– Ах, я знал, что он всё отложит на последний момент, хотя не думал, что настолько в обрез. Но всё хорошо, что хорошо кончается, и я чувствую себя уже лучше. Конечно, шея у меня болит, но это пройдёт… кстати, что ты об этом думаешь? Он указал на чёрную ткань с бронзовыми пятнами крови. Она лежала на полу, и когда он протянул руку, я подал её ему. – Та самая, которой я заткнул рот Корбуччи, – поведал Раффлс, слабо улыбаясь. – Да, у этого старого графа было всё же что-то от художника! – Так всё-таки, как ты попал в их лапы? – спросил я торопливо, потому что мне столь же хотелось узнать об этом, сколь ему хотелось рассказать, но, в отличие от него, я мог бы и подождать, пока мы не доберёмся до дома. – Да, я хочу рассказать тебе об этом как можно скорее, – признался Раффлс, – и в то же время мне трудно говорить. Я проследил за нашим другом с бархатными глазами до этого самого места. Когда он вошёл, я хорошенько рассмотрел дом и хотел было уйти, но, чёрт возьми, он оставил входную дверь открытой! Кто может пройти мимо такой возможности? Я приоткрыл дверь и едва поставил одну ногу на ковёр, меня треснули по голове так, как, надеюсь, не ударят больше никогда. Когда я пришёл в себя, они уже подтягивали меня за связанные руки к верхнему кольцу и сам старик Корбуччи был там, отвешивая мне поклоны, и вот чего я не понимаю так это… как ОН тут оказался. – Я знаю как, – сказал я и кратко поведал о том, как граф появился на нашей улице. – Более того, – продолжил я, – Когда он последовал за тобой, я решил было проследить за ним, но на Эрлз-Корт Роуд мне сказали, что он сел в кэб, очевидно, планируя опередить вас, пока ты шёл за его человеком, затем оставить дверь приоткрытой как приманку и схватить тебя. – Вот как, – ответил Раффлс, – он пошёл бы на всё, чтобы схватить меня. Ты только подумай, он специально приехал из Неаполя, взял с собой этот кляп и всё прочее, стальные кольца были привинчены к стене заранее, да и сам дом был арендован с одной лишь целью! Он намеревался поймать меня и заставить меня мучиться так, как его мучил я, а затем убить меня – эту часть, по его словам, он усовершенствовал. Он говорил мне об этом в три утра, сидя на этом самом диване и раскуривая самую отвратительную сигару, которую я когда-либо нюхал. Корбуччи пролежал тогда двадцать четыре часа, прежде чем его нашли, и он сказал, что в моем случае оставит мне лишь половину того, потому что якобы не хочет, чтобы я потерял сознание от изнеможения, когда револьвер сработает. Но тут он, полагаю, соврал – если бы он мог заставить стрелку дважды обежать циферблат перед выстрелом, он бы это сделал. Объяснив о механизме всё, он поведал, что придумал его, когда был связан в своём доме, затем он спросил, помню ли я об его угрозах насчёт мести Карморры. Я помнил немного из того, что он говорил, тогда Корбуччи по доброте душевной поведал мне всё об этой организации и её членах. Я мог бы прославиться на всю Европу, выставив напоказ их кухню, если бы не моё разительное сходство с этим инфернальным преступником Раффлсом. Как ты думаешь, Банни, узнают они меня в Скотланд-Ярде спустя столько лет? Я всерьёз подумываю рискнуть! Я воздержался от умозаключений. Как я мог думать об этом сейчас? Всё, о чём я беспокоился – это состояние моего друга Раффлса. Его пытали всю ночь и ещё половину дня, и всё же он мог спокойно сидеть и говорить, как только мы развязали его. До его смерти оставалась лишь минута, но он всё равно был полон жизни. Измученный и потерпевший поражение, он улыбался окровавленными губами так, словно это произошло не с ним. А я-то был уверен, что хорошо его знаю! Но он удивлял меня снова и снова. – Но что случилось с этими мерзавцами? – вырвалось у меня, и моё негодование было не только направлено на них за их жестокость, но и на их жертву за его флегматическое отношение к ним. Трудно было поверить, что передо мной и вправду Раффлс. – О, – воскликнул он, – им нужно было немедленно вернуться в Италию. А сейчас они должны бы быть уже на полпути к месту назначения. Но у меня есть интересная история для тебя, старина. Этот старый грешник Корбуччи поделился со мной информацией, что он сам не босс в Карморре, но один из capi paranze, верхушки организации. А тот Джонни с мягким взглядом – giovano onorato, один из подающих надежды. Этот паренёк тоже был в Каморре, но я пообещал защитить его от них. И, как я уже говорил, половина шарманщиков Лондона получила секретные инструкции найти меня. А вот наш помощник производит шербет на Шаффрон-Хилл, где он и проживает. – Так почему, черт бы его побрал, он не пришёл ко мне раньше? – Потому что он не мог с тобой поговорить, всё, что он мог – это привести тебя сюда, но не раньше, чем наши друзья уйдут, иначе это стоило бы ему жизни. Они должны были отправиться в одиннадцать с вокзала Виктория и этот факт не оставлял ему много времени, но он невероятным образом смог. А ещё учти то, что договариваться мне пришлось лишь в нескольких словах, когда те двое неосторожно оставили нас на минуту одних. Оборванец смотрел на нас своим единственным глазом так, будто понимал, что мы говорим о нём. Внезапно он разразился потоком отчаянных итальянских слов, сложив руки в мольбе, лицо его исказилось паническим страхом, казалось, он вот-вот упадёт на колени. Но Раффлс отвечал ему любезно, успокаивающе, как я мог судить по его тону, а затем повернулся ко мне, сострадательно пожимая плечами. – Он сказал, что долго не мог найти нужный дом, и в этом нет ничего удивительного. Всё, что я успел ему сказать тогда – это привести тебя любым способом до полудня. Но сейчас бедолага уверен, что ты сердишься на него, и что мы намерены выдать его Каморре. – Ох, я совсем не на него сержусь, – честно признался я, – но на тех негодяев и… и на тебя, старина, за то, что ты так реагируешь и позволяешь им смеяться последними, пока они целые и невредимые направляются домой! Раффлс посмотрел на меня широко открытыми от любопытства глазами, этот взгляд я видел у него только в моменты, когда он был серьёзен. Я решил, что ему не понравилась моя последняя фраза. В конце концов, ему-то было не до смеха. – Разве? – спросил он. – Я не уверен в этом. – Ты же сам так сказал! – Я сказал, что они должны были бы… – То есть, ты не слышал, как они ушли? – Ничего, кроме тиканья часов, я за всю ночь не слышал. В моих ушах оно звучало как Биг-Бен, отбивающий последние удары для приговорённого к казни. И в его взгляде я отчётливо увидел глубокую тень от страданий, через которые он прошёл. – Но, мой дорогой друг, если они всё ещё поблизости… Эта мысль была слишком ужасна, чтобы закончить её. – Я на это надеюсь, – ответил он мрачно, подходя к двери. – Тут и свет горит! Он горел, когда вы вошли? Подумав, я вспомнил, что так и было. – И оттуда ещё доносится ужасное зловоние, – добавил я, поспешив за Раффлсом вниз по лестнице. У двери в гостиную он обернулся, его лицо было мрачно, и в тот же момент я увидел на вешалке пальто с каракулевым воротником. – Они всё ещё здесь, Банни, – сказал он и повернул дверную ручку. Дверь лишь приоткрылась, но ужасный запах вырвался оттуда вместе с ярким жёлтым светом. Раффлс приложил носовой платок к своему носу. Я последовал его примеру и дал знак нашему компаньону сделать то же самое, а затем мы втроём вошли в небольшую комнату. Человек в жёлтых ботинках лежал у двери, массивное тело графа растянулось на столе, и с первого взгляда стало очевидно, что оба мертвы уже несколько часов. Меж опухших синеватых пальцев старого каморриста лежала ножка бокала, один палец был глубоко рассечён осколком, рана темнела запёкшейся кровью – последней кровью, пролитой им в этой жизни. Лицом он уткнулся в стол, огромные усы, торчащие из-под свинцовой щеки, казались до странности живыми. Разломанный хлеб и остатки остывших макарон лежали на скатерти и на дне двух глубоких тарелок и супницы. У макарон был помидорный оттенок, а рядом с ними стоял и сам томатный соус. Ближе всего к седовласой голове Корбуччи стоял ещё один бокал, наполненный беловатой зловонной жидкостью, а рядом с ним – маленький серебряный флакон, увидев который, я отшатнулся от Раффлса пуще, чем от трупов, ведь я знал, что это его вещь. – Нам нужно покинуть эту отравленную комнату, – скомандовал он строго, – и я расскажу, что здесь произошло. Итак, мы втроём собрались в передней. Раффлс стоял спиной к входной двери, а его взгляд был направлен на нас. Хотя поначалу он обращался только ко мне, он прерывал рассказ, чтобы перевести каждую фразу на итальянский для одноглазого иностранца, которому был обязан жизнью. – Ты, наверное, и не слышал никогда, Банни, – начал он, – о самом смертельном яде известном современной науке. Это цианид какодила и тот флакон я носил с собой уже несколько месяцев. Где я его достал – не важно, главное, что один лишь его запах превращает плоть в глину. Как тебе хорошо известно, я никогда не думал о самоубийстве, но вот приготовления к самому худшему я сделал. Содержимого флакончика было достаточно, чтобы отравить полную комнату людей за пять минут. И когда я был практически распят, я вспомнил о нём ранним утром. Я попросил их вынуть его из моего кармана. Я умолял их дать мне сделать глоток, прежде чем они уйдут. И как ты думаешь, что они сделали? Я подумал о нескольких вариантах, но промолчал, а Раффлс вкратце повторил свой рассказ по-итальянски. Когда он вновь посмотрел на меня, его лицо всё ещё пылало. – Это животное, Корбуччи! – воскликнул он. – Как я могу жалеть его? Он забрал флакон, помахал им у меня перед носом и ударил меня по лицу. Я намеревался забрать его с собой на тот свет, заставить его заплатить своей жизнью за мою – одного вдоха хватило бы нам обоим. Но нет, он хотел поиздеваться надо мной, видимо, думая, что у меня там бренди и он забрал флакон вниз, наверняка хотел выпить за мой печальный конец! Можно ли жалеть подобного пса? – Давайте уйдём отсюда, – сказал я хрипло, когда Раффлс поведал свою историю на итальянском, что заставило юношу открыть рот в изумлении. – Да, пойдёмте, – ответил Раффлс, – возможно, нас увидят, но это не страшно. Если нас допросят, наш новый друг поведает, что я был связан с часу ночи, а медицинское освидетельствование покажет, что эти собаки были мертвы уже долгое время. Но никто так и не заинтересовался нами – спасибо нашему незабвенному другу кэбмену, который так никому и не рассказал, ни каких людей он доставил галопом на площадь Блумсбери в тот самый день, когда там разразилась трагедия, ни откуда он их привёз. Конечно, мы не выглядели как убийцы, тогда как доказательства, собранные полицейскими, показали, что покойный Корбуччи был замешан в тёмных делах. Его репутация, которая открылась после установления личности погибшего, оказалась ужасной: он был распутником и безбожником, а пыточное устройство наверху раскрывало его как до крайности извращённого анархиста. Результатом расследования стал открытый вердикт: установить преступника не представляется возможным, что сильно поуменьшило сострадание, какое обычно вызывают умершие без покаяния. Раффлс остался вполне доволен подобным решением. Поймать вора I Представители светского общества вряд ли забудут ряд дерзких грабежей, от которых многие из них пострадали в последнее время. Налёт за налётом были совершены на лучшие дома города, и в течение нескольких недель не одна благородная голова лишилась своей бесценной тиары. Герцог и герцогиня Дорчестерские потеряли половину своих исторических ценностей, которые можно было бы унести, в ночь, когда состоялся почти столь же исторический костюмированный бал в их поместье. Бриллианты леди Кэнуорфи были украдены средь бела дня во время проведения благотворительной встречи на первом этаже, а подарки жениха леди Мэй Поултон испарились, когда зал наполнился конфетти. Было очевидно, что всё это работа необычного вора, и в какой-то момент имя Раффлса неизбежно стало всплывать из забвения, благодаря безрассудным апологетам полиции, бессердечным богохульникам, которые забыли об уважении к мёртвым. Эти мудрецы, не колеблясь, вернули мертвеца к жизни только потому, что не знали ни одного живого, способного на такие подвиги. В свою очередь, я спешу опровергнуть их необдуманную и ничем не подкреплённую клевету. На самом деле наша общая невиновность в этом вопросе была сильно омрачена нашей общей завистью, и в течение долгого времени мы, как и весь остальной мир, даже не могли предположить, кто же этот наш последователь, который добился таких раздражающе-восхитительных результатов. – Может быть, я не был бы так раздражён, – начал Раффлс, – если бы он придерживался правил моей игры. Я никогда не злоупотреблял гостеприимством, а мне кажется, что только так он добивается своего. Как ты можешь помнить, когда мы взяли колье леди Мелроуз, Банни, мы не останавливались у неё. Мы обсуждали недавние грабежи уже в сотый раз, но впервые могли говорить обо всём, что думаем, без стеснения. Одной из причин того, что мы не часто ужинали за пределами дома, был доктор Теобальд, другой – риск того, что нас узнают. Но были исключения, когда доктор уходил по вызову к пациенту либо ещё куда-нибудь, и в этих редких случаях мы часто посещали некий неприметный ресторанчик в районе Фулхэма, где кухня была простой, но вкусной, а винный погреб мог приятно удивить. Наша бутылка шампанского 89-го была пуста до этикетки, когда мы заговорили об этом. Трезвый и ясный взгляд Раффлса буквально пронизывал меня, как бы взвешивая, делая какие-то выводы. Но я почти не замечал тогда, что он оценивал меня. Речь его была обдуманной и хорошо просчитанной, он словно готовился к чему-то. В тот вечер, я не улавливал этих ноток в его голосе, мой разум был замутнён вином, но сейчас я точно вспоминаю некоторые моменты, которые не замечал тогда. – Отличное филе у них! – воскликнул я. – Так ты считаешь, он вращается в высшем обществе, как и мы когда-то? Я предпочёл бы, чтобы это было не так. Поводов для ревности и без того было достаточно. Но на мой вопрос Раффлс красноречиво приподнял брови. – Так же, мой дорогой Банни? Он не только вращается в нём, он и есть – высшее общество. Общество состоит из кругов, как мишень, и мы никогда не попадали яблочко, как бы близко мы к нему не подбирались! Меня приглашали из-за моего умения играть в крикет. Я ещё не забыл об этом. Но этот молодец – один из них, и у него есть право проникать в любой дом и совсем не в нашем профессиональном смысле. Это очевидно, если все эти маленькие подвиги не работа разных рук, что, конечно же, не так. Вот почему я готов заплатить пятьсот фунтов, чтобы поймать его сегодня же за хвост! – Ты шутишь, – весело прокомментировал его монолог я, осушая свой бокал. – Но я абсолютно серьёзен, мой дорогой Банни. Официант! Принесите нам ещё бутылку того же, – и Раффлс наклонился через стол. – Я в жизни не был так серьёзен как сейчас, – продолжил он в полголоса. – Кем бы ни был наш преемник, он явно не мертвец, вроде меня, или взятый на карандаш бедолага, вроде тебя. Если я прав, то он из тех, кого могут заподозрить в самую последнюю очередь. И ты только подумай, какой хороший партнёр по бизнесу из него выйдет для нас с тобой, Банни! В другой день одна идея о том, что у нас может появиться третий сообщник, наполнила бы меня обидой, но Раффлс правильно угадал нужный момент и его аргументы, сопровождаемые обилием алкоголя, были крайне убедительными. Вспоминая об этом сейчас, я признаю, что его доводы были тщательно продуманы. Суть их сводилась к тому, что до сих пор у нас было мало возможностей, как сказал бы Раффлс, «сделать вторую подачу». И даже я не мог ничего возразить на это. Мы, конечно, набрали несколько «очков», но наши «лучшие броски» оказались «отбиты», и мы «играли в чертовски медленную игру». И вот поэтому нам нужен был новый партнёр… и на это у Раффлса уже не было заготовлено метафоры о крикете. Но и этого было достаточно. Он меня уже убедил. По правде говоря, я уже устал от своей лже-должности в качестве наёмного работника и временами думал, что другой самозванец – доктор – меня подозревает. Новый, безупречный старт был интересной идеей для меня, хотя в нашем случае трое могут быть комбинацией намного взрывоопаснее, чем ни одного. Но я не понимал, как мы могли бы надеяться, принимая во внимания наше положение, решить проблему, которая не давала спать всему Скотланд-Ярду. – Предположим, что я уже её решил, – заметил Раффлс, ломая скорлупу грецкого ореха рукой. – И как бы ты это смог сделать? – спросил я, не веря ни на секунду, что он серьёзен. – Я читаю Морнинг Пост уже довольно продолжительное время. – И? – Ты стал покупать мне другие, менее известные издания, ориентированные на членов светского общества. – И как мне понять к чему ты ведёшь? Раффлс снисходительно улыбнулся, открывая ещё один орех. – Всё потому, что у тебя нет ни наблюдательности, ни воображения… и ты ещё пытаешься писать! Ты даже не подумал, что теперь у меня есть довольно полный список людей, которые участвовали в тех мероприятиях, под прикрытием которых и были провёрнуты эти делишки. Я ответил, что не имею представления, как это может помочь ему определить преступника. Это был единственный ответ на его добродушное, но самодовольное презрение. К тому же я сказал правду. – Просто подумай, – предложил Раффлс терпеливо. – Когда воры проникают в дома и крадут, – рассуждал я, – они чаще всего нацелены на верхние этажи, поэтому совершенно не важно, кто был в то время внизу. – Это так, – подтвердил Раффлс – в случаях, когда они «проникают». – Но ведь это то, что произошло во всех случаях. Везде находили следы взлома на верхних этажах, прямо над комнатами, где хранились ценные вещи. Вор уходил с драгоценностями до того, как его обнаружат. Этот трюк настолько стар, что ты даже не снизошёл до того, чтобы им воспользоваться. – Не настолько стар, как ты думаешь, – ответил Раффлс, выбирая себе и мне сигары. – Коньяк или бенедиктин, Банни?