти «враги» он и сам не знал, но рубил со всей искренностью детской души. Увлекшись, мальчик не услышал подъехавших улан. С улыбкой понаблюдав лихую рубку и послушав «Вось вам! Вось вам! Вось!» кавалеристы заулыбались, послышались смешки, всхрапнули, звякнули уздечками кони и, обернувшись на звук, хлопчик замер испуганным зайчонком. Летний пронизанный лучиками солнца лес, шелестящая под теплым ветром листва, запах травяного сока. Затененная низинка, где замер в испуге щупленький хлопчик в белой испачканной невесть чем льняной рубашонке и драных штанах с деревянной покрытой зелеными потеками саблей. Эта живописная картинка: вызвала улыбки на загрубевших лицах усталых кавалеристов. Старший среди них похвалил «рубаку»: — Могутный хлопец! Вон, якую гару ворагав зьнишчыв! Падрасце нам на змену прыйдзе![62] Улыбки стали шире, смех громче. Раздалась команда и лес услышал знаменитые уланские «журавейки»[63]. Грязные до черноты и ороговевшие до полной нечувствительности босые ноги стремительно несли домой обладателя мальчишечьего богатства: четырех гильз, двух пуговиц с орлами и уланской кокарды. А в недалекой вёске его ждало ещё одно приобретение: прозвище «могутный хлопец». Дзявчынки, собиравшие неподалеку ягоды, стали невольными свидетелями встречи и раззвонили о ней всем, имевшим желание слушать… — Халера! — зашипел поскользнувшийся Злобыч, отвлекая Юрася от воспоминаний. — Тихо ты, мехам ляснуты[64], побудишь всю вулицу! — Да и што? Нихто носа не высуне. Побоятся. Немцы парадок навели! Маленький домик в середине окраинной улочке — цель их прихода в город был темен. Они зашли привычным ходом со стороны пустого огорода, по тропке, выбитой по самому краешку участка. И хотя задерживаться они не собирались, но, не доходя до дома метров двадцати, остановились. Скорее всего, их не ждали. Но лезть без разведки? Война научила внимательности и подозрительности. Перед домом разделились и разошлись по сторонам: понаблюдать, оценить обстановку. «Могутный» скинул брезентовый дождевик и, перед тем как залечь, постелил его на влажную землю. Ствол винтовки — немецкого «Маузера», положил на упор — нижнюю слегу заборчика в направлении входа. Место было привычным. Сколько раз за последний год приходилось вот так осторожничать: лежать и смотреть на свой дом? После возвращения из Франции встреча семьёй была опасным делом: НКВД выслеживало бойцов беларуского Сопротивления именно при посещении родных. Семья, дом… Всё идет прахом… С горечью опустив уголок рта, Канецкий в очередной раз дал свободу воспоминаниям. Когда-то давно- сколько же лет прошло? десять? двенадцать? — молоденький полешук[65] из деревеньки среди болот, замыслил сватать юную прыгажуню[66] Надзейку Яремич.